Граф Сен-Жермен - хранитель всех тайн

Шакорнак Поль

Спустя несколько месяцев после кончины последнего кастильского Амиранте Мария-Анна Нейбургская, вдовствующая королева Испании, увезенная, как мы помним, в Толедо в 1702 г. в крепость Альказар, возвышающуюся над всем городом, вознамерилась выразить свою радость при въезде армии эрцгерцога в Мадрид (июнь 1706 г.). Она все больше принимала сторону австрийского дома, защищала его всем сердцем и чем могла, и сочла нужным поднять над Альказаром знамя Карла III. Жители города сорвали вражеский флаг, воззвали к Филиппу V и приставили к королеве стражу. Обращались с ней, тем не менее, с уважением ⁸⁹¹.

Как только Филипп V прибыл в Мадрид, он, по наущению госпожи де Юрсен, счел целесообразным выслать королеву из страны. Он попросил ее дедушку Людовика XIV приютить ее. Тот согласился, но потребовал, чтобы ее принимали и обращались с ней согласно ее королевскому достоинству ⁸⁹².

Король Испании "поручил одному из капитанов гвардии, герцогу Оссонскому, взяв пятьсот лошадей, отправиться в Толедо ⁸⁹³, к вдовствующей королеве и сказать, что она находится слишком близко к армиям, а это небезопасно, и что король желает, чтобы она немедленно отправилась к королеве в Бургос. Вдовствующую королеву данный "комплимент" очень удивил и опечалил, она стала искать отговорки, тянуть со сроками, но герцог Оссонский так ловко сумел перемежать твердость с уважением, что дал ей всего лишь 24 часа, после чего отправил ее вместе со всем, что было вокруг нее, и не в Бургос, а в Витторию. По дороге связались с королем, чтобы узнать, к какому пограничному пункту на границе с Францией ее следует отвезти. Было решено, что город По подойдет, благодаря его удобствам и красоте замка и садов. Но когда вдовствующая королева наконец узнала, куда ее везут, она предпочла Байонну, и ее просьба была уважена" ⁸⁹⁴.

Королева Мария-Анна Нейбургская торжественно въехала в Байонну 20 сентября 1706 г. Губернатор провинции Гасконь — герцог Граммон — пришел встречать ее у ворот города во главе с торжественно одетыми должностными лицами и преподнес ей ключи от города, что было прокомментировано в газете следующим образом: "Честь, оказанная этой княгине, мало напоминает те почести, что обычно оказывают государственным пленникам" ⁸⁹⁵. Если этот автор мог и не быть в курсе дела, что же думать о том, в каких выражениях госпожа де Юрсен писала герцогу Граммону: "Княгиня была очень несчастна. Одна из ее бед, и не наименьшая, состояла в том, что те, кто ее окружал, не были достаточно бескорыстны, чтобы заботиться лишь о ее славе и настоящих интересах. К сожалению для нее. она многим сделала добро, но отплатили ей неблагодарностью" ⁸⁹⁶. Мы уже столкнулись, и впоследствии еще столкнемся, с "заботой" главной камеристки о вдовствующей королеве.

Около 1713 г. министры Людовика XIV, которых напутали большие затраты на содержание королевы, захотели было отправить ее обратно в Испанию. По приказу короля маркиз Торси написал госпоже де Юрсен следующее: "Король считает, что ей было бы намного лучше в Испании, нежели во Франции, и дело чести католического короля Испании не оставлять вдову своего предшественника в своеобразном изгнании, когда кажется, что ее возвращение в Испанию не может ничем нарушить спокойствие государства. Прошу Вас узнать намерение Его Католического Величества по этому поводу" ⁸⁹⁷. Однако Филиппа V нельзя было переубедить, а неприязнь между вдовствующей королевой и госпожой де Юрсен возросла ⁸⁹⁸настолько, что, когда следующим летом Елизавета Фарнезе, новая испанская королева, приходящаяся Марии-Анне Нейбургской ⁸⁹⁹племянницей, по пути к мужу заехала в город По, произошла встреча между королевами, на которой была решена судьба госпожи де Юрсен. Мы согласны с герцогом Сен-Аньаном, писавшим: "Я слышал, что королева [Елизавета Фарнезе] объясняла удаление госпожи де Юрсен и ее поведение за границами королевства примерно в тех же выражениях, что и княгиня [госпожа де Юрсен] говорила о необходимости выдворения вдовствующей королевы из Испании" ⁹⁰⁰. Когда после "экзекуции", заехав через Байонну, госпожа де Юрсен вознамерилась приветствовать королеву Марию-Анну, та наотрез отказала ей в приеме. Об этом господин Сен-Аньан написал так: "Торжествующая соперница обращается с ней как с чумной или прокаженной" ⁹⁰¹.

