Графиня Солсбери
Шрифт:
— Да, да, я это знаю, — резко оборвал его Эдуард. — Продолжайте.
— Но все обманулись: Гевестон одержал верх над королевой. Когда последняя надежда знати рухнула, то бароны, поняв, что от короля, вашего отца, они смогут добиться своего только силой, подняли оружие против него и прекратили борьбу лишь тогда, когда он выдал им Гевестона; из рук баронов Гевестон попал в руки палача. Вскоре после его казни вы, ваше величество, и появились на свет; все думали, что благодаря сыну, которого она подарила вашему отцу, королева вновь приобретет хоть какое-то влияние на супруга. Но все опять ошиблись: Хью Спенсер уже занял в сердце вашего отца место Гевестона. Вы, ваше величество, еще могли видеть этого молодого человека и знаете, какой тот был наглец. Вскоре
Королева нашла вашего дядю уже знающим о многом из её письма; она же рассказала ему обо всем, чего он еще не знал. Тогда Карл Красивый разгневался и, пытаясь найти повод к войне, потребовал от короля Эдуарда II, чтобы он лично явился принести ему клятву верности как своему сюзерену. Спенсер сразу почувствовал, что он в любом случае обречен: погибнет, если поедет вместе с Эдуардом и попадет в руки короля Франции; все равно пропадет, «казавшись беззащитным перед баронами, если останется в Англии, когда король будет в отъезде. Вот он и предложил уловку, которая должна была его спасти, но все-таки послужила причиной его падения; суть ее заключалась в том, ваше величество, чтобы вас провозгласить сюзереном провинции Гиень и послать вместо отца присягать на верность королю Франции…
— Вот в чем дело! — перебил его король. — Вот почему он совершил эту ошибку, а я до сих пор не понимал, как ее мог допустить такой тонкий политик. Продолжайте, я вижу, вы говорите правду…
— Я нуждаюсь в вашем одобрении, ваше величество, ибо подошел к тому времени, когда… — замялся Матревис.
— Не смущайтесь, я знаю, что вы хотите сказать о Роджере Мортимере. Приехав в Париж, я нашел его при моей матери; даже будучи ребенком, я замечал, что Мортимера с королевой связывают очень близкие отношения. Теперь скажите мне, ибо только вы можете рассказать об этом, близость эта возникла в Париже или еще в Англии?
— В Англии, и именно она послужила истинной причиной изгнания Роджера.
— Хорошо, — сказал король, — слушаю вас.
— Не вы один, ваше величество, обратили внимание на эту связь, поскольку епископ Эксетерский, что привез вас во Францию, обо всем сообщил королю Эдуарду, вернувшись в Лондон. Король тут же написал королеве, повелев ей возвратиться, а вам лично послал письмо, предлагая покинуть мать и ехать назад в Англию.
— Я не получал такого письма, — перебил Эдуард, — и слышу о нем впервые. Ведь только мой отец мог сообщить мне об этом обстоятельстве, а королева ни разу не позволила мне навестить отца в тюрьме.
— Это письмо перехватил Мортимер.
— Негодяй! — прошептал Эдуард.
— Королева ответила королю манифестом, объявив, что возвратится в Англию лишь тогда, когда Хью Спенсера изгонят из королевского совета и разлучат с королем.
— Кто написал манифест?
— Я не знаю. Мне его прочитал Мортимер, правда, в присутствии королевы и графа Кента. Манифест произвел в Лондоне такое впечатление, на которое и рассчитывали: недовольные бароны перешли на сторону королевы и вашего величества.
— Как это на мою сторону?! Но ведь все прекрасно знали, что я был несчастным ребенком, ничего не понимавшим в происходящем, что моим именем просто воспользовались. И пусть меня сию же минуту покарает Господь, если я когда-нибудь что-либо замышлял против моего отца!
