Графиня де Шарни. Том 1
Шрифт:
Судебный исполнитель поднял руку.
— Довольно! — молвил он. — Двор освобождает подсудимого от пыток.
— А-а, кажется, двор боится, что я заговорю, — заметил Фавра, — впрочем, моя признательность от этого ничуть не меньше. Я взойду на виселицу на своих ногах, что немаловажно; а теперь, господа, вы знаете, что я — в полном вашем распоряжении.
— Вы должны провести час в этом зале, — отвечал судебный исполнитель.
— Это не очень весело, зато поучительно, — заметил Фавра.
И он стал ходить по комнате, рассматривая одно за Другим отвратительные орудия, похожие на огромных пауков, на гигантских скорпионов.
Казалось, что временами по воле злого рока все они оживали и намертво вцеплялись зубами в живую плоть.
Там были орудия пыток всех видов и времен, начиная с эпохи Филиппа-Августа и кончая эпохой Людовика XVI, от багров, которыми разрывали иудеев в XIII веке, до колес, на которых ломали кости протестантам в XVII веке.
Фавра останавливался у каждого из орудий пыток, спрашивая их название.
Его хладнокровие изумило даже палачей, а уж их не так-то легко было удивить.
— Зачем вы все это спрашиваете? — обратился один из них к Фавра.
Тот взглянул на него с насмешкой, характерной для дворян.
— Сударь! — отвечал он. — Вполне возможно, что я скоро встречусь с Сатаной, и если это произойдет, я был бы не прочь с ним подружиться, рассказав о неведомых ему приспособлениях для истязания своих жертв.
Пленник завершил осмотр как раз в то мгновение, как часы на башне Шатле пробили пять.
Прошло уже два часа с тех пор, как он оставил свою темницу.
Его отвели обратно.
Там он застал ожидавшего его священника из церкви Апостола Павла.
Как мог заметить читатель, он не без пользы провел два часа ожидания, и если что и могло надлежащим образом расположить его к смерти, так это увиденное им в камере пыток.
— Ваше преподобие! — молвил Фавра. — Простите, что я могу открыть вам лишь свое сердце; эти господа постарались, чтобы я мог открыть лишь его.
И он указал на связанные за спиной руки.
— Не могли бы вы на то время, пока осужденный будет находиться со мной, развязать ему руки? — спросил священник.
— Это не в нашей власти, — отвечал судебный исполнитель.
— Ваше преподобие! — продолжал Фавра. — Спросите, не могут ли они связать их спереди, а не за спиной; это было бы весьма кстати, ведь читая приговор, я должен держать свечу.
Два помощника палача вопросительно взглянули на судебного исполнителя, и тот кивнул головой, давая понять, что не видит в этой просьбе ничего предосудительного, после чего маркизу была оказана милость, которой он добивался.
Потом его оставили со священником наедине.
Что произошло во время возвышенной беседы человека светского с человеком Божьим — этого не знает никто. Снял ли Фавра печать молчания со своего сердца перед святостью веры, когда оно оставалось закрытым перед величием суда? А его насмешливые глаза пролили хоть одну слезу в ответ на утешения, которые предлагал ему тот, другой мир, в который он собирался войти? Оплакал ли он любимые существа, которые собирался покинуть в этом мире? Все это так и осталось загадкой для тех, кто вошел в его темницу около трех часов пополудни и увидел, что маркиз улыбается, глаза его сухи, а сердце — на замке.
Они пришли ему объявить, что настал его смертный час.
— Прошу прощения, господа, но вы сами заставили меня ждать, — заметил он, — я давно готов.
Он давно уже был без жилета и без камзола; его разули, сняли чулки и надели поверх того, что на нем было, белую рубашку.
На грудь ему повесили дощечку, гласившую: «Заговорщик».
У ворот его ждала двухколесная повозка, окруженная со всех сторон многочисленной стражей.
В повозке горел факел.
При виде осужденного толпа захлопала в ладоши.
Приговор стал известен уже с двух часов пополудни, и толпе казалось, что его слишком долго не приводят в исполнение.
По улицам бегали какие-то люди и попрошайничали у прохожих.
— А по какому случаю вы просите денег? — удивлялись те.
— По случаю казни маркиза де Фавра, — отвечали нищие.
Фавра без колебаний шагнул в повозку; он сел с той стороны, где был прикреплен факел, отлично понимая, что факел этот зажжен из-за него.
Священник церкви Апостола Павла поднялся в повозку вслед за ним и сел сзади.
Это был тот самый господин с печальными и выразительными глазами, которого мы уже видели во дворе тюрьмы Бисетр во время испытаний машины доктора Гильотена.
Мы его видели тогда, видим теперь и еще будем иметь случай с ним встретиться. Это истинный герой той эпохи, в которую мы с вами вступаем.
Прежде чем сесть, палач накинул на шею Фавра веревку, на которой тому суждено было висеть.
Конец веревки палач держал в руках.
В ту минуту, как повозка тронулась в путь, в толпе произошло движение. Фавра взглянул в ту сторону, где произошло движение.
Он увидел людей, проталкивавшихся вперед, чтобы лучше видеть повозку.
Неожиданно он против своей воли вздрогнул: в первом ряду он узнал своего ночного посетителя, который пообещал не оставлять его до последней минуты. Он был в костюме ярмарочного силача; он стоял в окружении пяти или шести товарищей, это они раздвинули толпу, пробиваясь вперед.
Осужденный кивнул ему с выражением признательности, но и только.
Повозка покатилась дальше и остановилась перед Собором Парижской Богоматери.
Главные врата были распахнуты настежь, и через них, в глубине темной церкви, был виден пылавший свечами престол.
Любопытных собралось так много, что повозка была вынуждена поминутно останавливаться и продолжала движение лишь после того, как страже удавалось расчистить путь, беспрестанно перегораживаемый людским потоком, перед которым не в силах была устоять слабая цепь солдат.
На паперти солдатам удалось расчистить от зевак небольшое место.
— Вы должны выйти и покаяться, сударь, — приказал заплечных дел мастер осужденному.