Граф Сен-Жермен

«Монсеньор,

Не будете ли Вы так добры уделить несколько минут тому, что я намереваюсь ныне открыть Вам…»

Граф отложил в сторону перо и задумался. Мысли постепенно уносили его все дальше от действительности. Конечно, будущего никому не дано знать. Но неуемная жажда заглянуть в то, что еще не настало, живет в каждом, потому-то так падки люди на всякого рода прорицателей, гадалок, оракулов и прочих ясновидцев, которые говорят о том, что еще не пришло, так уверенно, как будто оно уже свершилось. А потом, когда проходит время, и подчас очень много времени, люди записывают их предсказания. Предсказания о том будущем, что на момент записи уже стало прошлым. А молва подхватывает их и передает из уст в уста. И конечно же, это исполнившиеся предсказания. Правда, по прошествии времени они уже не так свежи в памяти записывающего, и она невольно подправляет воспоминания. И в предсказаниях появляется та определенность, какой они первоначально вовсе не имели. Пылкое воображение рассказчика еще расцвечивает коротенькое предсказание живыми

деталями, а у каждого нового пересказывающего оно обрастает все новыми и новыми подробностями, немыслимо далеко отклоняясь от скромного оригинала…Услужливый ум подсказывает точные приметы, почерпнутые из недавнего опыта, и предсказание приобретает характер непреложной истины, верной до малейшей черты и неотвратимой.

А это совсем не так! Ведь будущее — это множество возможностей, это «может быть», а не «будет». И от очень многих воль зависит, какая же из возможностей станет действительностью. Надо выбрать и иметь смелость следовать своему выбору до конца, не отступая. Путь выбран, жребий брошен!

…Да, но за одним выбором последует нескончаемая вереница других новых и новых выборов. Как в магическом стекле калейдоскопа: один малейший поворот, одно крохотное движение — и узор совершенно иной, непохожий на предыдущий, и прежнего не вернуть. А замереть, остановиться, прервать это бесконечное круговращение невозможно.

Но выбор не фатально предопределен. И хоть к одному главному выбору ведет долгий путь менее важных выборов, всегда на распутье, на точке поворота приходит помощь. И чем труднее сделать выбор, тем значимее эта помощь. Совет, предостережение, пример из другой жизни или история из другой эпохи, притча, порою всего одно слово… Это никогда не будет прямое указание, что делать, запрет или приказ. Но это будет пища для размышления, чтобы мысли приняли совсем иное, неожиданное направление, и внутри самого человека, в его сердце, родилась истина, как озарение, как свет воссиявший.

…Как легко решить, что человеком или человеками кто-то управляет! Кто-то незримый, непознаваемый, чья природа неизмеримо выше человеческой. Или что-то, не имеющее рода, атрибутов, признаков, не поддающееся определению? Некая сила, которую люди зовут Провидением, или Высшей Волей, или Высшим Разумом, или Верховным Божеством. Слушай это высшее существо и покоряйся его воле? А если она неявная? Как узнать, в чем состоит эта Высшая Воля? Молиться? А если молитвы остаются бесплодными, на них нет ответа? Прибегать к посредникам, которые лучше умеют понимать волю Божью? А если святые отцы дают разноречивые ответы, и ни один из них не кажется приемлемым, молчит и внутренний голос, и сердце не дает на это одобрения? Тогда где искать ответ? Опять же вопрошать пророков и гадателей? А как истолковать их темные и смутные пророчества?

Порой возникает вопрос: почему не сбывается пророчество? Пророк просто ошибся, и предсказание было неверным? И что значит — ошибся? Нечетко расслышал «глас глаголющий» свыше? Или не так его истолковал и, вместо того, чтобы служить «устами Бога», провещал Божественную истину устами человеческими, исказив или извратив ее? И пророчество перестало быть Божественной истиной, а стало всего лишь одной из гипотез, причем неудачных.

