Граненое время
Шрифт:
Братчиков слушал Синева с жадным любопытством: запасники всегда наивно сомневаются, как бы там без них не забыли уроков прошлого...
В июньский полдень в степи останавливается все: и солнце, и ветер, и облака. Сурки прячутся в своих норах-катакомбах; дремлют, раскрылившись, беркуты на каменистых горках; отлеживаются в зарослях чилиги, бобовника и вишенника матерые лисицы; даже трескотня кузнечиков в выжженной траве стихает. Природа знает свой мертвый час. И люди, повинуясь ей, устраиваются в тени передохнуть немного, пока не спадет жара и ветер не тронется с Уральских
Синев застал Братчикова одного в пустом здании управления строительства (оно только что было сдано в эксплуатацию).
— Я уже решил, что ты тоже спишь, — сказал Братчиков. — Даже главный инженер избаловался.
— Чтобы не мешать тебе собраться с мыслями.
— Что мысли, надо собираться с силами. А нас вот все подводят и подводят: опять срезали заявку на цемент, недодали одиннадцать тяжелых самосвалов, задерживают рабочие чертежи котельной.
— Худо. Объясни мне, Алексей, это случайные заминки или так всегда бывает в начале стройки?
— И в начале и в середине, и в конце! Стройка, братец, не армия, где всего вдоволь, где все точно в срок. Мы здесь вечно мобилизуем внутренние резервы. Но что в этой степи можно мобилизовать? Сурков да сусликов!
— Цемент я достану. Поеду в облисполком и выпрошу.
— Давай, давай. Только не забудь нарядиться в парадную форму с полковничьими погонами, со всеми орденами и медалями, — и прямо к председателю. Жаль, что Витковский пошел в совхоз. Какой бы это был толкач!
— Ты, что же, сомневаешься в моей пробивной силе? Я же артиллерист.
— А самосвалы добудешь? Одиннадцать наших самосвалов завернули на медный рудник.
— Постараюсь выручить и самосвалы. Вот за чертежи котельной не берусь — не понимаю в теплофикации.
— С проектировщиками я сам воюю второй месяц.
— Выходит, что у нас с тобой полное разделение труда.
— Не разделение труда, а отделение от труда... Поедем-ка, посмотрим, что делается на трассе и на Сухой речке.
По всей строительной площадке разливался звон от гулких ударов по обрезку рельса, что был подвешен рядом с аркой палаточного городка. Алексей Викторович приостановился, взглянул на свои часы. Бригады выходили на работу ровно в 15.00. Опаленные июньским солнцем, — кто в комбинезонах нараспашку и с подвернутыми до локтя рукавами, кто в одних спортивных майках, — неунывающие парни с шутками и смехом шли к разбросанным вокруг кварталам недостроенных домов. Кое-где мелькали синие, белые косынки девушек, и почти за каждой из них, на приличном расстоянии, тянулся хвост первых ухажеров, еще скрывающих друг от друга свои симпатии к бригадным королевам. А ведь совсем недавно здесь, в междуозерье, немело сердце от безлюдья.
Вдоль черной ленты железнодорожного полотна, туго натянутого над ковыльной степью, шоферы проторили автомобильный шлях. «Газик» то и дело притормаживал, уступая дорогу встречным грузовикам: оттуда, с запада, двигались машины с кирпичом, сборным железобетоном, лесом-кругляком. Синев был настроен благодушно, ему нравились и этот дружный подъем демобилизованных солдат после обеденного перерыва, и это оживление в степи, напоминающее фронтовые будни. А Братчиков хмурился.
Свернув на проселок, ведущий к
— Давай поищем разгильдяя!... — Братчиков крепко выругался, для чего-то взял длинную палку, валявшуюся близ дороги, и пошел с ней по берегу ручья, как сапер с миноискателем.
Водитель, с виду совсем мальчик, был всецело поглощен своим занятием в тальнике: он доставал из-под коряги отличных раков и, не разгибаясь, наугад бросал в корзину.
— Полюбуйся-ка на работничка! — сказал Алексей Викторович Синеву.
Раколов испуганно выпрямился, застигнутый врасплох, выронил из рук добычу.
— Для кого же эти деликатесы, позволительно спросить?
Парень торопливо перевел взгляд на Синева, ища у него поддержки.
— Раки-то?.. Для себя.
— Врешь! Начальнику автотранспортной конторы решил угодить? Знаю я его, гурмана! Я ему покажу, где раки зимуют!
— Никакой он не дурман. И это не для Филимонова вовсе, — неловко оправдывался парень, выбираясь из воды.
— Там ждут столярку, а ты чем занимаешься? Знаешь, во что обходится каждый этот рак? Сто рублей, не меньше! Уволить тебя мало за эти штучки.
— Не увольняйте, больше не буду, даю слово... — взмолился раколов. — Ну, объявите выговор, самый строгий, удержите за простой машины.
— До чего доработался — рад строгому выговору! — на ходу уже бросил Братчиков.
— Не забудь корзинку, — вполголоса сказал Синев и пошел вслед за начальником строительства.
— Ты мне кадры не развращай, — сказал Братчиков, едва они тронулись дальше, к Сухой речке. — Тебе что, ты свой срок отслужил, а мне целых пять лет до срока, добрячком-то не дотянешь.
Лукавая улыбка не сходила с лица Синева. Хорошо, действительно, когда и в сорок пять чувствуешь себя комсомольцем. (Впрочем, в юности не замечают этого; но люди, пожившие на свете, умеют ценить и легкость шага, и непринужденную игру мускулов, и свежесть восприятия всего сущего.) Он пристально разглядывал степь: белесые зачесы ковыля на лобастых курганах, испещренных, словно оспой, лунками сурочьих нор; густо-зеленая кайма разнотравья в мокрых балках; непролазный вишенник в глубоких и глухих оврагах. Иногда дорогу перебегали сытые сурки, похожие на забавных медвежат. Синев так и подавался весь вперед, провожая их взглядом до норы.
«Газик» вымахнул на пригорок, откуда начинались пшеничные поля, чуть припорошенные бронзовой пыльцой. Далеко слева, в предвечернем мареве, белели игрушечные домики.
— Владения генерала Витковского. Может быть, заедем? — спросил Братчиков.
— В следующий раз.
— Одним словом, первыми не пойдем на поклон? Знай, мол, наших!
Синев посмотрел в ту сторону, где плыли среди хлебов, вытягиваясь в кильватерную линию, белые совхозные коттеджи, за которыми стлались по горизонту длинноволокнистые дымки. Как там Захар? Постарел, постарел. Трудно ему будет с Витковским. Витковский привык повелевать. А Захар — демократ. Неизвестно, что и получится из этой «конституционной монархии». И почему Витковского потянуло на целину? Чтобы поработать за тех, кого нет в живых? Или он все верит в свою фортуну? Или просто не может сидеть без дела?..