Град Ярославль

Замыслов Валерий Александрович

Ольга Харитонова. Студентка Демидовского университета. «Роман «Ярослав Мудрый» является своеобразным историческим памятником Ярославской земле. Вся дилогия выдержана в древнерусском стиле, поэтому создается впечатление, что это произведение принадлежит перу древнерусского летописца, а не современного писателя, и написано оно не в XXI веке, а в далеких IX–X веках. Этот факт является огромным плюсом, т. к. видно, что В. Замыслов досконально изучал историю и язык далекой эпохи. Роман является уникальным историческим памятником и служит замечательным подарком ярославской земле к ее 1000-летию.

А. П. Разумов. «Роман «Ярослав Мудрый»

стал крупным литературным событием не только земли Ярославской, но и всей России, потому что таких произведений, практически, уже не выпускают. Ведь этот двухтомный роман поднимает пласт тысячелетней давности, то самое время, когда Русь меняла языческую веру, принимая христианство. И вот Валерий Замыслов взвалил на себя тяжелейшую ношу, чтобы всё показать исторически достоверно, глубоко осмысленно, ярко, чтобы читатели могли это зримо увидеть в романе, чтобы литературные образы помогли им понять эпоху, жизнь наших пращуров. Эту редкую книгу надо обязательно читать! Глубоко убежден, она всем придется по вкусу — и юношам и старшему поколению. В обозримом будущем вряд ли кто еще рискнет перевернуть пласт тысячелетней истории. При этом даже у гипотетических смельчаков не хватит присущих В. Замыслову знаний, литературного мастерства и красочности языка. Роман несет в себе массу интересных сведений из истории древней Руси, язычества и зарождения христианства. В нем ярко переданы народные приметы, поверья и дух патриотизма. Уже заранее могу сказать, что роману гарантирован успех и долгая, долгая жизнь. Хочется выразить огромную благодарность автору: он проделал титанический труд. Я вообще удивляюсь, где Валерий Замыслов находит силы, и мне кажется, чтобы эта книга состоялась, помощь исходила автору Свыше. Если вспомнить строки А. С. Пушкина: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», то Валерий Александрович воздвиг себе памятник этой книгой, потому, что этот роман будет жить, пока живо человечество, так как Ярослав Мудрый вошел в историю прочно и на все века. Читатели сами вправе оценить титанический труд талантливого писателя. (И это при всех его жизненных испытаниях, серьезных болезнях!) Этот труд сродни Подвигу и делам праведным, какими светится вся жизнь великого князя Ярослава Мудрого, на воссоздание образа которого В. Замыслов отдал четверть века…

«Писать страстно хочется», — постоянно говорит Валерий Александрович, забываясь в своем творчестве о шипах и терниях, которые преследуют его по-прежнему, словно испытывая на прочность и силу верования в свое предназначение, и в великую православную Русь, с которой вся его жизнь и творчество нераздельны.

Часть первая

ПРЕСЛАВНЫЙ ГРАД ЯРОСЛАВЛЬ

Глава 1

«И ЛЮДИ ЛЮДЕЙ ЕЛИ»

На нивах поднимались хлеба. Мужики, глядя на густую сочную зелень, довольно толковали:

— Добрые всходы. С хлебушком будем.

Радовались мужики. Ныне и дождей в меру перепало, и солнышко изрядно землю обогрело. Коль лето не подведет, сусеки добрым житом заполнятся.

Однако за неделю до Петрова дня резко похолодало, потянул сиверко, а на святого Петра хлынул проливной дождь; лил день, другой, третий…

Мужики, бабы и чада забились в избы.

— Эк небо прохудилось. Беда, коль надолго.

Самая

пора в луга, мужики отбивали горбуши и литовки, но дождь все лил и лил. Страдники забеспокоились:

— Как бы без сенца не остаться. Скорей бы непогодь миновала.

Но непогодь и не чаяла уняться: дождь шел уже третью неделю. Мужики вконец затужили:

— Хлеб мокнет. Самое время колосу быть, а нива все еще в зеленях. За что Господь наказует, православные?

Усердно молились, били земные поклоны Христу, пресвятой Богородице и святым угодникам, выходили всем селом на молебны, но Бог так и не смилостивился.

Дождь, не переставая, лил десять недель кряду. Хлеб не вызрел, стоял «зелен, аки трава». В серпень же, на Ивана Постного, нивы побил «мраз велий».

В избах плач:

— Сгинем, с голоду вымрем. Как зиму зимовать, Господи!

Блаженные во Христе вещали:

— То кара Божья. Творец небесный наказует за грехи тяжкие. Быть гладу и мору!

Сковало землю, повалил снег. Народ обуял страх; от мала до велика заспешили в храм.

— Изреки, батюшка, отчего летом мороз ударил? Отчего нивы снегом завалило?

Но батюшка и сам в немалом смятении. Слыхано ли дело, чтоб в жатву зима наступала!

— Все от Бога, православные. Молитесь!

Молились рьяно, усердно, но хлеб погиб. А впереди — смурая осень и долгая, голодная зима.

Ринулись на торги. Продавали пряжу, холсты, рогожу, коробья из луба. Но покупали неохотно, пришлось загонять товар втридешева. На серебро норовили купить жита, но, дойдя до хлебных лавок, очумело ахали: жито подорожало вдесятеро. Бранились:

— Аль креста на вас нет? Разбой!

Торговцы же отвечали:

— Найди дешевле. Завтра и по такой цене не купишь.

Мужики чертыхались, отходили от лавок и ехали на другой торг. Но и там хрен редьки не слаще. Скрепя сердце, отдавали последние деньжонки и везли в деревеньку одну-две осьмины хлеба. Но то были крохи: в каждой курной избенке ютилось немало ртов. Минует неделя, другая — и вновь загуляет лютый голод.

В страшной нужде, питаясь остатками старых запасов, мужики пережили этот год, уповая на посев следующего года, но надежды рухнули: новые посевы, засеянные гнилыми семенами, не дали всходов.

1603 год также был неурожайным.

В Московском царстве начался жуткий голод. Смерть косила людей тысячами. Старцы-летописцы скрипели гусиными перьями в монастырских кельях:

«Лета 7000 во ста девятом году на стодесятый год бысть глад по всей Российския земли… А людей от гладу мерло по городам и по посадам и по волостям две доли, в треть оставалось…»

«Того же стодесятого году Божиим изволением был по всей Русской земле глад велий — ржи четверть купили в три рубли, а ерового хлеба не было никакова, ни овощю, ни меду, мертвых по улицам и по дворам собаки не проедали».

«Много людей с голоду умерло, а иные люди мертвечину ели и кошек, и псину, и кору липовую, и люди людей ели, и много мертвых по путям валялось и по улицам и много сел позапустело, и много иных в разные города разбрелось».

Глава 2

КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ

Первушка, сын Тимофеев, стоял на погосте у могильного холмика и горестно мял шапку в жестких загрубелых руках. По впалой щеке скользнула в русую кудреватую бородку скорбная слеза. Сегодня последнего сородича похоронил. Один остался, как месяц в небе. Была семья, большая, в семь душ, и как языком ее слизало. Нет ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер.