Грани

Это был теплый и солнечный день. Пожалуй, даже слишком солнечный и теплый. Нельзя сказать, что Эрик Майлз был огорчен этим фактом, но, честно говоря, в этот момент он рассчитывал на что-то более соответствующее его настроению. Подобная погода в самый разгар лета, несомненно, была мечтой любого работяги, получившего долгожданный отпуск и размышлявшего о том, выдержит ли его печень столь длительный уик-энд на этот раз или падет под огромным напором второсортного алкоголя, как это случалось прежде.

Погода была мечтой любого подростка, не так давно распрощавшегося с последними экзаменами, но уже приветствующего долгие ночи у игровой приставки и занимающегося такими важными делами, как валяние на кровати вплоть до обеда, а возможно даже ужина. Однако, для человека, который собрался

Однажды теплым летным вечером, будучи совсем ребенком, Эрик играл в гостиной со своими игрушками. То был самый настоящий разгар лета и неумолимое солнце не щадило никого. Даже когда огромный желтый шар скрывался за горизонтом раскаленный воздух давал о себе знать, заставляя людей пропитывать свою одежду потом в мгновенье ока. В тот день испытывать всю силу палящего солнца не пожелал и Эрик, предпочтя провести этот вечер дома, в кругу семьи и любимых роботов. Имитируя звуки воображаемых взрывов и выстрелов, Эрик вертел игрушечными роботами в своих руках из стороны в сторону, представляя как те парят над комнатой, словно настоящие. Такие игры доставляли маленькому Эрику истинное наслаждение и в дни, подобные тому летнему вечеру, гостиную Майлзов зачастую заполнял искренний детский смех.

В тот вечер Эрик гонялся по гостиной с роботами в руках так же бойко, как и всегда. Погода стояла ясная и другие дети за окном, которым хватало смелости резвиться в такую жару, дурачились и резвились чуть ли не до самой ночи, пока родители не заставляли их возвращаться обратно в свои теплые постели. Иногда их искренний смех был слышен даже в доме Майлзов, так же, как порой за окном был слышен смех самого Эрика. Увлеченный своими играми, Эрик, однако, краем уха слышал, как его мама разговаривала с кем-то по телефону. И по ходу всего разговора от внимания юного мальчика не ушло и то, как менялся голос родной матери. Нотки непринужденности быстрыми темпами сменялись нарастающим волнением. В этот момент Эрик почувствовал, что случилось что-то нечто ужасное и потому, отложив свои игрушки, он медленно направился на кухню, где и находилась его мама. Когда же Эрик зашел на кухню, то его тут же парализовало. Юный мальчик увидел то, смотреть на что ему доводилось совсем редко: Эрик Майлз смотрел на слезы родной матери.

"Все хорошо. Все будет хорошо" — словно завороженная повторяла она, заметив испуганный взгляд сына. Казалось этой фразой она хотела утешить больше саму себя, нежели Эрика. Ее голос дрожал, но пытаясь сохранить на лице улыбку, Эрик лишь больше пугался того, как неестественно и странно меняется выражение лица его мамы. Если быть откровенным, в этот момент его родная мать пугала мальчика до смерти.

В итоге маленький Эрик не выдержал и из его глаз полился град слез, хоть мальчик так и не понял, отчего он начал плакать. Его мама была расстроена и очень пугала Эрика, а большего повода для слез маленькому мальчику было и не нужно. Вслед за Эриком, как по команде, вновь последовали и слезы матери, теперь еще более обильные и неудержимые. Как выяснилось позже, ее слезы были вызваны неудержимой грустью и сочувствием к своей лучшей подруге, которая узнала о кончине своего родного отца. Аура смерти, о которой Эрик знал так мало, буквально пропитала весь дом Майлзов в тот вечер, а сам Эрик… он запомнил лишь смех детей у дороги и ясную, так некстати ясную и жаркую погоду, говорившую о том, что жизнь… она все так же прекрасна, не смотря ни на что.

Вот и сейчас… Серые тучи или мелкий дождик подошли бы куда лучше. На худой конец не повредило бы и немного слякоти вокруг. Так или иначе, сегодня погода наотрез отказывалась отображать состояние Эрика Майлза. Но подобные мелочи, залетев в голову, надолго там не задерживались и почти сразу же уносились прочь порывом легкого ветра, не успев объявить свой протест и желание остаться хотя бы на ночлег.

