Грамматика фантазии. Введение в искусство придумывания историй
Шрифт:
Язык кукол и марионеток — это язык жеста. Они не предназначены ни для длинных диалогов, ни для слишком пространных монологов. (Если, конечно, не подослать к Гамлету, пока он произносит свои знаменитые слова, черта, чтобы он попытался украсть у принца череп и подменить его помидором.) Но умеючи кукла может беседовать с детской аудиторией и в одиночку — часами, не уставая сама и не утомляя зрителей.
Преимущество театра кукол перед театром марионеток в том, что у него больше возможностей с точки зрения динамики. Преимущество театра марионеток — в больших сценографических и постановочных возможностях. Пока девочки расставляют на сцене мебель своей куклы, проходит столько времени и происходит столько
Возможности, содержащиеся в том и другом типе кукольного театра, можно постичь лишь на практике. Тут ничего не скажешь. Максимум, что я могу посоветовать, — прочесть книжечку Мариано Дольчи. Меня больше занимает другой вопрос: какие истории можно придумывать для марионеток и кукол?
Народные сказки и их обработка, о чем мы говорили раньше, — неисчерпаемый кладезь тем. Но почти обязательно надо вводить комический персонаж — это всегда очень продуктивно.
Две куклы, на которые пал выбор, будут представлять собой «фантастический бином»; того, кто нуждается в дополнительных пояснениях, мне остается адресовать к предыдущим главам.
Но есть другое соображение: ввиду возможности давать кукольному театру «негласное поручение» мне хотелось бы описать по крайней мере два упражнения на развитие фантазии. Первое заключается в использовании материала телевидения — это позволяет вырабатывать критический подход или хотя бы задатки его в противовес пассивному восприятию любой телепрограммы; второе состоит в том, чтобы заставить известный персонаж играть свою роль в несвойственном ему окружении. Сейчас объясню, что я имею в виду и в первом и во втором случае.
У нас в Италии практически нет такой телепередачи, которая не могла бы быть использована в качестве исходного материала для кукольного представления. Я вовсе не хочу этим сказать, что кукольное представление во что бы то ни стало должно вылиться в «контртелепередачу», хотя в конечном счете это неизбежно. Дай им только волю, и куклы позаботятся об этом сами — с помощью жестов они способны окарикатурить, высмеять сверхсамоуверенного диктора, плохого певца, ретивого участника телевикторины, непогрешимого детектива, трафаретного злодея из телефильма. А можно просто объединить привычные персонажи телеэкрана с персонажем «из совсем другой оперы» — скажем, изобразить в последних известиях Пиноккио, ведьму в казначействе, черта на фестивале песни в Сан-Ремо.
В одной начальной школе я видел конкурс «Рискуй всем», где в качестве основного претендента на приз выступал черт. Правда, незадолго до этого я сам рассказал историю о крокодиле, который явился в телецентр и проглотил диктора Майка Бонджорно. Крокодила среди кукол у ребят не нашлось, но нашелся черт. В «чертовском» ключе история прозвучала куда забавнее, чем моя.
Для разбора второго упражнения заглянем в семью, к самым маленьким. То, что школьники делали со своим учителем, обращаясь к нему через куклу-учителя, мы можем повторить на малышах, разговаривая с ними через марионеток. Следует учитывать, что марионетки поддаются до некоторой степени постоянному узнаванию. Король, что бы он ни делал, — это, как правило, отец, власть, сила, старший, в котором нуждаешься, но которого иной раз и побаиваешься: он подавляет, но и ограждает от всех опасностей. Королева — это мать. Принц — это он сам, мальчик (принцесса — девочка). Фея — это «нечто прекрасное», доброе волшебство, надежда, удовлетворение желаний, будущее. Черт — средоточие и олицетворение всех страхов, притаившихся чудовищ, всех и всяческих врагов. Памятуя об этих эквивалентах, можно поручить марионеткам, разыгрывающим свои приключения, воздействовать на ребенка успокаивающе. Общение с помощью символов имеет не меньшее значение, чем общение с помощью слов. Порой это единственный путь общения с ребенком.
Не знаю (не довелось проверить на опыте), придется ли ребенку по душе кукла, заведомо задуманная как его копия, действующая на сцене под его же именем. Возможно, ребенок и примет такую игру, ведь принимает же он сказки, в которых фигурирует в качестве главного действующего лица. А возможно, и не захочет, чтобы его выставляли на всеобщее обозрение, в форме реального предмета, который можно досконально рассмотреть и пощупать. «У детей тоже есть свои тайны» — именно таково название книжечки для детей, написанной Штемпелем и Рипкенсом (Auch Kinder haben Geheimnisse, Munchen, 1972).
33. РЕБЕНОК КАК ГЛАВНОЕ ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО
— Жил-был когда-то мальчик, которого звали Карлетто.
— Как меня?
— Да, как тебя.
— Значит, это был я.
— Ну, конечно, ты.
— И что я делал?
— А вот сейчас расскажу.
В этом классическом диалоге между матерью и сыном дается первое объяснение той очаровательной глагольной формы несовершенного вида прошедшего времени, к которой ребята обычно прибегают, чтобы сговориться насчет предстоящей игры:
— Я был еще сыщиком, а ты удирал…
— А ты кричал…
Это — как занавес, раздвигающийся перед началом спектакля. По-моему, такая запевка берет свое начало прямехонько от традиционного несовершенного вида начала сказки: «Жил-был однажды…» Впрочем, за более детальными сведениями на этот счет я отсылаю читателя к специальному комментарию в конце книги. (См. главу «Глагол для игры».)
Все мамы имеют обыкновение рассказывать ребенку истории, в которых главное действующее лицо он сам. Это отвечает его эгоцентризму. Но мамы пользуются этим в назидательных целях:
— Карлетто опрокидывал солонку с солью. Не хотел пить молоко… Отказывался ложиться спать…
А ведь жалко расходовать «несовершенную форму глагола» сказок и игр на нотации и угрозы. Это все равно, что взять золотые часы и начать выковыривать ими ямки в песке.
Или вот:
— Карлетто был великим путешественником, он ездил по всему свету, смотрел на обезьян, львов…
— А слона он видел?
— И слона видел.
— А жирафа?
— И жирафа.
— А ослика?
— Конечно.
— А что было потом?
Так, по-моему, много лучше. Игра всегда неизмеримо продуктивней, если мы с ее помощью ставим ребенка в приятные ситуации, которые позволяют совершать героические поступки и, слушая сказку, видеть свое будущее полноценным и многообещающим. Конечно, я прекрасно знаю, что его будущее никогда не будет таким прекрасным, как в сказке. Но не в этом дело. Важно, чтобы ребенок накапливал запас оптимизма и веры для борьбы с неизбежными житейскими трудностями, которых, увы, ему не избежать. Кроме того, нельзя недооценивать воспитательной роли утопии. Не верь мы, несмотря ни на что, в лучшее будущее, кто бы нас заставил пойти к зубному врачу?