Грани судьбы
Шрифт:
— Да, я знаю, какие слухи ходят о сказочных богатствах Инквизиции. Хоть это и изрядное преувеличения, но мы, действительно богаты. И я бы мог предложить тебе цену вдвое и втрое больше названной, но я никогда этого не сделаю.
— Отец мой, но я вовсе не собирался торговаться, — скороговоркой произнёс Луций.
— Не сделаю, потому что не желаю растравлять в людях, которых защищаю, алчность и корысть, — инквизитор пропустил возражение ланисты мимо ушей. — Даже этого дерзкого мальчишку, цена которому две-три дюжины ауреусов, ты не готов отдать в жертву ради торжества закона и справедливости.
Видя, что его не слушают,
— Я понимаю твоё желание сохранить и приумножить своё богатство, — продолжал между тем отец Сучапарек. — И хотя и не могу его одобрить, но и не осуждаю тебя. Преуспевающие в богатстве своём отмечены богами в деяниях своих, если чтут при этом волю богов, а не мнят себя превыше истинных вершителей земных судеб.
— Я верен Императору и чту богов, — оскорбился Луций, но инквизитор продолжал говорить всё так же размеренно и терпеливо.
— Ещё раз повторяю тебе, Луций, что не сомневаюсь ни в твоей верности Императору, ни в готовности выполнить волю богов. О другом сейчас я веду свою речь. Верный слуга исполняет слова своего господина, но умный слуга исполняет его желания прежде, чем господин отдаст приказ. Ты верный слуга. Луций, нет сомнений, но умный ли ты? Понимаешь меня?
— Точно ли в воле богов, чтобы отдал я тебе дракона на казнь, а мальчишку — на пытки? — Луций постарался придать голосу как можно больше сомнения. Умён и хитёр инквизитор. На языке медок, да внутри — ледок. Мягко стелет, да жестко потом спать. Начал с лести, а потом повернул снова в свою сторону. Ну да ничего, Луция голыми руками тоже не возьмёшь. Права свои ланиста отлично знал и уступать инквизитору не собирался.
— Вот! Сомнение! — пафоса в словах отца Сучапарека хватило бы, наверное, на часовую проповедь адепта Ренса, если бы адепты Ренса такие проповеди читали. На самом деле воинственные отцы отдавали предпочтение кратким призывам, часто заканчивающимися не очень благозвучным словом, после чего вместо них говорили их мечи и палицы. — Горько мне видеть сомнение в душе твоей благородный Луций, ибо кто, как не морриты должны ясно видеть волю богов и помогать постичь её остальным людям. Но я понимаю тебя и снисхожу к твоему недоверию. И потому, я не требовал от наместника, дабы он склонил тебя к передаче дракона Ордену. Потому я и отпускаю твоего мальчишку, вина его и вправду, не может быть велика. Но, раз опасность заговора существует, ты обязан нам помочь раз и навсегда её устранить!
— Всё, что есть у меня принадлежит Море и Императору! — без лишнего пыла, но твёрдо отчеканил Луций Констанций. Отец Сучапарек одобрительно кивнул, хотя на душе было кисло. Вот такие они, вояки. Говоришь им о божественном, говоришь, вроде соглашаются, головой кивают, а как до дела — враз всё из башки вылетает. Смотрят бараньими глазами и талдычат одно и то же… Не дано им понять, что храбрость и верность сами по себе ничего не значат. Храбрым и верным может быть и нечка. Или совсем пропащий человечишка, изонист, например. Нет, главное в человеке — ради чего он храбр и чему верен. Но для того, чтобы это понять, нужно какое никакое соображение. А с этим у отставного додекана было туго. Жизненного опыта, хитрости, смекалки — хватало с лихвой, а вот соображения — не ощущалось. Это только говорят, что все старики — мудрецы. Ничего подобного. Годы, хоть и меняют всех и каждого, но по-разному. Кто-то становится мудрее, а кто-то — старше.
— Я уже сказал, что не желаю от тебя жертвы. Жертва должна быть принесена с чистым сердцем, а твоё сердце переполнено сомнениями. Мы пойдём другим путём. Тем более ты сам указал мне его начало. Когда завтра к тебе придёт этот рыжий покупатель — затяни торги ещё на день другой под каким-нибудь благовидным предлогом. Сделай это так, чтобы он ничего не заподозрил.
— Я могу сказать ему, что отправил на годик мальчишку в Нейруту, ухаживать за лисами и горностаями, — озадаченно предложил ланиста.
— Нет, это не годится, — решительно возразил инквизитор. — Если заговор действительно существует, и заговорщики узнают, что мальчишка на самом деле в школе, то твоя ложь их насторожит. Придумай что-нибудь иное.
— Хм…
Луций отпил вина и принялся сосредоточенно жевать копчёную рыбку.
— Скажу, что уже заявил его на участие в представлениях на ближайшие бои. Это подозрения вызвать не может.
— Что он там будет делать? — искренне изумился Сучапарек.
— Бороться.
Честно сказать, эту идею ланиста обдумывал ещё с того самого дня, когда впервые увидел Шустрёнка в деле. Луций чувствовал, что результат испытания не случаен и мальчишка способен на равных бороться с более взрослыми ребятами. Вполне можно было выпустить его на Арену ещё позавчера, в ладильские календы — в перерывах между сражениями зрителей развлекали полу шуточными поединками между гладиаторами-учениками. Но на это представление школа Ксантия бойцов не выставляла, значит и ученикам там было делать нечего. А вот на следующее, которое должно было состояться в ближайшие ноны, Луций заявил четырёх воинов. Тут без учеников никак не обойдется, можно и Шустрёнка будет попробовать.
— Бороться? С кем? Откуда ты собираешься подходящего взять соперника для такой мелюзги?
— Я не побоюсь выставить его против любого новичка любой школы города, — самодовольно ухмыльнулся ланиста.
— Он не продержится и дюжины секунд.
— Ты готов поставить на это гексант против ауреуса?
— А кто поставит ауреус? — насмешливо поинтересовался инквизитор.
— Я, — спокойно ответил ланиста.
— Ты?
Несколько мгновений отец Сучапарек с откровенным изумлением изучал собеседника, потом улыбнулся, но улыбка получилась немного напряженной.
— Если не шутишь, то я, пожалуй, приму твоё пари. Что-то не верится, что этот заморыш может постоять за себя.
— У меня здесь не благотворительный дом для несчастных мальчиков, лишившихся опеки родителей. Тем более — для малолетних рабов. Если я беру в школу мальчишку, то он должен быть воином-гладиатором.
— Я полагал, что это их будущее…
Ланиста отрицательно кивнул и пояснил:
— И будущее, и настоящее. С той секунды, когда мальчишка становится воспитанником этой школы, он обязан уметь сражаться. В бою не бывает детей и взрослых, в бою бывают только воины.