Грань человечности
Шрифт:
«Сокол-1», я – «Сокол-2». Неопознанный борт в зоне ответственности, иду на сближение. Неопознанный борт, ответьте, или будете уничтожены! Неопознанный борт! Назовите себя! Что? Твою мать!!! «Сокол-1»!!! Это В-52!!! Это «Стратофортресс»! Запрашиваю дальнейшие указания! Запра…».
«Все! Всем! Всем! Говорит база «Север-11»! Тревога не является учебной! Повторяю! Тревога не учебная! Всем, кто меня слышит, немедленно…»
Строки поплыли перед глазами Трегубова. Кровь резко ударила в голову, он начал клониться вперед. Его заместитель, майор Фесенко, успел подскочить, и перехватить сползающее с кресла тело.
– Чего стоишь? Воды принеси! – гаркнул майор на радиста. Это было последнее, что услышал полковник, потом наступила тишина.
Полковник
Со временем, Николай Наумович «подтянул» в «бизнес» и сына. На протяжении нескольких лет схема работала идеально. Настолько, что даже когда разразился скандал, Трегубовы отделались малой кровью. Под трибунал, а потом и на зону пошел ничего не понимающий майор, подпись которого почему-то оказалась под всеми фигурирующими в деле документами, а Николай Наумович ушел в давно полагающуюся по возрасту отставку. Сыну повезло меньше. Петр Николаевич отправился командовать «Объектом 847». Да, неприятно, но свои люди в штабе уверяли, что это ненадолго. Как только уляжется шум, Трегубова должны были с повышением перевести на место, аналогичное старому. Год-два – и все должно было утрястись. Учитывая, что каждый из «знакомых из штаба» получал от операций Трегубовых внушительную долю, сомневаться в их обещаниях не приходилось, и Петр Николаевич Трегубов отправился в ссылку. Но, даже зная, что срок назначения рано или поздно выйдет, полковник всеми фибрами души ненавидел это место.
Сначала он даже воодушевился: еще бы, секретный испытательный полигон! Но когда он узнал, ЧТО именно испытывают на объекте «Зауралье», его едва не хватила кондрашка. Боже! Командовать свинарями! Такого позора Трегубов не ожидал. Не иначе, кто-то из недоброжелателей приложил руку к назначению. Ну, ничего! Дайте только вернуться! Год-два он в этой дыре как-нибудь переживет, зато потом… потом одна-две торговые операции – и вслед за глубокоуважаемым старшим родственником в отставку. А там – Таиланд, Кипр, да все, что душе угодно! Лишь этими теплыми мечтами согревал себя Трегубов длинными, полярными ночами. Вплоть до сигнала «Ядерная атака».
Первые сутки после сигнала он провел, запершись у себя в кабинете, уставившись невидящим взглядом в стену, и поглощая стакан за стаканом выдержанный армянский коньяк, создание запаса которого было первым, что он сделал, вступив в новую должность. Лишь одно распоряжение последовало от полковника, и, выполняя его, радист ни на секунду не отлучался из радиорубки, где одна радиостанция постоянно работала в режиме сканера, вторая – на прием, а по третьей, охрипший и полуоглохший от треска и завываний статики радист беспрестанно пытался связаться хоть с кем-нибудь. Полковник втайне продолжал надеяться, что тревога ложная. Но кроме «белого шума» в эфире не было ничего. К середине следующего дня в дверь кабинета кто-то уверенно постучал. Не дожидаясь ответа, дверь распахнулась, и в комнату вошел, пригнувшись, командир взвода охраны, старший лейтенант Тарас Воронов. Окинул взглядом комнату, привычно задержал взгляд на гордости полковника – полке, уставленной боксерскими трофеями – рядом кубков, завоеванных на районных и областных соревнованиях, на перчатках, висящих на гвозде, на потертом плакате с изображением довольно скалящегося Эвана Холифилда, поднимающего над головой чемпионский пояс. Метнул быстрый взгляд на нижние полки стеллажа, уставленные бутылками с коллекционным коньяком.
– А, это ты.… Проходи, садись. – Не глядя, Трегубов достал из ящика стола второй стакан, и приглашающе мотнул головой в сторону второго кресла.