Мария-Анна Нейбургская не упускала возможности напомнить о себе французскому и испанскому дворам, все еще надеясь, что ее долгое изгнание закончится. Однако ждать ей пришлось долго. Она прожила в Байонне 32 года, прежде чем получила наконец разрешение вернуться в Испанию, где почти тотчас же и умерла.

Во время ее пребывания во Франции французские власти неотступно следили за ней, оказывая, тем не менее, большие почести. Она последовательно жила в трех замках: Старый Замок (1706–1712), дворец епископа (1712–1715) и, наконец, дворец Св. Михаила (1715–1738) ⁹⁰².

Во время своего пребывания в Байонне она жила в достатке, но без страстей ⁴⁰³. Была очень богобоязненной, отличалась благотворительностью и щедростью ко всем, несмотря на то, что молва приписала ей прижимистость и стремление копить золото и украшения, "которые она, тем не менее, отправляла, на всякий случай, за рубеж" ⁹⁰⁴.

Она любила давать ужины, сама же нигде, кроме дома, не ела. Ее маленький двор состоял из небольшого количества жителей города. Обслуживали ее испанцы, итальянцы или немцы. Она была очень любезной и устраивала роскошные праздники, многочисленные концерты, содержала группу музыкантов и сама исполняла свои сочинения ⁹⁰⁵.

Однако пришла пора ей возвращаться, ибо здоровье стало сдавать ⁹⁰⁶. В 1738 г. испанское правительство, которое министры Людовика XIV и Людовика XV упрашивали не один раз, наконец-то разрешило ей вернуться в Испанию. Она покинула Байонну 17 сентября. Приехав в Памплону, она тяжело заболела и медленно добралась до Гвадалахары, где ей было предписано проживать. Спустя два года, в августе 1740 г., вдовствующая испанская королева, вдова Карла II, тихо скончалась, и воспоминание о ней, наверное, исчезло бы из памяти людской, если бы она не оказалась замешанной в странной драме, поэтическая и сценическая ценность которой превосходит ее историческое значение ⁹⁰⁷.

Наша гипотеза о немецко-испанских корнях графа Сен-Жермена ⁹⁰⁸может быть подтверждена различными фактами из биографий королевы Марии-Анны Нейбургской и кастильского Амиранте, в сопоставлении с некоторыми высказываниями нашего героя в течение жизни.

Возвращаясь к тексту князя Гессенского, мы читаем: "Он [граф Сен-Жермен] пользовался огромной поддержкой последнего Медичи. Как известно, в этом доме высокая наука была в ходу, и неудивительно, что он черпал оттуда свои первые знания" ⁹⁰⁹.

Рассказывая о жизни королевы Марии-Анны, мы упомянули, что последний Медичи, Джио-Гастон, сын Маргариты-

Луизы Орлеанской и великого герцога Тосканы — Козимо III, стал дядей Марии-Анны Нейбургской после того, как его сестра Анна Медичи вышла замуж за пфальцграфа Вильгельма Нейбургского, брата Марии-Анны, и что последняя, овдовев, прожила во Флоренции с 1716 г. до своей смерти в 1743 г.

Нет ничего противоестественного в том, чтобы молодой граф Сен-Жермен "оказался под покровительством последнего Медичи, который укладывал его, как ребенка, в своей комнате" ⁹¹⁰, во дворце Питти, где и жил эрцгерцог Тосканский во Флоренции.

Джио-Гастон Медичи "высоко ценил науки и изучение языков, которые он много практиковал. Он владел не только тосканским и латинским языками, но также в совершенстве английским, немецким, богемским, французским, испанским и турецким" ⁹¹¹. К тому же он был прекрасным музыкантом. Он любил уединиться для работы в части прекрасного парка Бо-боли, близ дворца Питти, в небольшом домике над террасой, "откуда открывалась прекрасная панорама на Флоренцию и ее округу" ⁹¹².

Нельзя ли усмотреть здесь связь с тем, что рассказывал граф Сен-Жермен: "Он любил рассказывать о своем детстве, видел себя в окружении многочисленной свиты, гуляющим по великолепным террасам, при замечательном климате" ⁹¹³, что как раз типично для Флоренции.