— Вскоре — король Карл Красивый готовился тогда оказать сестре обещанную помощь деньгами и войском — ко французскому двору прибыл Тибо де Шатийон, епископ Сентский. Он привез послания от Иоанна XXII, сидевшего тогда на святом престоле в Авиньоне; они, вероятно, были написаны по наущению
— Ее предупредил граф Робер Артуа, не так ли? Да, мне известно это. Когда, изгнанный из Франции, он явился ко мне просить убежища, именно за эту услугу я главным образом и оценил его.
— Он сказал вам правду, ваше величество. Испуганная королева не знала, у кого просить помощи, в которой ей отказывал брат, и снова ее выручил граф Робер Артуа, посоветовавший бежать в Империю. Он сказал, что там она найдет много знатных сеньоров, храбрых и честных, а среди них графа Вильгельма Геннегауского и его брата, сеньора де Бомона. Королева послушалась этого совета и в ту же ночь покинула Париж, направившись в Геннегау.
— Верно, я помню наш приезд во дворец шевалье Эсташа д’Обресикура и то, как радушно мы были приняты. Если мне представится случай, я вознагражу его за это. В его дворце я в тот же вечер впервые увидел своего дядю Иоанна Геннегауского: он предложил королеве свои услуги и привез нас к своему брату Вильгельму, где я встретил его дочь Филиппу, ставшую потом моей женой. Давайте быстрее избавимся от этих подробностей, хотя я помню, как мы вышли из гавани Дордрехта, как нас настиг шторм, сбивший корабль с курса и пригнавший нас в пятницу двадцать шестого сентября тысяча триста двадцать шестого года в порт Харидж, куда к нам сразу же съехались все бароны, и даже припоминаю, что первым примчался Генри Ланкастер Кривая Шея. Да, да, теперь мне все известно, начиная от нашего триумфального въезда в Бристоль до ареста моего отца, который был схвачен Генри Ланкастером, если память мне не изменяет, в Нитском монастыре, что в графстве Уэльс. Вот только не знаю, верно ли говорят, что отца доставили к моей матери.
— Нет, ваше величество, короля отвезли прямо в Кенилвортский замок и стали готовиться к вашей коронации.
— О Боже, тогда я ничего обо всем этом не знал… Да, клянусь честью, от меня все скрыли: мне говорили, будто мой отец на свободе, но из отвращения к власти и усталости отрекся от трона Англии. И тем не менее я могу поклясться, что никогда не примирился бы с его отказом от престола, пока он жив; когда мне принесли его письменное отречение в мою пользу, я узнал почерк отца, исполнил его волю как приказ, я ведь не знал, что, составляя отречение, он дважды терял сознание. Да, повторяю еще раз, что я, клянусь жизнью, ничего не знал даже о решении парламента, объявившего моего несчастного отца неспособным царствовать; оно, как мне потом рассказали, было зачитано ему этим дерзким Уильямом Трасселом. У него с головы сорвали корону, чтобы водрузить на мою голову, а мне сказали, будто он свободно и по собственной воле дарует ее мне как любимому сыну; он, наверное, осыпал меня проклятиями как предателя и узурпатора. Черт возьми! Вы, что так долго находились при нем, слышали ли вы когда-нибудь от него подобные обвинения? Я заклинаю вас ответить мне, как на исповеди!
— Никогда не слышал, ваше величество, ни разу. Наоборот, он считал себя счастливым, что парламент, свергнув его, избрал вас.
— Прекрасно. От этих слов мне легче на сердце. Продолжайте.
— Вы, ваше величество, еще не достигли совершеннолетия, и поэтому мы учредили регентский совет во главе с королевой, от ее имени правивший страной.
— Да, тогда-то они и отправили меня воевать с шотландцами, которые вынуждали меня без всякого успеха гоняться за ними по горам, а когда я вернулся, сообщили, что отец умер. Даже сейчас мне ничего неизвестно о том, что же произошло в мое отсутствие. Я не знаю никаких подробностей о его днях перед смертью, поэтому расскажите мне все, так как вам должно быть все известно, ведь вы и Герни увезли моего отца из Кенилворта и неотлучно находились при нем до его последнего часа.