И вообще, что такое пророчество? Это предугаданный результат, тот результат, который должен получиться, исходя из данных исходных условий. А если некоторые условия неизвестны, это та самая переменная, математический икс, значение которого пока не вычислено? Тем более если в уравнении приходится оперировать несколькими неизвестными. Неверно подставленное значение одной из переменных сводит на нет весь тонкий и хитроумный расчет, и в итоге выходит вовсе не то, что требовалось доказать в ответе к задаче.

А если развить сравнение и вместо математических формул взять за основу химические и уподобить пророчество тому эмпирическому результату, который должен получиться по данной формуле из данных ингредиентов? Что до того, что ранее опыт, как это требуется строгими научными критериями, был многократно повторен разными учеными независимо друг от друга и во всех случаях давал один и тот же расчетный результат! А вот в данном случае полученный результат не совпал с предсказанным из-за некоей непредсказуемой случайности. Пробирка, или реторта, или колба, или другой химический сосуд был не чисто промыт, в нем присутствовали невидимые глазу следы от предыдущего эксперимента, всего лишь самая малость, но эта крохотная примесь кардинально изменила результат эксперимента и поставила в тупик и самого экспериментатора, и свидетелей его опыта. Что такое пророчество? Это предсказание ожидаемого результата для стерильно чистой посуды и стерильно чистых ингредиентов. Малейшая погрешность — и результат обескураживает. Или наоборот, как в сказке про Карлика Носа, повар не добавил в блюдо всего лишь одну-единственную травку — и вот уже вкус совсем не тот, которого желал гурман-герцог, а незадачливому повару грозит плаха.

…Вот и его считают пророком. Провозвестником грядущих бед и несчастий. Людям почему-то запоминаются только недобрые вести о будущем, предсказывающие грозные беды. Интересно, право, каким же он останется в памяти современников и какой образ донесут они до далеких потомков? Вестником горя, пророком недальновидности людской, гневным бичевателем тех, кто завел страну в пучину бедствий? Или кудесником, магом и алхимиком, подчинившим себе силы природные? Или человеком, который никогда не умирал, потому что владел эликсиром бессмертия, а свою смерть инсценировал? Или баснословно богатым человеком, чьи безупречные бриллианты были лучше королевских? Или аскетом, который никогда не грешил чревоугодием и был весьма неприхотлив и скромен в быту? Или человеком необычайного кругозора, владеющего обширными познаниями чуть ли не из всех областей науки? Или талантливым композитором и музыкантом, сочинившим немало грациозных вещиц и виртуозно владевшим скрипкой? Или художником и ценителем

искусства, который заставлял драгоценные камни на своих картинах сиять как настоящие, сам превосходно разбирался в живописи и владел подлинным Рафаэлем? Или предпринимателем, промышленником, который щедро делится своими производственными секретами и рецептами и берет под свое покровительство других изобретателей? Или путешественником, «гражданином мира», который объездил чуть не весь свет и везде был как дома, бегло и непринужденно говорил на местном языке, как уроженец страны, и был вхож в дома самых высокопоставленных вельмож и правителей? Или необыкновенно одаренным существом, чьи таланты и умения столь высоко превознеслись над тем, что природой отпущено ординарной посредственности, а потому вызывают столько злобной зависти и клеветы, желания осмеять и очернить? Или проходимцем, авантюристом, ловким шарлатаном, дурачившим доверчивых людей сказками о своем якобы высокородном происхождении, хвастуном, беззастенчиво преувеличивавшим свои более чем скромные данные? Героем памфлетов, забавных историй, сплетен, анекдотов и пустых россказней, которыми потчуют слушателей, когда ни о чем серьезном говорить не могут? Или посвященным высшей ступени, бессмертным розенкрейцером, масоном, тамплиером — членом тайных лож и секретных орденов, которые много веков невидимо вершат историю Европы и Нового Света? Или Учителем, Владыкой Желтого Луча и Фиолетового Пламени, высшим существом, посланцем тех верховных сил — «Верховной Иерархии» Учителей Мудрости, что правят миром, ведают его судьбами и вершат высший суд над человечеством?

