Град разбитых надежд
Шрифт:
Во дворе цвела белая черемуха, не догадываясь, возле какого здания ее однажды посадили, не подозревая, что она возле тюрьмы. Любое дерево — раб своих корней. Как и любой житель этого древнего города.
Джоэл еще долго говорил и говорил, убеждая Батлера не зарывать свой талант в землю. Друг то кивал, то отнекивался, то тихо скулил, то молча сжимал кулаки, дрожа от бессильной ярости на себя. Но в конце концов удалось его уговорить остаться на прежнем месте.
И все же факт оставался фактом: у Батлера часто гибли напарники. За это некоторые считали его плохим охотником, и только Джоэл знал, что Батлер старается изо всех сил. Над ним просто тяготел злой рок, ему просто вверяли новичков или… отчаявшихся.
Джоэл работал с ним в то время, когда сам искал смерти после гибели Стеллы. Но ведь остался же жив! Потом появился Ли, этот несносно веселый мальчишка, и Батлер словно намеренно отпустил, отстранил от себя. Потом ему вновь вверили «зеленого» выпускника академии. Тот вскоре погиб. Состоялся похожий разговор, и Джоэл в тех же выражениях просил не бросать службу. И друг не бросил.
— Ну все, остаешься? — говорил, как тогда, Джоэл. Батлер задумчиво жевал цветок черемухи. Деревья и люди — похожи. Они ведь тоже вросли корнями в эту цитадель, от которой носились по городу, точно на тонких цепочках, прикованные, как карусель к оси. Вся жизнь — безумная карусель и карнавал уродов.
— Остаюсь. Но… буду работать один. Если нельзя, уйду, — решительно заявил Батлер, отбрасывая цветок.
— Ничего. Я найду тебе напарника. Опытного и бывалого, — упрямо кивал Джоэл.
— Кого, например? — скептически бросил Батлер.
— Например, Энн! — выпалил Джоэл.
— Энн же в академии, — развел руками Батлер.
— Да, тут ты прав, — задумался Джоэл. — Но я все равно поговорю с ней. Она знает всех охотников старой закалки. Она больше нас повидала. И ничего, не унывает!
Энн и правда держалась лучше них всех. Ее коронным приемам обучался сам Уман Тенеб. Она пережила три эпидемии сомнов, несколько народных восстаний, две отмены денег, страшный мор от голода, немало серьезных ранений — и не сдалась. Она никогда не сдавалась, не уповая ни на удачу, ни на высшие силы.
Хотя после победы над гигантским сомном что-то в ней сломалось так же, как в Умане: неукротимая воительница добровольно ушла на скромную должность в академию. Сказала, мол, устала от охоты, надо кому-то смену воспитывать. Лгала, кажется, лгала. Она ушла от скуки, потому что мелкие сомны больше не заставляли кровь вскипать невообразимым жаром. Она просто затаилась до грядущих потрясений Вермело.
Энн не говорила прямо, что ждет встречи с новым воплощением ужаса, но Джоэл догадался об этом, когда она по сигналу тревоги принеслась из академии на поиски Вестника Змея. Яростное воодушевление на ее лице никто не сумел бы подделать.
Она, как и Уман, искала встречи с равным противником. Джоэл, как и Батлер, не понимал такого рвения, но втайне надеялся, что их старая команда пяти отчаянных храбрецов снова соберется и поймает проклятую тварь. Вот только с Уманом теперь не очень хотелось сотрудничать. Да и его недомолвки лишь будили омерзение. Он просил без вопросов уничтожить врага, а не узнать истину. Да еще дело старухи, выскочившей из окна, не давало сосредоточиться. Джоэлу казалось, что все страшным образом связано.
— Извини, друг, я должен идти, — сказал он Батлеру.
— Конечно, дела. Дела.
— Отправляйся домой, выспись, отдохни. Ничего, скоро выходные, ты придешь в норму, — по привычке увещевал Джоэл. С Ли обычно работало, но с Батлером их связывали только формальные деловые отношения с оттенком старой дружбы. Старший товарищ не нуждался в такой опеке, потому лишь несколько раздраженно отмахнулся:
— Обо мне не волнуйся.
— И все же я поговорю с Энн, — ответил ему Джоэл.
— Как знаешь. Поговори, — пробормотал Батлер, сплевывая разжеванную горькую кашицу из цветов черемухи.
Белый куст дневным фантомом шелестел от налетевшего ветра, по небу быстро плыли белые облака. Из кромешной черноты Хаоса, а все ж отчего-то белые, как цветы на шепчущем кусте. Как простыни, которыми укрывают любимых покойников, чтобы потом отдать тележке прокаженных. И снова мысли о скором визите в морг…
Неприятные мысли. Лишь бы не друзей так отправлять. Не Батлера, не Энн, и уж тем более не Ли или Джолин. Только не их! И так слишком многих приходилось терять, поэтому он имел право так уговаривать Батлера и даже порой сердиться на него. Они оба многих теряли.
— Разумеется, решать только тебе, — кивнул на прощание Джоэл, но понимал, что с каждым годом Батлер все больше выгорает. Возможно, именно теперь наставал его предел, Джоэл и в себе замечал первые признаки вечной усталости и безразличия к суровому ремеслу. Но расследование возникновения легендарного расшевелило и взбудоражило, посеяло сомнения, предрекая гибель Вермело. Да еще эта старуха: смерть смотрит сквозь сомкнутые веки — ее слова мучили и мешали думать. Особенно, когда в нос снова резко ударил застарелый запах мертвечины.
Джоэл резко дернул скрипучие двери, сначала внешние, распашные, потом вторые, внутренние, раздвижные. Они катались по полозьям в конце короткого коридора, по стенам которого стояли шкафы со специальной одеждой — грубыми кожаными передниками, перчатками до локтей и, конечно, масками, которые щерились огромными клювами. Здесь, в непроветриваемом помещении, запах гниения засел особенно остро. Он смешивался с ароматическими травами, которые не только не отбивали его, но даже усиливали.
— Наденьте, господин охотник, — проговорил слуга морга, который подносил коронерам и случайным посетителям все это облачение.
Джоэл сглотнул ком нежданной тошноты, нацепив жуткий клюв. Перчатки и фартук ему не предложили, так как он не собирался трогать тела. Он вообще мог бы ограничиться сухим вопросом у секретарей в фойе. Но он уже не верил записям, раз Уман старательно скрывал архивные документы. Возможно, не только их.
Джоэл вошел через раздвижные двери, дыша сквозь маску, не представляя, как разумные существа работают в таком облачении весь день. Но, что больше пугало, некоторые трудились над раскрытыми трупами без масок, лишь в повязках. Их не сшибала намертво застарелая вонь, въевшаяся в сломанные холодильные камеры и плесневело-зеленые пол со стенами.