Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

Даймоук Джульетта

– Да, – Ральф допил свой бокал, – и которые могли бы умереть за это? За тебя, мой господин. За Гарольда и Леофвайна. За твои земли в Нортумбрии, сожженные и разоренные.

Он пытался нащупать суть, понять, ухватить то непостижимое, что они несли. Мельком он увидел лицо Леофвайна, его смеющиеся глаза, – никто не был для него так дорог, как Леофвайн. Наконец, он сказал:

– Мы не сможем возродить прошлое. Гарольда нельзя оживить.

– Нет, – согласился с этим Ральф. Он с серьезным видом наклонился к нему: – Он не сможет ожить, но он может быть отомщен. Англия снова может стать страной для англичан.

– Святой Крест! – воскликнул Вальтеоф. Он смотрел то на одного, то на другого. – Это невозможно.

– Это возможно, – темные глаза Роджера сверкнули. – Разве ты не понимаешь? Свергнуть Вильгельма, побороть его, и королевство снова будет свободным.

– Вы сошли с ума, – Вальтеофом начал овладевать ужас. – Если Вильгельм смог победить Гарольда и его рыцарей, кто может устоять против него? Я потерпел поражение в Нортумбрии.

– Это так, – согласился де Гуитри, – и получил сожженное графство за свое поражение. У тебя не было поддержки. Но есть бретонцы и нормандцы, которые пресытились тиранией Незаконнорожденного и его жадностью.

– Никто не сможет победить его в сражении.

– Они смогут, – резко вставил Роджер, – и сейчас пришло время. Он занят войной на нормандских границах, и почти вся его армия с ним за морем. Если к нам присоединяться даны…

– Нет, – с силой возразил Вальтеоф. – Никогда не доверяйте данам. Бог свидетель, во мне течет датская кровь, но я не имею с ними ничего общего.

– Но если ты дашь нам свое имя и присоединишься сам, каждый англичанин поднимется, и мы снова будем сильны. Вильгельм – незаконнорожденный. Трон не для него.

Роджер ухмыльнулся:

– И мы, в ком течет дворянская кровь, должны подчиняться этому кровавому корыстолюбивому…

– Господи! – воскликнул Вальтеоф. – Твой отец был его кузеном, его близким другом. Как ты можешь…

Лицо Роджера покрылось безобразными красными пятнами.

– Я – не мой отец. Ральф подвинул ему вина:

– Ороси свое сердце, шурин. Мы должны закончить, меня ждет невеста. Граф Вальтеоф, мы собираемся поднять королевство. Мы думаем разделить его на три графства, одно – для тебя, одно – для меня и одно – для графа Роджера.

– Три графства? А кто будет управлять страной?

Медленная, таинственная улыбка появилась на лице Ральфа, как будто Вальтеоф прикоснулся к чему-то самому важному.

– Король – один из нас, может быть, ты, мой господин. И тут в голове Вальтеофа немного прояснилось. Он увидел с ужасом, во что его втягивают, чем стараются соблазнить, чтобы он к ним присоединился, поднял восстание, сразился с королем, пролил бы еще больше крови: в награду ему предлагают корону, которая ему совершенно не нужна. Его ум, одурманенный вином, старался ухватиться за какое-то решение, когда они смотрели на него в ожидании ответа. Он слышал шум, грохот посуды. Никто не знал, что обсуждалось здесь, никто не знал, что затевается государственная измена, и он, он должен что-то ответить. Он вспомнил тот день на берегу Нортумбрии, когда он сдался и вложил свой боевой топор в руки Вильгельма, и удивительную милость Вильгельма; он вспомнил, как сказал когда-то Торкелю, что если Вильгельм отдаст ему Эдит, он никогда не посмеет ему противиться. Он отодвинул вино и затряс головой, стараясь стряхнуть с себя опьянение, и затем глубоко вздохнул. Он посмотрел на них.

