Граф Соколов – гений сыска
Шрифт:
Психоз
Пока Павловский диктовал, Кошко негромко делился впечатлениями с Соколовым:
– Получается, что права свидетельница Пятакова: Абрамов так расстроился неудачной поездкой в Черкизово, что, придя домой, от огорчения полез в петлю. Это похоже на скверный анекдот, но я знал еще более вопиющий случай самоубийства. В девятьсот первом году пятнадцатилетний сын директора рижской гимназии лег на рельсы перед шедшим поездом и был превращен в кровавый фарш.
– И причина?
– Девушка, которую он пригласил в театр, предпочла пойти
Соколов с сомнением покачал головой:
– Если бы мы обнаружили предсмертную записку, но таковой нет. Как утверждают свидетели, Абрамов был вдов и среди близких людей имел лишь сына Дмитрия. Он служит инженером-экспертом акционерного общества «Диана», что на Ильинке. Да еще двое каких-то книжников порой захаживали к покойному. Необходимо их разыскать и допросить.
– Мы это сделаем, – заверил Кошко и повернулся к Павловскому: – Если труп сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, вызывайте карету и отправляйте в морг. Проведите там, доктор, вскрытие, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в суициде. А мы начинаем обыск.
Жеребцов вздохнул:
– Волынки с этими шкафами-полками, горе мое горькое! Так что, видать, не судьба нам нынче наслаждаться вашим, Аполлинарий Николаевич, гостеприимством.
– Немного, обжора, подождешь, – успокоил его Ирошников. – Как дело это завершим, так и отправимся…
Таинственный чертеж
Там, где квартира заставлена книгами, обыск – дело действительно до помрачения разума сложное. Из полиции на подмогу были вызваны еще трое.
В трюмо обнаружили шкатулку, где хранились разные золотые безделушки – серьги, два кулона, браслеты, несколько колец с драгоценными камнями, цепочки. Пятакова пояснила, что эти вещички надевала на себя жена Абрамова, скончавшаяся несколько лет назад.
Более любопытные открытия сделали в гостиной, где стоял палисандровый шкаф, набитый весьма редкими изданиями: первопечатными книгами, гравированными изданиями времен Петра Первого, иллюстрированными альбомами, которые кое-где были перемешаны с томами изящно изданной энциклопедии Брокгауза и Эфрона.
– С книгами обращайтесь бережно! – приказал Соколов. – Обратно ставить будем точь-в-точь так, как они стояли у хозяина. Это наша обязанность – соблюдать порядок. – Николай Иванович, что за пакет ты обнаружил?
– Во втором ряду лежал. Ба, да здесь акции Русского торгово-промышленного банка! Каждая стоит две с половиной тысячи. Всего тут тридцать акций. А вот еще кое-чего! В альбоме «Злополучная поездка…» (он напечатан в Петербурге в 1864 году, а название – нарочно не придумаешь!) ассигнации… – азартно говорил Жеребцов. – Много, однако, их тут.
Пересчитали наличные, оказалось – тридцать одна тысяча.
– Теперь отпадают все сомнения – ничего не пропало, а труп этот не криминальный. Вы согласны со мной, Аполлинарий Николаевич?
– Никак нет! – отозвался Соколов. – Уравновешенный, крепкого здоровья и вполне обеспеченный человек, увлеченный собиранием раритетов и только что жаждавший сделать очередное приобретение, вдруг лезет в петлю! Так не бывает. И байки психиатра Ковалевского меня в обратном не убедят.
– Но вы идете против фактов! – раздражаясь, сказал Кошко.
Загремел квартирный звонок. (Пора объяснить: звонки эти были бронзовыми и производили шум при вращении ручки влево-вправо. Кое-где сохранялись до середины XX столетия.)
– Пакет из прозекторской! – воскликнул Ирошников, открывая дверь посыльному. – Что веселенького нам прислал гордость российской медицины Павловский? – И он хотел сломать сургучную печать.
– Позвольте, Юрий Павлович, мою службу исполнять мне самому! – Кошко выдернул из рук фотографа пакет. Вскрыл, пробежал глазами, удовлетворенно хмыкнул: – Вот резюме: «Признаков борьбы, царапин, никакого насилия на теле Абрамова не обнаружено. Смерть наступила в результате сдавливания органов шеи петлей под действием тяжести повешенного тела». Все-с! Дискуссии закончены, обыск тоже. – Раскурил с наслаждением папиросу «Катык», повеселевшим голосом добавил: – Всякому толковому сыщику ситуацию объяснять – дело лишнее. Соколов, опечатайте квартиру, ключи – в полицию. Ценности приобщить к протоколу обыска.
Соколов хмыкнул:
– Хм, бедный умный начальник! За что ему такое страдание – командовать глупыми подчиненными?
Вопреки вроде бы очевидным фактам, гений сыска всем своим существом чувствовал: здесь произошло преступление. Вдруг его взгляд остановился на длинной скатерти, покрывавшей стол и спадавшей почти до пола. Сыщик поднял край и удивился:
– Как же это не заметили мы?
В его руках был лист почтовой бумаги, сложенный вчетверо. Соколов развернул, слегка присвистнул:
– Фьюить! Да это какая-то шарада! Синим грифелем начертано множество вертикальных линий и семь горизонтальных. Некоторые получившиеся прямоугольники отмечены красным. – Он протянул чертеж Кошко, усмехнулся: – Что это? Умный начальник должен бы знать! Пятнадцать кровавых отметин на чертеже.
Кошко осторожно за уголки взял чертеж, долго изучал его, задумчиво покачал головой:
– Чепуха это, а не ребус. Во всяком случае, это не та предсмертная записка, которая была бы к месту. – Указал на середину чертежа: – А вот тут жирный отпечаток пальцем, синим грифелем! Юрий Павлович, проведите идентификацию. Почти наверняка это след руки Абрамова.
…Августовское небо за окнами чуть посветлело – близилось утро.
Кошко официальным тоном произнес:
– Уважаемые сослуживцы, завтра, то есть уже сегодня, попрошу на службу не опаздывать – всем быть ровно в девять утра.
Подозрение
Утром сыщики, в том числе и сам Кошко, походили на сонных мух. Лишь Соколов, как всегда, был свеж, бодр, весел.
– Где Ирошников? – громово крикнул он, появляясь в сыске. – Чьи отпечатки пальцев на чертеже?