Граф в законе (сборник)
Шрифт:
— Не так-то это просто объяснить… Но попробую… Какие-то поколения Коврунова, видимо, испытывали лютый голод, и ему в генах передалась неистребимая страсть к насыщению. Всю жизнь он гребет под себя, прет, как танк, вперед, к новым соблазнам, не гнушаясь любыми средствами. Студентом он был бездарным, а вот жену отыскал нужную — тихонькую, глупенькую дурнушку, но зато она была дочь крупного математика. Отсюда — аспирантура, заведование лабораторией, докторская, ректорский пост… Теперь он что есть силы ломится в академики… Но тесть умер, самостоятельных научных трудов
— А Стельмах?
— Он его не боялся. Это была личность. Вы сами знаете, какой у нас дефицит на руководителей, дефицит таланта, дефицит достоинства. Как-то экономист с мировым именем Василий Леонтьев на вопрос «Чего не хватает России для решения ее бесчисленных проблем?» ответил кратко: «Личностей»… Стельмах был личностью. Блестящий, строгий математический ум, натура независимая, гордая. Нелегко ему жилось среди нас, ущербных интеллигентов. Но ничего — работал, спорил, воевал…
— Воевал в основном с Ковруновым?
Алябин задумчиво покачал головой.
— Хитрющий Коврунов старался не перечить ему. Хотя в последние дни у них были микроскандальчики… Из-за статьи, которую написал Стельмах…
— А где сейчас эта статья?
— Наверное, дома у Стельмаха.
— Там ее нет.
— Странно… — удивился Алябин. — Тогда задайте этот вопрос Коврунову…
— Обязательно задам. — Сергей положил перед Алябиным польский журнал, раскрытый на тех страницах, где была закладка. — Вам эта статья ни о чем не говорит?
Алябин близоруко прищурился, приблизив к лицу раскрытый журнал.
— «Ошибка Эйнштейна»… Название понятно, а дальше с этой польской нонпарелью я без словаря не справлюсь… Лучше бы вы предложили мне французский или английский текст или — латинский… — Он перелистал несколько страниц.
— С автором не знаком…
Потом сложил журнал, глянул на обложку.
— О, журнальчик-то старый… Впрочем, подождите, подождите… Что-то я слышал недавно об этой статье, вернее, не о статье, а о какой-то очередной ошибке Эйнштейна, — Алябин прижал ладонь ко лбу, закрыл глаза. — Но хоть убейте, не могу вспомнить… То ли на ректорате, то ли на научной конференции. — Он виновато посмотрел на Сергея. — Не могу вспомнить, простите… Признаюсь вам, последние годы я стал чаще читать детективы, чем научные статьи моих коллег…
— Меня привлекло другое, — сказал Сергей. — Вот эта полоска бумаги, которую вложил Стельмах на той странице, где начинается статья. Посмотрите.
Алябин прочитал вслух:
— Петр Трубецкой? Nota bene! Смотри Климов в «Вестнике» номер два… Это забавно… У Стельмаха пустяки не вызывали восклицания… Видимо, Климов и Трубецкой совсем по-разному трактуют какой-то пассаж признанного гения… Вы мне поручаете это выяснить?
— Не поручаю, а прошу, если не затруднит…
— Да что вы, какие тут трудности! Самому любопытно.
Попрощавшись с Алябиным, Сергей направился к Коврунову. В приемной на него строго глянула Мария Николаевна.
— Здравствуйте, Сергей Андреевич. Сейчас я доложу о вас.
Он присел на стульчик у дверей, пораженный профессиональной памятью секретарши.
— Проходите, Даниил Петрович ждет вас.
Коврунов протянул ему обе руки, как старому, уже надоевшему, но еще нужному знакомому.
— Куда же вы пропали?.. Мне без конца звонит уважаемая Глафира Николаевна, а я ничего не могу ей ответить… Понимаю, понимаю, все раскрывать вам нельзя, но хоть намекните — как идет расследование, есть ли надежда найти рукописи Климова, поймать убийцу… На таких людей руку поднял! Такой разбой учинил!
Он провел Сергея к длинному столу заседаний, тянувшемуся вдоль трех высоких окон, усадил его, сам опустился напротив, как бы подчеркивая свое дружеское расположение к важному гостю. Рядом, как привидение, материализовалась из воздуха Мария Николаевна с двумя чашками горячего чая…
Сергей впервые увидел совсем близко, перед собой лицо Коврунова, и оно поразило его. Мертвенно-бледное, неподвижное, как маска, лицо. А на лице — это-то наверняка и поразило Сергея — серые безучастные глаза, они ничего не выражали, казались неживыми, стеклянными. Сергей даже содрогнулся от мелькнувшего сравнения: «Так смотрят в потолок покойники».
— Так чем же вы можете поделиться со мной, дорогой Сергей Андреевич? — спросил Коврунов, отхлебывая чай из чашечки.
Сергей ответил не сразу. Не мог избавиться от наваждения: перед ним были два человека — одному принадлежал официально-вежливый голос, другому — бледное лицо с пустыми глазами. Они никак не соединялись в его сознании… Поэтому он опустил голову, чтобы только слушать.
— Пока все в тумане…
— Но вы предпринимаете какие-то шаги? — настойчиво допытывался Коврунов.
— Конечно, предпринимаем…
— Не имеете права говорить, я понимаю, — отрывисто вздохнул Коврунов. — А жаль. Мы бы могли посодействовать… Тогда жду ваших вопросов… Пожалуйста…
Размешивая сахар в чашке, Сергей заговорил извиняющимся тоном.
— Мне очень не хотелось бы вторгаться в ваши личные отношения, но без этого, поверьте моему небольшому опыту, многое останется скрытым…
— Смелей, смелей, молодой человек, спрашивайте, — поощрил его Коврунов. — Наши личные отношения с теми, кто был тогда у Климова?
Сергей кивнул, все еще глядя в чашку.
— Так слушайте. С Климовым — самые распрекрасные. Я ценю его как большого ученого. И он, по-моему, положительно отзывается о моей деятельности. С Чугуевым… тоже нет проблем. Он знает свое дело, а я его поддерживаю… Вот с Алябиным у нас, признаюсь, были мелкие стычки. Это, знаете, такой интеллигентный субъект, которому везде надо сунуть свой нос, высказать свое оппозиционное, так сказать, мнение. Но по большому счету и у нас с ним общее согласие… Вроде все?