Графиня Козель
Шрифт:
Графиня, пораженная, взглянула на Раймунда, стоявшего с низко опущенной головой.
– Тебе полагается вознаграждение! – прошептала Анна, растерявшись.
– Нет, только прощение, – ответил Заклика, отойдя к двери, – никакой награды я не приму.
Долго и странно смотрела на него Козель. Сострадание проснулось в ней, но гордость тут же заглушила его. Анна молча подошла к Заклике и протянула ему перстень, предназначавшийся для Лешерена; Раймунд как бы пробудился ото сна, увидев его в белой дрожащей руке.
– Графиня, – сказал он, – я не могу его принять… нет! Он напоминал бы мне о вашем
Анна переложила кольцо в другую руку, а эту поднесла к губам Заклики, и он с жаром, преклонив колени, поцеловал ее; потом как безумный выскочил из комнаты. Козель осталась одна, в раздумье, со слезами на глазах.
– Так любят бедные люди, – сказала она себе, – короли любят иначе.
Между тем шведы не уходили из Саксонии. Карл XII ни на какие уступки не шел. К Августу он был безжалостен и полон презрения, с дворянством суров, к народу жесток – солдаты его силой вербовали людей в отряды. Сговориться с Карлом было невозможно. Получив приглашение на охоту или пир, он посылал вместо себя придворных, а сам отправлялся муштровать свежезавербованных солдат. Балы, концерты, маскарады не интересовали его. Мир был подписан, Паткуль выдан, а Карл XII все сидел и сидел на саксонской земле.
Беспрестанные унижения и жертвы вконец исчерпали терпение саксонцев. Наглость шведа, свободно, без всякой охраны разъезжавшего в сопровождении двадцати или тридцати всадников по завоеванной стране, вызывала возмущение в сердцах отважных воинов.
Однажды утром, когда король совещался с министрами, ему доложили о приходе графа Шуленбурга. Старого вояку пригласили на это совещание, но там он говорить отказался и попросил короля дать ему аудиенцию. Флемминг, Фюрстенберг и другие придворные вскоре удалились, король с Шуленбургом остались одни.
– Что скажете, генерал? – спросил Август. – Быть может, вы принесли мне радостную весть, что шведы уходят?
Шуленбург горько усмехнулся.
– Нет, ваше величество, – ответил он после минутного раздумья, – но есть средство избавиться от них.
– Должен сознаться, что я такого средства не вижу, разве что сам господь бог ниспошлет нам войско с Михаилом Архангелом во главе под вашу команду.
– Ваше величество, – прервал его Шуленбург, – нужно, по-моему, отважиться на риск, и тогда мы обойдемся без архангелов. Шведов, разбросанных по Саксонии, всего двадцать с лишним тысяч, небольшая горстка, которая стала грозной силой, потому что ее возглавляет один смельчак. Если схватить этого смельчака, остальные будут не страшны.
– Что говоришь ты? Схватить? Когда заключен мир? И он чувствует себя в полной безопасности, доверяет нам?
– Самое время свершить справедливую месть, – ответил Шуленбург. – С офицерами нашей конницы, скрывающимися у Тюрингской границы, мы произвели рекогносцировку штаб-квартиры Карла XII. Она укреплена слабо. Я могу ночью напасть на шведа, схватить его и отвести в Кенигштейн, пусть они осаждают нас потом: мы не сдадимся. Впрочем, голова короля будет служить гарантией нашей безопасности. Карл подпишет такой договор, какой мы захотим.
Август внимательно слушал его.
– А если не повезет? – спросил он.
– Не повезет мне, а не вам, ваше величество, – сказал генерал, – я хочу освободить страну и Европу от молодого разбойника, готового огнем и мечом уничтожить ее.
– Генерал, – буркнул король, – вы, по-моему, бредите, рыцарская честь для меня превыше всего, и напасть на врага таким предательским образом я не в коем случае не позволю; не могу, – добавил он, вспыхнув. – Я ненавижу его, задушил бы своими руками, но схватить его среди ночи, напасть, воспользовавшись его доверием ко мне. Нет! Это не в обычаях Августа Сильного.
Шуленбург мрачно посмотрел на него.
– А с вами, король, всегда поступали по-рыцарски? – спросил он.
– Такие грубияны, такие неотесанные варвары, как этот молокосос, могут поступать, как им заблагорассудится, но Август, которого народ называет Сильным, а монархи Великолепным, не позволит себе такой низости.
Старый вояка покрутил усы, откланиваясь.
– А если это позволит себе ослушавшийся солдат? – спросил он.
– В таком случае мне пришлось бы взять неприятеля под защиту и освободить его, – воскликнул Август, – вне всяких сомнений.
– Необыкновенно благородно и красиво, – сказал Шуленбург, несколько иронически, но…
Он не договорил и низко поклонился. Король взял его за руку.
– Дорогой генерал, прошу вас, забудьте о том, что вы мне сказали. Нет, такой ценой я победы не хочу.
Шуленбург поднял на него потускневшие глаза, и в них был вопрос: разве выдача Паткуля, заключение в тюрьму Имгофа и Пфингстена – поступки более благородные, чем тот, что вызвал в Августе такое негодование? Король, возможно, понял этот немой укор, догадался, что означает молчание генерала, лицо его побагровело.
Шуленбург стоял, опустив голову.
– Нас может спасти только смелый, рискованный шаг, – буркнул он в усы, – обычные средства уже не помогут. Игра идет не на жизнь, а на смерть. А терять нам нечего. Одна корона, стоившая миллионы, потеряна, от другой лишь обломки остались, а дальше что?
Август с усмешкой на губах прошелся по кабинету.
– Что дальше? – промолвил он. – Этот самонадеянный мальчишка не остановится, он пойдет дальше. Несколько побед вдохновили его на дерзкие необдуманные действия. Но однажды наглые замыслы его рухнут, ибо он не рассчитает своих сил. Зачем нам навлекать на себя позор, для того лишь, чтобы ускорить то, что и так неминуемо, неотвратимо? Не лучше ли набраться терпения, чтобы потом воспользоваться плодами чужих побед? Карл XII весь раздулся от спеси, ему кланяется вся перепуганная Европа, эту спесь надо в нем разжигать, пока он не лопнет, наткнувшись где-нибудь на стену.
– А тем временем Саксония… Ваше величество!
– О! Народ все вытерпит! Несомненно! – воскликнул Август. – Народ, генерал, что трава, скот ее вытопчет, а она на другой год еще буйней растет.
– Но это ведь люди! – сказал Шуленбург.
– Чернь, – возразил король, – кто принимает в расчет массы, толпу?
Наступило молчание, генерал откланялся. Но на пороге король остановил его.
– Ты с кем-нибудь об этом говорил? – спросил он.
– Мои офицеры первые подали эту мысль, – прошептал Шуленбург, – я знаю, что ее горячо разделяет Флемминг, он тоже придерживается мнения, что против вероломного захватчика все средства хороши.