Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв
Шрифт:
– У него было полно всего на продажу. Деки, периферия, программы. Все на пару лет устарело, но игрушки были крутые, так что я дал за них приличную цену. Я тогда еще заметил, что он вживил разъем за ухо и постоянно держит подключенным странный серебряный микрософт. «Что за софт?» – спрашиваю. «Он пуст», – отвечает Виг. Этот сморчок сидит на том самом месте, где сидишь сейчас ты, малыш, и говорит мне, что микрософт, мол, пуст, и что это глас Господень, и что он пребудет вечно в Его белом гуле, и тому подобный бред. И я подумал: господи, Виг окончательно сбрендил, – хотя нет, вот он в пятый раз пересчитывает деньги, которые я ему дал. «Виг, – сказал я, – время – деньги, но скажи мне, что ты теперь намерен делать?» Потому что мне стало любопытно. Я ведь знал парня долгие годы – по делам, конечно. «Финн, – говорит
Бобби поморгал, подождал, поерзал немного на жестком сиденье складного стула.
– Вот только где-нибудь год спустя появился какой-то парень, такелажник с высокой орбиты, спустился по колодцу на побывку, и у него был с собой недурной софт на продажу. Ничего гениального, но весьма и весьма интересно. Он сказал, это от Вига. Ну, может, Виг – свихнувшийся нарк и давно вне игры, но все же умеет отыскивать неплохое дерьмецо. Так что я этот софт покупаю. Это было лет, наверное, десять назад, так? И каждый год или около того появляется какой-нибудь парень с товаром. «Виг сказал, это стоит предложить тебе». И обычно я это покупал. Ничего особенного, но вещи нормальные. И люди, привозившие софт, всегда были разные.
– Что это было, Финн, всегда только программы и ничего больше? – спросил Лукас.
– В основном да, ну и плюс еще какие-то странные хреновины типа скульптур. Об этом я позабыл. Я решил, что это Виг их делает. Когда первый раз парень привез одну такую, я купил у него софт, а потом спросил, как это, черт побери, называется? «Виг сказал, ты, возможно, заинтересуешься». – «Скажи ему, что он псих». Парень рассмеялся. «Ну, тогда оставь это себе, – говорит он. – Я не повезу эту чертову штуку обратно». Я хочу сказать, размером она была примерно с деку, эта штука, просто кучка мусора и разная труха, набитая в деревянную шкатулку… Так что я засунул ее за ящик с металлоломом и совсем бы о ней забыл, если бы не старик Смит – тогдашний мой коллега, барыжил он в основном искусством и всякой коллекционной лабудой. Он эту хрень видит и хочет заполучить. В общем, ударили мы с ним по рукам насчет этого хренова барахла. «Еще такие будут, Финн, – говорит он, – забирай. В центровых районах немало найдется дураков, которые на такое клюнут». Так что в следующий раз, когда появился парень от Вига, я и скульптурку тоже купил и перепродал ее Смиту. Но особых денег в этом всем не было… – Финн пожал плечами. – До последнего месяца, во всяком случае. Появился очередной мальчишка с товаром, который вы потом купили. От Вига. «Послушай, – говорит он, – это биософт, и он рубит лед. Виг говорит, он дорогого стоит». Я софт просканировал, и выглядел он нормально. Знаешь, решил я, в нем, пожалуй, что-то есть. Твой партнер Бовуар тоже решил, что он довольно интересен. Я его купил. Бовуар купил его у меня. Конец истории. – Финн вытащил сигарету, она оказалась сломанной, согнутой пополам. – О черт, – сказал он.
Из того же кармана он выудил поблекшую пачку папиросной бумаги, из нее – хрупкий розовый листок и наподобие лубка плотно обернул его вокруг сломанной сигареты. Когда он лизнул клей, Бобби углядел кончик очень острого серо-розового языка.
– А где, Финн, проживает мистер Виг? – спросил Лукас, подпирая большими пальцами подбородок. Длинные пальцы сложились домиком перед его лицом.
– Лукас, не имею ни малейшего, черт побери, понятия. Где-то на орбите. И довольно скромно, если те деньги, какие он из меня выдаивает, что-то для него значат. Правда, я слышал, там есть места, где можно прожить вообще без денег, если найдешь себе нишу в их экономике, так что, не исключено, этих грошей хватает надолго. Только я тут не при делах, у меня агорафобия. – Он скверно улыбнулся в сторону Бобби, который все пытался изгнать из памяти вид острого языка. – Знаешь, – сказал он, прищурившись на Лукаса, – дело было примерно тогда же, когда до меня стали доходить разговоры о всякой хурде-мурде, что творится в матрице.
