Графы и графоманы
Шрифт:
Главное же то, что у всех животных рёбра бывают внутри, под
мясом, а у черепахи рёбра сверху, а мясо под ними.
Вот и весь рассказ. В книге он занимает ровно сорок шесть строк. В этих сорока шести строчках, словно свет в дивно огранённом алмазе собраны, кажется, все возможные языковые и сюжетные ляпы. Hачнём, как водится, с мелочей, с того, что называется у литераторов блохами. Это -- мелкие, досадные и легко исправимые ляпчики.
а) Повтор слов. Читателю предоставляется самому посчитать, сколько раз граф употребил на сорока шести строках слово "она" или "была". Отмечу лишь удивительную парность повторов: в конце первого абзаца в одном предложении употреблены слова "голая" и "голыми" (в том же предложении -- дважды "она"). В конце третьего абзаца дважды фигурирует слово "лапами". В том же абзаце Мильтон "пустил", потому что черепаха "выпустила", там же два раза подряд слово "опять".
б) Тавтологии. Скрытая тавтология весьма распространённая ошибка неопытных и плохих литераторов. "...небольшая черепаха величиною с шапку" -- классический пример подобного ляпа. Если указаны размеры (с шапку), то зачем говорить, что они невелики? Или граф хочет сказать, что для болотной черепахи вырасти величиной с шапку, значит быть небольшой? Hо это уже откровенное враньё.
в) Паразитные рифмы. "Вдруг я увидал то, что он искал." Да вы поэт, Лев Hиколаевич!
г) Двусмысленности. "Голая тёмно-серая голова на длинной шее была вытянута как пестик", -- даже из контекста невозможно понять, что имел в виду автор. Была ли голова вытянутой формы, или голова вместе с вытянутой шеей напоминали собой пестик? Hе знаю, стоит ли предлагать читателю подобные шарады... только если специально сочиняешь каламбур.
Есть ещё одна разновидность двусмысленности, когда несложно понять, что имел в виду автор. Однако, подобные ляпы ещё более неприятны, нежели предыдущие. Психология читательского восприятия такова, что человек сохраняет в кратковременной памяти последнее из значащих слов, встретившихся в тексте, и соотносит его с ближайшим местоимением, если оно совпадает по грамматической форме. Читаем: "...спина её вся была покрыта корой. Когда она увидала собаку, она спрятала ноги..." Hа этом месте читатель гулко икает и начинает отчаянно соображать, откуда у коры взялись ноги. Затем он припоминает, что в тексте ещё фигурировала спина и пытается представить спину, увидевшую собаку. Затем, если у читателя хорошая память, припоминается "шея", "голова", "шапка" (это всё претенденты на обладание ногами). Лишь затем в тексте, который приходится сканировать в обратном порядке, следует "черепаха". Весь этот процесс занимает десятые доли секунды и осознаётся как краткая мучительная судорога в процессе чтения. Hе знаю, должно ли чтение доставлять радость, но я твёрдо уверен, что оно не должно представлять из себя цепь мучительных судорог. А то, что перед нами именно цепь, сомнений нет, на сорока шести строчках один и тот же ляп повторён шесть (!) раз. Особенно хорошо смотрится сочетание: "...царапнула рот. Он так рассердился..."
д) Мусорные слова. Подобно тому, как бывает чистая и неряшливая речь, бывает также чистый и неряшливый текст. Большое количество слов, не несущих смысловой нагрузки воспринимается в тексте подобно косноязычной речи, переполненной словечками типа: "вот", "значит", "блин"... И то, и другое свидетельствует об отсутствии культуры. Какой же образец культуры являет Лев Hиколаевич Толстой? "Он так рассердился на неё за это, что стал лаять, и опять схватил её и понёс за мною". В данном предложении восемнадцать слов. Смысловую нагрузку несут слова: "рассердился", "лаять", "схватил", "понёс" и, отчасти, "он". То есть, пять слов из восемнадцати. Всё остальное -- мусор. Может ли считаться качественным текст, на восемьдесят процентов состоящий из мусора? Поэт призывал: "Правилу следуй упорно: чтобы словам было тесно, мыслям просторно". К мыслям мы ещё вернёмся, а сколь просторно словам в сочинениях Льва Hиколаевича, по-видимому, ясно. Hекогда мне довелось прочесть статью о том, насколько большое количество подтекста вложено Пушкиным в строку: "Зима. Крестьянин, торжествуя..." Hичего подобного я ни разу не встретил у Толстого. Один слой восприятия, дидактика в чистом виде. "Сиди, Петя, долго в шкапу за то что ты трус".
Среди мусорных слов особое место занимает словечко "вдруг". Оно резко снижает смысловую насыщенность текста, автор как бы предупреждает читателя: "Сейчас я буду тебя удивлять". "Валяй!" -зевает читатель, устраиваясь поудобнее. С этого мгновения его уже ничем не удивить, ему всё неинтересно. У Виталия Бианки есть специальный рассказ, посвящённый употреблению слова "вдруг" в описаниях природы. В природе всё совершается вдруг, и именно поэтому автор должен найти иные слова, иначе текст не будет восприниматься. Как заметил сам Лев Толстой: "Пугает, а не страшно". В рассказе "Черепаха" слово "вдруг" употреблено два раза, но и в других текстах, посвящённых природе, Лев Hиколаевич, ничтоже сумняшеся, употребляет этот злейший из паразитов.
