Граф Монте-Веро
Шрифт:
Старый кастелян не знал этого господина с темно-русой бородой и тонкими, благородными чертами лица и потому вышел на портал.
Высокий незнакомец, еще раз окинул взглядом парк, который только что миновал, и направился ко входу.
– К кому вы идете? – отрывисто спросил старик со свойственной ему воинской строгостью.
– К королю! – ответил незнакомец.
– Его величество всем без исключения не дает здесь аудиенции, это должны были сообщить вам уже при входе в парк!
– Но для меня его величество сделал исключение, – улыбнулся незнакомец. – Можете смело меня пропустить!
– Это каждый может сказать о себе – мне дано приказание не впускать в покои короля никого незнакомого!
– Вы надежный сторож, так потрудитесь доложить обо мне наверху господину адъютанту, я граф Монте-Веро!
– Извините, ваше сиятельство, – смутился кастелян, невольно становясь по старой привычке во фронт, – я никогда не имел чести, я не мог вообразить…
– Не иначе, вы ожидали встретить графа Монте-Веро в роскошном мундире, а между тем видите его в простом партикулярном платье. Я сказал вам, что составляю исключение!
– Единственное исключение, пожалуйте, ваше сиятельство, и не сердитесь на меня! Я должен нести свои обязанности, – прибавил он. – Надеюсь, что не заслужу вашей немилости.
– Любезный друг, как я могу сердиться, когда вы так добросовестно исполняете свою службу! – ответил Эбергард, потрепав старика по плечу.
– Какой хороший господин! – бормотал про себя кастелян, когда граф, имевший доступ к королю во всякое время без доклада, подымался по лестнице – A la bonne heure! [3] .
3
В добрый час! (фр.).
Старик имел обыкновение употреблять в разговоре французские слова, чтобы показать, что сражался с французами и чтобы внушить лакеям и слугам уважение к себе.
Адъютант почтительно раскланявшись с Эбергардом, указал ему дорогу в зеленую комнату, где находился король.
Биттельман, старый камердинер, обрадовался, увидав графа. Эбергард, как обычно, удостоил добросовестного старика несколькими милостивыми словами и любезно ответил ему на почтительный поклон.
Графа Монте-Веро любили и уважали все, кто его знал, и он заслужил это. Два-три дня назад он в сопровождении Мартина посетил новое громадное заведение, которое основал близ местечка Б. Это был машиностроительный завод, где под началом мастера Лессинга работало несколько тысяч человек. С радостью граф замечал, что заведение это, которое он назвал «Йоганновой долиной», обещало превратиться вскоре в городок, так как по его приказанию для рабочих с семействами там были выстроены хорошие, теплые дома.
Эбергард проводил бессонные ночи в переговорах с архитекторами и мастерами, чтобы сделать нужные приготовления и расчеты. Английские и немецкие банки, получив для графа большие суммы из Бразилии, выплачивали ему громадные деньги, необходимые для этих предприятий. Эбергард один вел дело, один стоял во главе этого гигантского предприятия, посвящая ему свои силы и богатство, и ему доставляло радость, что дела имеют столь блестящий успех и дают пищу и работу многим бедным семействам.
После долгого перерыва сегодня он решился навестить короля. Миновав залу для аудиенции, граф свернул в картинную галерею; она была невелика, но в ней были редкие и прекрасные полотна. Останавливаясь иногда перед какой-нибудь картиной, он дошел до комнаты, устланной коврами, – и тут никого из свиты не было. Лишь портьера отделяла его от короля; он подошел к ней и приоткрыл одну сторону.
Ему открылась небольшая, но высокая комната с большими полукруглыми окнами, распахнутыми в парк. Камин, столы и стены в ней были из малахита. Это драгоценное убранство было подарком от императора всероссийского.
Посреди комнаты на большом столе были разложены карты, книги, бумаги. Часы на камине звонко пробили, пять часов.
Король стоял спиной к двери возле ближайшего окна, перед пюпитром, на котором был установлен портрет. Свет, падавший на него от окна, позволял разглядеть изображенную на нем женщину. Этот портрет всегда был при короле. В столице он находился в его кабинете, а в случае отъезда камердинер Биттельман осторожно укладывал его в ящик палисандрового дерева – королю не надо было давать на этот счет приказаний, он знал, что, где бы он ни был, портрет этот всегда будет при нем.
Эбергард узнал в прекрасном лице, на которое смотрел король, погруженный в воспоминания, ту самую принцессу, большой портрет которой висел в замке в зале Кристины. Без сомнения, король любил эту прекрасную принцессу, и необъяснимые причины, быть может, политические расчеты, заставили его пожертвовать этой любовью для короны. Он женился на другой, выказывал ей глубокое уважение и внимание, как подобает королю по отношению к своей супруге, но любовь его, любовь искренняя и нежная, всецело принадлежала женщине, изображенной на портрете.
Но где же находилась принцесса Кристина? Никто о ней не говорил, ничего о ней не было слышно! Может быть, и она, против своей воли, должна была принять руку какого-нибудь властелина. Или ее уже не было в живых.
Эбергарду показалось неловким быть долее свидетелем этой сцены, и потому он хотел удалиться так же тихо, как и пришел, но тут король обернулся на движение портьеры и увидал Эбергарда.
– Останьтесь, мой друг, – проговорил король. Исполненный грустных дум, он сначала закрыл картину шелковой занавеской, а потом протянул руку графу Монте-Веро. – Войдите, именно с вами я расположен говорить теперь! Я не знаю почему, быть может, потому, что вы благородный человек, или, быть может, потому, что я счастлив, когда имею подле себя честного и открытого человека, но мне кажется, и как это ни загадочно, что какая-то другая причина заставляет меня радоваться вашему приходу именно в тот час, когда я предавался воспоминаниям!
– Кому из нас не доводилось бороться с ними в жизни, ваше величество, и только в борьбе этой на минуту насладиться тем, чего нас лишило Провидение!
– Совершенно верно, граф!
– Я говорю по опыту, ваше величество!
– Неужели и вы, которого судьба наградила такой завидной долей, имеете основание жаловаться на прошлое счастье? Вот этого я не думал!
– Государь, у меня в жизни были страшно тяжелые минуты, и даже в данный момент, когда я кажусь вашему величеству бесконечно счастливым, меня точит страшное горе. У меня были тяжелые минуты, но у меня достало сил выйти из борьбы невредимым и при воспоминаниях никогда не забывать долга по отношению к людям!
– И несмотря на то, вы имеете немало врагов! – вероятно, король вспомнил те Жалобы или подозрения, которыми старались оклеветать в его глазах графа.
– Они не могут смутить нас, ваше величество, если мы по совести исполняем свой долг!
– Но они могут повредить нам и возбудить в нас гнев!
– Ваше величество, мы должны прощать тех, кто во имя низких и подлых расчетов клевещет на своих ближних!
Король молчал, в раздумье глядя на Эбергарда.
В эту минуту из-за распахнувшейся портьеры показался камердинер Биттельман. Он держал на серебряном подносе большой запечатанный конверт.