– Господа, – он знал, что голос его звучит хрипло от вина. – Вы плохо представляете, что затеваете, похоже, что сам диавол захватил ваши умы. Я верен, королю я доверился охотно, и взамен он дал мне леди Эдит, мою жизнь, и прибавил к моим землям Нортумбрию. Он сделал меня своим родственником и соратником, как я могу его предать?

Губы Роджера растянулись в ухмылке.

– Он не стоит нашей верности, твоей и моей, неужели такие вещи могут нас остановить?

Вальтеоф посмотрел на него с отвращением, как будто впервые увидел сына Фиц Осборна, тщеславного, гордого и жадного.

– Тебе не понравилась песня моего поэта о том, что эта ночь не подходит для свадебного пира, ну что ж, я говорю тебе, нет еще песни о сладости предательства. Даже язычники презирают предателей. Неужели вы отводите мне роль Иуды?

– Ты не считал это предательством, когда боролся в Йорке, – прорычал Ральф, – И перед этим ты клялся Вильгельму в верности.

– Я знаю, – Вальтеоф почувствовал, как жар заливает его щеки. У него было ощущение, что его загоняют в ловушку. – Но он простил мне это, и я поклялся никогда больше не поднимать свой меч против него снова, и я не подниму, – Он перевел взгляд с одного на другого, увидел их пораженные лица. Они были уверены в его согласии! Он разозлился, что они посвятили его в такое дело, считая само собой разумеющимся, что он согласится. Он наклонился вперед: – Разве вы не знаете, вы, нормандцы, что по нашим законам предатель платит своей головой? По крайней мере, ты, мой господин Ральф, должен был бы это знать.

Граф рассмеялся:

– Никто не может потерять свою голову, пока его не поймали, или он не струсил. О тебе я такого не думаю, Вальтеоф.

Он опять весь вспыхнул:

– Если бы это не была твоя свадьба… Но нет, мне не нужно оправдываться. Я не опорочу свое имя предательством. – Ему быстро представилась комната в Йорке и последнее наставление его отца: «С честью носи свой щит, белый, как лебединое перо». Хотя он и был тогда ребенком, в памяти все оставалось живым, и он задрожал. Бог знает, он уже достаточно зла совершил в Нортумбрии, чтобы прибавлять к этому еще и предательство. – Мое имя будет опозорено на весь христианский мир, – добавил он, окончательно отвергая их предложение, – и я не хочу такого клейма.

Они отшатнулись, и минуту никто не произносил ни слова. В зале ели, пели, смеялись, дикий шум наполнял все помещение, и никто, казалось, не замечал напряженного молчания за господским столом. Вальтеоф схватил чашу и снова выпил. Как-то ему надо выбраться из этого кошмара, сбежать невредимым из этой ловушки, а то, что это ловушка, он теперь точно знал. Он чувствовал на себе их взгляды, видел тревогу и страх на их лицах. После всего того, что они тут наговорили, позволят ли они уйти ему живым? Он огляделся: пестрые одежды, яркие хоругви на стенах, разукрашенные ставни, жар и дым, свет свечей, и он был благодарен тетке леди Эммы, которая в этот момент вошла в зал.

– Ваша невеста ждет вас, мой господин, – улыбаясь, сказала она Ральфу. – Прошу вас приготовиться для брачного ложа.

И снова вино пошло по кругу, и затем окружили Ральфа, и повели его в комнату, где он должен был раздеться. Там они закрыли дверь, и Роджер навалился на нее спиной.

Они убьют меня, подумал Вальтеоф, и огляделся в поисках лазейки, но их было четверо, а он безоружен. Святый Боже, если бы при нем был его боевой топор, он сразился бы с сотней нормандцев, но у него не было с собой даже ножа, он забыл его на столе. Его люди в зале, и из этой маленькой комнаты нет другого выхода, только через дверь. Но никто не двинулся, чтобы наложить на него руки. Вместо этого Шэлон де Гуитри налил вина в чаши на маленьком столике. И протянул одну Вальтеофу.