– Петр Николаевич. У нас ЧП.
– Какое еще ЧП? Что сейчас может вообще чрезвычайного произойти? Америкосы высадили десант в тайгу? – Трегубов невесело рассмеялся. – Садись, выпьем.
Воронов молча подошел к столу, и забрал бутылку из рук собравшегося наполнить стакан Трегубова.
– Петр Николаич, кончай, а? Там правда твое присутствие требуется.
– Прям требуется? Ну ладно, тогда пойдем.
Трегубов встал из-за стола, одернул портупею, поправил галстук, и абсолютно трезвым шагом направился к выходу. Воронов пошел за ним.
Услышав этот диалог, сторонний человек предположил бы, что Трегубов не особо следит за субординацией между собой и подчиненными. На самом же деле это было абсолютно не так. Полковник был настоящим тираном, и за любое нарушение жестоко наказывал. Любой другой офицер, не говоря уже про обычных бойцов, за подобное отправился бы на гауптвахту на несколько суток. Воронову же были позволены некоторые вольности. Дело в том, что Тарас был двоюродным племянником Трегубова. Видимо, самой судьбе было так угодно, чтобы родственники, не видавшиеся много лет, случайно встретились в забытом богом уголке заснеженной тайги. Особых чувств к родственникам Трегубов не питал, но учитывая, что окружающих он вообще ни во что не ставил, и считал их недостойными общения, двоюродный племянник был едва ли единственным, с кем Петр Николаевич общался на объекте вне службы. А учитывая, что Тарас весьма недурственно играл в шахматы, к коим Трегубов питал некоторую слабость, родственники быстро сошлись на этой почве, и нередко проводили свободное от вахты время за шахматной доской и бутылкой-другой коньяка на сон грядущий.
– Что случилось, и куда идем?
– Сейчас сами увидите. – Обычно невозмутимый Воронов сейчас находился явно в расстроенных чувствах.
– Так идти-то куда?
– На КП, Петр Николаевич.
– Ну, пойдем. – Нахмурился Трегубов.
Командный Пункт был одним из парадоксов местной службы. Учитывая, что ЗКП таковым больше не являлся, он был отключен ото всех стратегических линий. Но, так как специального устава для объектов подобного типа не существовало, на бывшем ЗКП продолжал действовать старый, согласно которому на Командном Пункте обязательно должен был находиться дежурный офицер. Единственная польза, которую могла бы нести эта вахта – это сбор сведений про обстановку на поверхности. Но то обстоятельство, что большая часть внешней аппаратуры, включая наружные камеры наблюдения, давно приказала долго жить, сводило эту пользу на нет. Однако, зная характер Трегубова, никто не рискнул даже в сложившейся ситуации забить на символическую, бесполезную вахту.
Воронов с восхищенным удивлением смотрел в спину начальственному родственнику. Широкий шаг, уверенная походка – ничто не указывало на то, что еще совсем недавно этот человек пережил тяжелейший стресс, а потом еще сутки заливал его алкоголем. Сам Тарас старался не думать ни о семье, оставшейся на «гражданке», ни о том, что же теперь, собственно делать, и как жить. До добра такие мысли сейчас не доведут, и то, что случилось в Командном Пункте – живое тому подтверждение. Хотя, скорее, мертвое.
Вот мелькнула еще одна переборка, Трегубов резко дернул дверь на себя и вошел внутрь Командного Пункта.
– Ну и что тут? Ага. Понятно. – Трегубов резко развернулся в сторону начальника гарнизона охраны.
– И из-за этого ты меня дергал? Сами не могли управиться? Или мне убраться помочь? – Тарас еще раз взглянул на то, что находилось за спиной у Трегубова. В кресле дежурного сидел заместитель полковника, майор Фесенко. Возле кресла валялся табельный «Макаров», а обзорные экраны, за которыми, если бы ЗКП был действующим, полагалось следить дежурному, были выпачканы чем-то серо-бурым. Верхняя часть черепа майора отсутствовала. «Ствол под челюсть нижнюю сунул, вот крышку черепа и снесло» – пронеслось в голове у полковника.