Графиня де Монсоро. Том 2

Дюма-отец Александр

– А как ты от них вырвался?

– У меня достало смелости решиться на трусливый поступок, государь.

– Что же ты сделал?

– Крикнул: «Да здравствует Лига!»

– Совсем как я, – сказал д'Эпернон, – только меня заставили добавить к этому: «Да здравствует герцог Анжуйский!»

– И я тоже, – сказал Шомберг, кусая себе пальцы от ярости, – я тоже так крикнул. Но это еще не все.

– Как! – воскликнул король. – Они заставили тебя кричать еще что-нибудь, мой бедный Шомберг?

– Нет, они

не заставили меня кричать еще, с меня и так, слава богу, было достаточно, но в тот момент, когда я кричал: «Да здравствует герцог Анжуйский!..»

– Ну, ну…

– Угадайте, кто прошел мимо в тот момент?

– Ну разве я могу угадать?

– Бюсси, проклятый Бюсси, и он слышал, как я славил его господина.

– По всей вероятности, он не понял, что происходит, – сказал Келюс.

– Черт возьми, как трудно было сообразить, что происходит! Я сидел в чане, с кинжалом у горла.

– И он не пришел тебе на выручку? – удивился Можирон. – Однако это долг дворянина по отношению к другому дворянину.

– У него был такой вид, словно он думает совсем не о том; ему только крыльев не хватало, чтобы воспарить в небо, – несся, едва касаясь земли.

– Впрочем, – сказал Можирон, – он мог тебя и не узнать.

– Прекрасное оправдание!

– Ты уже был синий?

– А! Ты прав, – сказал Шомберг.

– Тогда его поведение простительно, – заметил Генрих, – потому что, по правде говоря, мой бедный Шомберг, я и сам-то тебя не узнал.

– Все равно, – возразил Шомберг, который недаром происходил из немцев, – мы с ним еще встретимся где-нибудь в другом месте, а не на углу улицы Кокийер, и в такой день, когда я не буду сидеть в чане.

– О! Что касается меня, – сказал д'Эпернон, – то я обижен не на слугу, а на хозяина, и хотел бы встретиться не с Бюсси, а с монсеньером герцогом Анжуйским.

– Да, да, – воскликнул Шомберг. – Монсеньер герцог Анжуйский хочет убить нас смехом, в ожидании пока не сможет убить нас кинжалом.

– Это герцогу Анжуйскому пели хвалы на улицах. Вы сами их слышали, государь, – сказали в один голос Келюс и Можирон.

– Что и говорить, сегодня хозяин Парижа – герцог, а не король. Попробуйте выйти из Лувра, и вы увидите, отнесутся ли к вам с большим уважением, чем к нам, – сказал д'Эпернон Генриху.

– Ах, брат мой, брат мой! – пробормотал с угрозой Генрих.

– Э, государь, вы еще не раз скажете то, что сказали сейчас: «Ах, брат мой, брат мой!», но никаких мер против этого брата не примете, – заметил Шомберг. – И, однако, заявляю вам: для меня совершенно ясно, что ваш брат стоит во главе какого-то заговора.

– А, смерть Христова! – воскликнул Генрих. – То же самое я говорил этим господам только что, когда ты вошел, д'Эпернон, но они в ответ пожали плечами и обернулись ко мне спиной.

– Государь, – сказал Можирон, – мы пожали плечами

и обернулись к вам спиной не потому, что вы заявили о существовании заговора, а потому, что мы не заметили у вас желания расправиться с ним.

– А теперь, – подхватил Келюс, – мы поворачиваемся к вам лицом, чтобы снова сказать вам: «Государь, спасите нас или, вернее, спасите себя, ибо стоит погибнуть нам, и для вас тоже наступит конец. Завтра в Лувр явится господин де Гиз, завтра он потребует, чтобы вы назначили главу Лиги, завтра вы назовете имя герцога Анжуйского, как вы обещали сделать, и лишь только герцог Анжуйский станет во главе Лиги, то есть во главе ста тысяч парижан, распаленных бесчинствами сегодняшней ночи, вы полностью окажетесь у него в руках.

– Так, так, – сказал король, – а в случае если я приму решение, вы готовы меня поддержать?

– Да, государь, – в один голос ответили молодые люди.

– Но сначала, государь, – заметил д'Эпернон, – позвольте мне надеть другую шляпу, другой камзол и другой плащ.

– Иди в мою гардеробную, д'Эпернон, и мой камердинер даст тебе все необходимое: мы ведь с тобою одного роста.

– А мне, государь, позвольте сначала помыться.

– Иди в мою ванную, Шомберг, и мой банщик позаботится о тебе.

– Ваше величество, – спросил Шомберг, – итак, мы можем надеяться, что оскорбление не останется неотомщенным?

Генрих поднял руку, призывая к молчанию, и, опустив голову на грудь, по-видимому, глубоко задумался.

Потом, через несколько мгновений, он сказал:

– Келюс, узнайте, возвратился ли герцог Анжуйский в Лувр.

Келюс вышел. Д'Эпернон и Шомберг остались вместе со всеми ждать его возвращения, настолько их рвение было подогрето надвигающейся опасностью. Самая большая выдержка нужна матросам не во время бури, а во время затишья перед бурей.

– Государь, – спросил Можирон, – значит, ваше величество решились?..

– Увидите, – ответил король. Появился Келюс.

– Господин герцог еще не возвращался, – сообщил он.

– Хорошо, – ответил король. – Д'Эпернон, ступайте смените ваше платье. Шомберг, ступайте смените ваш цвет. А вы, Келюс, и вы, Можирон, отправляйтесь во двор и сторожите там как следует, пока не вернется мой брат.

– А когда он вернется? – спросил Келюс.

– Когда он вернется, вы прикажете закрыть все ворота. Ступайте!

– Браво, государь! – воскликнул Келюс.

– Ваше величество, – обещал д'Эпернон, – через десять минут я буду здесь.

– А я, государь, я не знаю, когда я буду здесь, это зависит от качества краски.

– Возвращайтесь поскорее, вот все, что я могу вам сказать.

– Но ваше величество остаетесь одни? – спросил Можирон.

– Нет, Можирон, я остаюсь с богом, у которого буду просить покровительства нашему делу.