Граф Соколов – гений сыска
Шрифт:
Сенатские заботы
Этому человеку еще предстояло стать легендой, он стоит того, чтобы уделить ему несколько строк.
Сорокалетний Кошко в свое время закончил Казанское пехотное юнкерское училище и служил в полку, квартировавшем в Симбирске. Но пехотинца из Аркадия все-таки не получилось. Виной тому были книги о приключениях знаменитых сыщиков.
И вот крутой поворот судьбы: военный офицер пришел служить в рижскую полицию рядовым инспектором. (Мой читатель тут же вспомнил о самом Соколове, тоже сделавшем подобный вольт.) Инспектор быстро обрел глубокие познания в области криминалистики. Природная сметка и дотошность в расследовании каждого преступления помогли ему сделать первый шаг к своей будущей блестящей карьере: Кошко был назначен начальником полиции Риги. Случилось это в 1900 году.
Дальше же, как писал один из биографов, «деятельность Кошко на посту рижской полиции была столь успешной, что уже через пять лет, во время революционных беспорядков, пришлось беспокоиться о безопасности своей семьи: терроризм принимал все более угрожающие формы».
Так, Кошко для начала попал в Царское Село, где командовал всей полицией, а затем его перевели в Петербург – заместителем начальника сыска.
В это время по чьим-то проискам сенатская комиссия затеяла проверку деятельности полиции Москвы. Как водится, были выявлены «серьезные нарушения закона и упущения по службе». Гартье свое место уступил энергичному Кошко. Товарищ министра внутренних дел Лыкошин предупредил:
– Аркадий Францевич, в старой столице вас ожидает ситуация непростая. В сыскной полиции нет должной дисциплины. Особенно отличается анархическими замашками и пренебрежением к букве закона граф Соколов, сынок члена Государственного совета, действительного тайного советника Николая Александровича. Да, молодой Соколов умен, отлично образован, но он привнес в полицию все замашки конной гвардии, где еще недавно служил. Приструнив его, вам не составит труда навести порядок в остальном.
Кошко опрометчиво обещал «приструнить и навести».
Теперь, получив приглашение от Соколова, выходок которого он опасался особо, Кошко на мгновение задумался: «Подчиненных следует держать на расстоянии, если начальник не хочет, чтобы они держали его за горло! Но… с кем работаешь, с тем и пьешь». Улыбнулся почти добродушно:
– Была бы бражка, так съедим барашка! Служебное авто, дорогие коллеги, в вашем распоряжении.
Соколов заключил разговор:
– Сбор завтра в восемь часов утра, здесь в Гнездниковском!
Рухнувшие планы
Ровно в восемь все были в сборе.
– Сыщики и воры – самые точные люди! – улыбнулся Жеребцов. – Давно это замечено.
Ирошников одобрительно хмыкнул:
– Очень правильно замечено! Как и ворам, сыщикам надо уметь вовремя смыться. Авто давно фырчит у подъезда, на завтраке мы нынче все экономили. Так что скорее к столу великого и гостеприимного Соколова, в Мытищи!
Все дружно поднялись с мест, направились к дверям. Вдруг те распахнулись, на пороге стоял дежурный офицер. Он доложил Кошко:
– Только что телефонил пристав первого участка Мясницкой части Диевский. В доме Гурлянда, что на Тургеневской площади близ Мясницких ворот, в окно виден висящий труп.
– Труп криминальный? – деловито вопросил Кошко. Ему все еще не терпелось показать себя на новом месте.
– Никак нет! Изнутри виден ключ, которым закрыта дверь. Пристав полагает, что самоубийство. Но вы приказали докладывать вам о каждом кадавре.
Кошко глубоко задумался: хотя он и жаждал показать служебное рвение, да понимал, что за каждым покойником в громадном городе не доглядишь. Жеребцов, привыкший к вольностям, запальчиво произнес:
– Вот Диевский пусть с этим самоубийцей и валандается, а у нас – выходной!
Реплика оказалась неуместной.
Кошко нахмурился:
– Решения, с вашего позволения, буду принимать я! – И его колебания сменились решительным порывом: – Сейчас же выезжаем на место происшествия, тем более что вся группа в сборе. – Он обвел взглядом враз помрачневших товарищей, смягчил тон: – Ведь это, кажется, нам все равно по пути? Дело, очевидно, пустяковое, за полчаса отделаемся и покатим в Мытищи вкушать яства с обильного стола Аполлинария Николаевича.
Раздался дружный тяжелый вздох. Лишь неунывающий Ирошников съехидничал:
– Ехал Пахом за добром, да убился о пень лбом!
Галкин, любивший гонять в хлебосольный дом Соколова, разозлился не на шутку. Он жал и жал на газ. На Трубной площади едва не врезался в ломовую лошадь.
Кошко строго заметил:
– Ехать следует осторожней!
Ничего не ответив, Галкин понесся еще быстрей, хотя дорога пошла в гору, мимо крепостных стен Рождественского монастыря.
Важная персона
Во дворе дома номер 8 уже топталась целая свора любопытных. Они не обращали никакого внимания на городового, который безуспешно пытался вытеснить ротозеев на улицу. Пристав Диевский козырнул прибывшим:
– Думаю, что вы напрасно переполошились – целое авто сыщиков! Тривиальное самоубийство. Взгляните на второй этаж, во-от на люстре висит. С вечера в подъезде – консьержка, посторонних не было. Окно самоубийцы закрыто, никто проникнуть в него не мог. Говорят, наложил руки на себя на почве помутнения разума.
Лицо пристава светилось беспредельной преданностью начальству и рвением по службе.
Соколов спросил:
– Николай Григорьевич, ты свидетелей еще не допрашивал?
Пристав виновато улыбнулся, обнажив ряд фарфоровых зубов:
– Таких выявил пока лишь двоих – консьержку Пятакову и… Как вы, господа, полагаете, кто первым увидел самоубийцу? Сам Рацер. Он снимает у Гурлянда квартиру. Он счел долгом остаться в ожидании вас. А вот и Яков Давыдович!
Из плотной толпы, с жаром обсуждавшей происшествие, отделился изящный мужчина с черными английскими бакенбардами, в хорошо сшитом бостоновом костюме. Сдержанным, полным собственного достоинства шагом он приблизился к сыщикам. Рацер источал тончайший запах одеколона «Рубидор», флакон которого стоил восемнадцать рубликов.