– Например? – спросил Бобби.
– Не лезь, мудило, – бросил Финн, все еще глядя на Лукаса. – Было кое-что – еще до того, как
Вид у Финна стал вдруг очень усталый, и сам он внезапно как-то сильно постарел. Бобби подумал, что он похож на большую мумифицированную крысу, приводимую в движение ниточками и скрытыми проводками. Финн вынул из кармана наручные часы с треснувшим стеклом на половинке грязного кожаного ремешка и сверился с ними.
– Господи. Ну, это все, что ты от меня сегодня получишь, Лукас. Через двадцать минут ко мне заглянут друзья из банка органов поговорить о небольшом дельце.
Бобби подумал о трупах наверху. Они пролежали там весь день.
– Э-э, – сказал Финн, прочитав выражение на его лице, – банки органов хорошо умеют избавляться от трупов. У этих беспризорных ублюдков наверху не так уж много осталось органов… – И Финн рассмеялся.
– Ты говорил, он близок к… Легбе? А Легба – это тот, который, как вы с Бовуаром сказали, послал мне удачу, когда я въехал в черный лед?
За сотами геодезических куполов светлело небо.
– Да, – ответил Лукас.
Негр, казалось, был погружен в глубокую задумчивость.
– Но он, похоже, вообще не верит ни в какое вуду.
– Это не имеет значения, – сказал Лукас, когда в конце улицы появился «роллс». – Он всегда был близок к духу вещей.
17
Беличий лес
Неподалеку от места приземления самолета журчала бегущая вода. Ворочаясь в ремнях противоперегрузочной сетки, Тернер услышал этот звук в бреду, а может, это было во сне – вода по камням, одна из древнейших песен. Самолет был умным, как какой-нибудь сообразительный пес, – с аппаратно встроенным инстинктом прятаться. Тернер чувствовал, как машина покачивается на раме шасси, забираясь в кусты, как шуршат и царапают по темной кабине ветки. Самолет заполз глубоко в зеленую тень и припал на складные колени. Посадочная рама, сокращаясь, поскуливала и потрескивала, машина вжималась брюхом в глину и перегной, как электрический скат в песок. Мимикрирующая поликарбоновая обшивка крыльев и фюзеляжа потемнела и пошла пятнами, принимая цвет расписанного лунными разводами камня и лесной почвы. Наконец самолет затих, и единственным звуком остались родниковые трели…
Он очнулся, как машина: глаза распахнуты, зрение подключено, в оперативной памяти – пусто. Вспомнил красную вспышку смерти Линча в прицеле «смит-и-вессона». Изгиб кабины над головой был разрисован кружевом листьев и веток – хамелеонский камуфляж. Бледный рассвет и звук бегущей воды. На нем все та же синяя спецовка Оуки. Теперь от нее пахло кислым потом, а рукава Тернер оторвал еще позавчера. Револьвер лежал у него между ног, нацелившись на черный джойстик штурвала. Противоперегрузочная сетка путаницей ремней обвисла вокруг плеч и бедер. Извернувшись, Тернер заглянул назад, проверить, как там девочка. Увидел овал белого, как бумага, лица и коричневую струйку засохшей крови под носом. Еще без сознания. Капли пота на лбу, губы слегка приоткрыты, как у куклы.
– Где мы?
– В пятнадцати метрах на юго-юго-восток от заданных вами координат посадки, – ответил самолет. – Вы снова потеряли сознание. Я выбрал маскировку.
Тернер выдернул из разъема коннектор интерфейса, оборвав связь с самолетом. Потом тускло оглядел пульт, щелкнул тумблером, откидывавшим фонарь. Кабина вздохнула сервоприводами, от движения качнулось кружево поликарбоновой листвы. Перекинув ногу через борт, Тернер прижал ладонь к фюзеляжу, поглядел вниз. Поликарбон, до того воспроизводивший серые тона окружающей глины, стал на глазах у Тернера вырисовывать овал цвета его ладони. Тернер перебросил вторую ногу – пушка осталась лежать забытой на сиденье – и соскользнул на землю в высокую сладкую траву. Там он снова заснул, и ему снилась бегущая вода.