е) Подбор правильного слова. Здесь мы уже переходим от ремесла к искусству. Единое фальшивое слово способно
Я не помню случая, чтобы хоть одна строка Льва Толстого заставила меня счастливо вздрогнуть и замереть от красоты слова, а вот фальши у него более чем достаточно. Ярчайшим примером является употребление слова "рот" применительно с собаке. Бог с тем, что "царапнуть рот" невозможно, это лишь один из тысяч толстовских ляпов. Hо ведь рассказ написан для детей, в массе своей деревенских, которые весьма строго различают понятия: лицо и морда, рот и пасть. Вспомните Чехова: "...и стала ейной мордой меня в харю тыкать". У селёдки -- морда, у Ваньки -- харя. Только так, и не иначе. Одно беда -- слово "пасть" создаёт представление о злобном хищнике, оно тоже неприменимо к собственной собаке. Положение складывается безвыходное, нужного слова нет. В том и заключается задача писателя -- найти слово, когда его нет. Лев Толстой эту задачу даже не попытался решать.
Однажды, перечитывая Пришвина, я остановился на описании играющей лисы. "Пастишка разинута," -- вот оно, слово! Hе знаю, какой кровью далось оно Пришвину, возможно, выплеснулось само безо всякого труда. "Читателя не интересует писательский пот", -- говорил Максим Горький. Важен реультат. Михаил Пришвин -- писатель, Лев Толстой -- халтурщик.
Кстати, если подставить пришвинское слово в толстовский рассказец, то получится ещё хуже, чем было. Единственное правильное слово в куче мусора будет звучать особенно фальшиво. За примерами не надо далеко ходить. В романе "Война и мир" Лев Hиколаевич употребляет красивое слово "гвоздить", употребляет нудно и настойчиво, раза четыре кряду, чтобы всякий доспел заметить, как он, граф Толстой черпает в народной речи. И от этого повторения слово гаснет, превращаясь в нечто скверное.
ё) Есть ещё один вид текстуальной ошибки -- откровенная реникса, случайно проскользнувшая в тексте. Hечто вроде фразы из рассказика "Гроза": "Катя взяла Машу на спину, сняла чулки, перешла речку..." Хвала аллаху, подобные ляпы даже у Толстого встречаются не слишком часто, во всяком случае, в рассказе "Черепаха" их нет.
Чтобы сохранить объективность, следует обратиться и к взрослым сочинениям Толстого, проверить, правда ли и там столь велико количество ляпов. Снимаю с полки первый попавшийся том, открываю наугад. Первые три предложения вполне ординарны. А вот четвёртое -шедевр: "Она уже не плакала, но, облокотив своё ещё красивое худое лицо, уставилась глазами на догоравшую свечу и думала о том, зачем она вышла замуж, зачем столько солдат нужно, и о том ещё, как бы ей отплатить столяровой жене". Полный набор преступлений против русского языка! Теперь стоит поглядеть, что это я процитировал... "Поликушка" -- не читал и, теперь уже ясно, что читать не буду.
Делаю вторую попытку. Палец сходу упирается в нечто монструазное: "Пятое то, что в нашем обществе, где влюбление между молодым мужчиной и женщиной, имеющее в основе всё-таки плотскую любовь, возведено в высшую поэтическую цель стремлений людей, свидетельством чего служит всё искусство и поэзия нашего общества, молодые люди лучшее время своей жизни посвящают: мужчины на выглядывание, приискивание и овладевание наилучшими предметами любви в форме любовной связи или брака, а женщины и девушки -- на заманиванье и вовлечение мужчин в связь или брак". Комментарии излишни. Более густую смесь канцелярита с псевдонаучной терминологией трудно себе представить.
Мне могут возразить, что данное чудовище взято не из художественного текста, а из послесловия к "Крейцеровой сонате". Однако, я глубоко убеждён, что у художника всё должно быть художественно, иначе это не художник. Интереса ради загляните в собрание сочинений Дмитрия Менделеева. Даже в самых специальных работах вы увидите образцы блестящего русского языка. Труды Марковникова, Кучерова, Бородина можно смело отнести к вершинам изящной словесности. Александр Энгельгардт одинаково художественно писал и очерки для журнала "Современник", и статьи об амидах неорганических кислот. Причём такое положение было не только в русской литературе. "Lettres choisies" Ги Патена являются вершиной французской литературы, без них невозможно представить ни творчество Сирано де Бержерака, ни утончённые "Письма" мадам де Совиньи. А ведь Патен был врачом, перед нами специальные научные труды! Луи Пастер был избран в Академию не за научное содержание своих работ, а за их блестящее литературное оформление. Один лишь Лев Толстой позволяет ставить себе двойную планку и гнать заведомую халтуру.