Да-да, все это он. Тот, кто вошел в историю как граф Сен-Жермен.

Был конец ноября. Стояла обычная для этого времени года промозглая сырость, серое небо хмурилось, и вскоре из низко нависших над островерхими крышами туч посыпался колкий снежок. Скудный свет с улицы едва освещал многочисленные фолианты на плотно заставленных полках, рядами заполнивших кабинет вдоль всех четырех стен и достававших до самого потолка, тускло отсвечивало золотое тиснение на кожаных корешках. Лондонский антиквар и страстный собиратель редких книг Ханс Слоун положил перед собой письма, полученные с утренней почтой. Одно из них привлекло его внимание. Оно было из-за границы. Отправлено из Голландии, написано по-французски. Антиквар перевернул листок: подпись и имя приславшего письмо были совершенно ему незнакомы. Хм, интересно, интересно…

Он стал читать строки, написанные убористым мелким почерком:

«Гаага, 22 ноября 1735 г.

Сэр,

Давно зная Ваше пристрастие к редким книгам и ту заботу, которую Вы проявляете о постоянном пополнении Вашей прекрасной и обширной библиотеки, я подумал, что доставлю Вам удовольствие, рассказав об одной чрезвычайно редкой и необычной книге; это копия второй в мире книги, напечатанной подвижными литерами. Первой такой книгой, как Вам, несомненно, известно, была «Латинская Библия», о которой в 1450 г. говорит в своих «Annales Hispagnienses» Тритем, после него об этой книге также упоминают Мастер Шевилье, Мэртер и многие другие. Вторая книга, как раз та, о которой идет речь и которую я могу для Вас достать, — это Catholicon Joannis Januensis; о ней не известно никому из библиотекарей, кроме отца Кветифа и отца Эшара, которые именно это сообщают о ней в своих Scriptores Ordinis Praedicatorum recensiti, том 1, стр. 462, в чем Вы можете сами убедиться: altera («другая» — лат.); а первым печатным изданием была та же самая книга, набранная на деревянных блоках, что явилось первой настоящей работой Гутенберга, Фуста и Шеффера; за ней последовала «Латинская Библия», набранная в подвижных литерах: altera ex Arte Typographica tum perfecta, tarnen absque Numeris, Signaturis, Reclamationibus, Anno Loco; Nomine Typotheace; absque Litteris etiam initialibus, quae omnes additae et pictae: quam Noguntiae prodijsse conjiciunt. Extat ejusce Exemplaar Parisiis, in Genovaafira Bibliotheca, in folio maximo, Charta Regia. [1]

Копия, которая у меня есть, в точности соответствует этому описанию, и совершенно очевидно, что она из Майнца и вышла из-под пресса трех первопечатников, сделавших «Библию» и «Мир», так как бумага, на которой она напечатана, имеет такие же значки, как и та, на которой Шеффер, уже работая в одиночку, напечатал свой Decretum Gratiani в 1472 г. Шрифт этой книги имеет точно такую же форму, но размер его немного меньше, чем у шрифта «Латинской Библии» 1462 г., а страницы книги значительно выше и шире, причем каждый столбец содержит 65 строк, тогда как столбцы «Библии» — только 48 [sic]. Доказательством того, что этот Catholicon старше «Библии», может служить тот факт, что в нем есть только один-единственный знак препинания — точка, там, где в книге автор разделяет знаки на запятую, или точку с запятой сверху; двоеточие или точку без запятой; и Periodum, или точку с запятой внизу; тогда как в «Библии» 1452 года повсюду встречаются точка, две точки, вопросительный знак и т. д. Таким образом, очевидно, что эта книга была закончена несколькими годами ранее, еще до начала в 1455 г. судебного процесса между печатниками, и до того, как они начали датировать выпуски своих книг; самая ранняя из всех датированных книг, «Латинская Псалтирь», была напечатана Фустом и Шеффером в 1457 г., до нее печатники, с того самого времени, как они начали работать отдельно от Гутенберга, даты на свои книги не ставили. Здесь я изложил для Вас историю этой публикации.