Графиня де Монсоро (ил. Мориса Лелуара)
Шрифт:
– Верно, – сказал Бюсси, – верно. О! Бог мой! Сколько времени потеряно, и потеряно впустую!
– Это значит, что вы сядете на коня и помчитесь в Меридор.
– Нет, не я, ни в коем случае не я, а ты. Я обязательно должен остаться здесь, и к тому же мое присутствие там в подобную минуту было бы почти непристойным.
– А как я с ней увижусь? Войду в замок?
– Нет. Иди сначала к старой лесосеке, возможно, она будет гулять там: ждать меня. А если там не увидишь, иди в замок.
– Что
– Что я почти обезумел.
И, пожав руку молодому лекарю, на которого опыт приучил его полагаться, как на самого себя, Бюсси поспешил вернуться на свое место за драпировками у потайного входа в альков принца.
В отсутствие Бюсси Екатерина попыталась отвоевать обратно ту территорию, которую потеряла благодаря его присутствию.
– Сын мой, – сказала она, – я считала, что никогда не бывает так, чтобы мать не сумела договориться со своим ребенком.
– Тем не менее, матушка, вы видите, что иногда это может случиться.
– Никогда, если она действительно хочет договориться.
– Вы желаете сказать, государыня, если они хотят договориться, – поправил герцог и, довольный этими гордыми словами, поискал глазами Бюсси, чтобы получить в награду одобряющий взгляд.
– Но я этого хочу! – воскликнула Екатерина. – Вы слышите, Франсуа? Я этого хочу.
Тон ее голоса не соответствовал словам, ибо слова были повелительными, а тон почти умоляющим.
– Вы этого хотите? – переспросил герцог Анжуйский с улыбкой.
– Да, – сказала Екатерина, – я этого хочу и пойду на любые жертвы, чтобы достигнуть своей цели.
– А! – воскликнул Франсуа. – Черт возьми!
– Да, да, мое дорогое дитя, скажите, что вы требуете, чего вы желаете? Говорите! Приказывайте!
– О! Матушка! – произнес Франсуа, почти смущенный столь полной победой, которая лишала его возможности быть суровым победителем.
– Послушайте, сын мой, – сказала Екатерина своим самым нежным голосом, – ведь вы не хотите утопить королевство в крови? Этого не может быть. Вы хороший француз и хороший брат.
– Мой брат оскорбил меня, государыня, и я ему больше ничем не обязан ни как моему брату, ни как моему королю.
– Но я, Франсуа, я! Разве вам не жаль меня?
– Нет, государыня, потому что вы, вы меня покинули! – возразил герцог, думая, что Бюсси все еще на своем месте, как прежде, и может его слышать.
– А! Вы хотите моей смерти? – горестно сказала Екатерина. – Что ж, пусть будет так, я умру, как и подобает женщине, дети которой убивают друг друга у нее на глазах.
Само собой разумеется, Екатерина не испытывала ни малейшей охоты умереть.
– О! Не говорите так, государыня, вы разрываете мне сердце! – воскликнул Франсуа, сердце которого вовсе не разрывалось.
Екатерина залилась слезами.
Герцог взял ее за руки и попытался успокоить, по-прежнему бросая тревожные взгляды в глубину алькова.
– Но чего вы хотите? – сказала Екатерина. – Скажите, по крайней мере, ваши требования, чтобы мы знали, на чем нам порешить.
– Постойте, матушка, а чего вы сами хотите? – сказал Франсуа. – Говорите, я вас слушаю.
– Я хочу, чтобы вы возвратились в Париж, мое дорогое дитя, я хочу, чтобы вы возвратились ко двору короля, вашего брата, который ждет вас с распростертыми объятиями.
– Э! Смерть Христова, государыня! Я отлично понимаю: не брат мой ждет меня с распростертыми объятиями, а Бастилия – с распахнутыми воротами.
– Нет, возвращайтесь, возвращайтесь, и клянусь честью, клянусь моей материнской любовью, клянусь кровью нашего спасителя Иисуса Христа (Екатерина перекрестилась), король вас примет так, словно это вы король, а он – герцог Анжуйский.
Герцог упорно смотрел на драпировки алькова.
– Соглашайтесь, – продолжала Екатерина, – соглашайтесь, сын мой. Скажите, может быть, вам дать новые уделы, может быть, вы хотите иметь свою гвардию?
– Э! Государыня, ваш сын мне ее уже дал однажды, и даже почетную, ведь он выбрал для этого своих четырех миньонов.
– Не надо, не говорите так. Он даст вам гвардию из людей, которых вы отберете сами. Если вы захотите, у вашей гвардии будет капитан, если вы пожелаете, капитаном станет господин де Бюсси.
Это последнее предложение обеспокоило герцога. Он подумал, что оно может задеть Бюсси, и снова бросил взгляд в глубину алькова, боясь увидеть в полумраке горящие гневом глаза и злобно стиснутые белые зубы.
Но, о чудо! Вопреки ожиданиям, он увидел радостного, улыбающегося Бюсси, который усиленно кивал ему, одобряя предложение королевы-матери.
«Что это означает? – подумал Франсуа. – Неужто Бюсси хотел войны только для того, чтобы стать капитаном моей гвардии?»
– Стало быть, – сказал он уже громко и словно спрашивая самого себя, – я должен согласиться?
«Да, да, да!» – подтвердил Бюсси руками, плечами и головой.
– Значит, надо, – продолжал герцог, – оставить Анжу и вернуться в Париж?
«Да, да, да!» – убеждал Бюсси со все возрастающим пылом.
– Конечно, дорогое дитя, – сказала Екатерина, – но разве это так трудно, вернуться в Париж?
«По чести, – сказал себе Франсуа, – я больше ничего не понимаю. Мы условились, что я буду от всего отказываться, а теперь он мне советует мир и лобызания».
– Ну так как, – спросила с беспокойством Екатерина, – что вы ответите?
– Матушка, я подумаю, – медленно произнес герцог, который хотел выяснить с Бюсси это противоречие, – и завтра…