Грани веков

Золотисто-багровый диск солнца, похожий на огромный блин, почти касался поля. Со стороны реки доносилось многоголосое кваканье лягушек. Над цветком ромашки замерла, трепеща прозрачными сверкающими крыльями, стрекоза.

Ярик, затаив дыхание, наблюдал за ней. Получится ли поймать? Он подобрался чуть ближе, и уже начал заносить сложенные в горстку ладоши, когда воздух прорезал звук рожка. Пастух, дядя Митяй обычно играл на нем, когда собирал стадо. Но почему-то сейчас рожок звучал

не так, как всегда — звонкими веселыми переливами, а пронзительно-тревожно, словно в него дули и дули, изо всех сил. Рожок оборвался также резко, как и появился.

Стрекоза улетела, солнце наполовину опустилось за кромку поля, а от реки потянуло сыростью и холодом. Небо потемнело и где-то наверху раскатисто громыхнуло. Пора было возвращаться домой. Он вприпрыжку побежал по жнивью, сухие скошенные стебли покалывали босые ступни.

Над крышами изб курился дымок, и Ярик с удовольствием вдыхал его запах, представляя, как сейчас мать вытащит из теплой печи горшок с пареной репой, нальёт парного, только что надоенного молока.

Запах дыма, между тем, ощущался все сильнее, словно что-то горело. Пожар?!

Словно в подтверждение этой догадки, откуда-то из-за домов поднялись густые черные клубы, донесся чей-то вопль, и тут же воздух наполнился шумом: ржали кони, раздавались крики, звенело железо.

Мама! Ярик припустил по дороге, с колотящимся сердцем, не понимая, что происходит, но уже догадываясь, что случилось что-то страшное.

В деревне царила суматоха — сбегались мужики с вилами и топорами, истошно вопили бабы, собирая детей.

— Мужики, сюда! — зычно командовал бородатый дядька Булат. — Остальные — бегите в лес!

— Ярик!

Он впервые видел мать такой испуганной. Волосы, обычно собранные под платок, сейчас были рассыпаны по плечам, и налетавший ветер трепал их. Побелевшими пальцами она сжимала длинный отцовский нож, обычно хранившийся в сундуке под замком.

Все еще ничего не понимая, он отчаянно перепугался, и, издав короткий всхлип, уткнулся лицом в подол матери. Та судорожно обняла его, но тут же оттолкнула.

— Надо бежать, Ярик, слышишь? — в её голосе звучал страх. — Бежим, милый, скорее!

И они побежали, вместе с другими соседями, бабами и ребятами, обратно, в сторону поля и чернеющей за ним полосы леса.

Он что-то спрашивал у матери на бегу, но та не отвечала, лишь крепче стискивая его руку.

Снова громыхнул гром, и как будто сделалось светлее. Ярик обернулся и увидел занимающиеся над деревней языки пламени. На фоне полыхающих крыш вырисовывались черные фигуры всадников. Кажется, их заметили — несколько конных во весь опор поскакали следом за ними.

— Мама, кто эти люди? Почему они гонятся за нами?

— Быстрее! Быстрее! — выдохнула мать.

Но Ярик не мог бежать еще быстрее, он начинал задыхаться, а позади уже раздавались глухие удары копыт и лошадиный храп.

Мать оглянулась, вскрикнула и оттолкнула Ярика от себя.

— Беги! — крикнула она. — Беги, слышишь! Схоронись в лесу, там тебя не найдут!

— Мама! — Ярик вцепился в неё мертвой хваткой. Бежать? Одному? А как же она, мама?

— Беги же! — снова крикнула мать, но в этот миг поравнявшийся с ними всадник взмахнул рукой, что-то свистнуло в воздухе, и мать, издав сдавленный стон, упала на колени, выронив нож.

Всадник резко осадил взмыленного храпящего коня и расхохотался. Лицо его было страшным, он был похож на утопленника, которого Ярик видел прошлым летом.

Раздувшееся лицо, узкие щелки глаз, кривые зубы. В руке он держал длинный кнут, длинный конец которого оплелся вокруг шеи матери.

— Отпусти её! — завопил Ярик. Страх неожиданно растворился, уступив место горячей пульсирующей ненависти. Он подскочил к матери, вцепившейся распухшими пальцами в кожаный ремень, впившийся ей в горло.

Всадник продолжал смеяться. Он дернул рукой и мать упала на землю.

— Якши урус! Быстро бегать, хорошо работать!

— Отпусти! — звенящим от злости голосом снова выкрикнул Ярик.

— Беги… — прохрипела мать, умоляюще глядя на него.

Небеса громыхнули снова, небо прорезала вспышка молнии, и в ее свете блеснул клинок ножа, валявшегося на земле.

Ярик бросился к нему, схватил и полоснул по кнуту. Еще, и еще раз.

Все еще смеясь, всадник снова дернул рукою, но полоска кожи лопнула, и в его руке осталось только бесполезное кнутовище с обрывком плети.

Всадник выругался и, отбросив в сторону палку, резко пришпорил коня, направив его на Ярика.

— Нет! — вскрикнула мать.

Ярик не боялся лошадей. Он отпрыгнул в сторону, когда конь, привстав на дыбы, замолотил по воздуху копытами, и, опьяненный ненавистью, ударил ножом в лошадиный бок. Удар пришелся вскользь по ляжке, но этого хватило, чтобы животное шарахнулось в сторону, едва не скинув всадника.

Тот разразился громкой страшной бранью, спрыгнул с коня и бросился на Ярика, выхватывая на ходу из ножен кривую саблю. Лицо его, и без того безобразное, теперь казалось жутким, словно в него вселился бес.

Мать бросилась наперерез, истошно вопя, но тать отшвырнул ее ударом кулака.

Ярик выставил перед собой отцовский нож, обхватив рукоять обеими руками.

Тать что-то злобно прошипел и замахнулся саблей. Ярик отпрянул, но в этот момент небеса оглушительно громыхнули и яркая молния сверкнула прямо перед ним. Он едва успел заметить, как полыхнуло белым светом лезвие ножа, железо вдруг раскалилось, боль обожгла ладони, а потом резкая корча скрутила все тело, и свет померк.

— Тут, к сожалению, ничего не поделать, — слова донеслись до него словно сквозь плотное стеганое одеяло. — Электрошоковая терапия — его единственный шанс. Двести вольт!