попробовал оглядеть местный пейзаж еще раз, который, как он рассчитывал, окажется последним, что он увидит. По крайней мере, на этом свете. С крыши пятидесятиметрового жилого здания все выглядело куда проще, нежели снизу. Здания поменьше разлеглись по округе, словно десятки деталей от конструктора Лего, а перекрестки вдоль домов были заполнены сотнями разноцветных автомобилей, которые, переливаясь, создавали одну большую и неповторимую гамму красок. Шум автомашин доносился даже на крыше, и, казалось, не имело значения, насколько высоко ты мог подняться. Звуки цивилизации настигнут тебя везде. Это город, ничего не поделаешь. По крайней мере, на крышах редко бывает людно, а для Эрика это было сейчас именно тем, что надо.

Там, внизу… там была настоящая суматоха, там была жизнь. Возможно и не самая лучшая, но среди всего этого нескончаемого потока движения и суеты невольно перестаешь чувствовать себя одиноким. В такие моменты тебе начинает казаться, что ты становишься неотъемлемой частью этого мира, хотя бы на время. Но для Эрика Майлза и это время, дающее небольшую отсрочку от душащего одиночества, окончательно утекло и вылилось прямиком в бездну. В темную и всепоглощающую бездну, где в конечном итоге последние капли твоего сознания, разбиваются о камни и, едва коснувшись грязной земли, приобретают неприятный мутный цвет. Именно таким Эрик ощущал себя в данный момент — мутным.

Возможно, этот многогранный и необъятный мир нуждался в Эрике Майлзе, как никогда раньше. Быть может, он уготовил для Эрика что-то по-настоящему грандиозное, то что, несомненно, откроет ему глаза и покажет, как чертовски он значим для этой вселенной. Ведь может ли быть, чтобы кто-либо из живых существ в один короткий миг потерял свою значимость и ценность? Для Эрика подобные мысли могли бы стать ободряющей нитью, из которой в дальнейшем было бы соткано прочное полотно надежды. Но вместе с этим в голову Эрика Майлза прокрадывались совсем противоположные мысли. Этот мир… что он привнес в жизнь Эрика? Сейчас, в эту самую минуту? Быть может, мир и нуждается в Эрике, но так ли сам Эрик нуждается в нем? Так ли он нуждается в мире, который приводит человека на крышу одного из самых высоких зданий в городе с замыслом спуститься с него путем очень простым и трагичным? Нуждается ли Эрик в мире, который сделал все, чтобы обеспечить его страданиями и утешениями маловероятной перспективы быть счастливым там… в будущем? Сомнительно, крайне сомнительно…

Эрик подступил к краю крыши еще на один шаг, и его бросило в легкую дрожь. Во времена, когда Эрик был подростком, он со своими друзьями частенько проводил время на крыше какого-нибудь здания. Такие вылазки были незаконны и карались штрафом и от того только сильнее раззадоривали мальчишек. Было в этом что-то неудержимое и опасное, граничащее между жизнью и смертью. Мальчишки собирались на крыше и переполненные адреналином испытывали новые, ни с чем несравнимые ощущения. Конечно, как и все, Эрик сторонился краев крыши и хотя никто из их мальчишечьей компании не хотел этого показывать, в действительности страшно было всем. Но оттого чувство опасности было только слаще.

Теперь же все было совсем иначе. Эрик не боялся смерти, как и не боялся умереть. А это, к слову, совсем разные вещи. Само явление смерти существовало всегда, а потому люди считали ее чем-то вроде нерушимого столпа реальности. Той реальности, в которой люди жили уже так долго, что в конечном итоге волей-неволей приняли факт неминуемого ухода из жизни, какой бы славной она ни была. Рано или поздно, но так было с каждым. Так будет и с нами, и даже после нас. Но умирать, нет, умирать это совсем другое дело. В этот момент ты еще (к сожалению) не мертв, но уже способен ощутить всю горечь утраты по тому, чему не суждено сбыться в будущем. Тому, что ты так и не успеешь подарить своей дочери танец на выпускном. Тому, что ты не станешь свидетелем рождения своих собственных внуков и не успеешь, как следует понянчиться с ними, а быть может, и научить их паре-тройке шалостей. Тому, что ты так и не успеешь понять, как было важно сказать некоторым людям о своих чувствах, о своей любви.

Но есть такие моменты, когда в определенный миг твое будущее просто исчезает, словно сияющая в своих лучах красоты птица. Поначалу она кажется такой яркой и преисполненной надежд, но после она скрывается за одним облаком, потом за другим… и вот от бывалого света остается только еле заметное свечение. В этот момент ты понимаешь, что это конец. Последняя надежда исчезла, а вместе с ней исчез, и ты сам.

От собственных рук (или как в данном случае от собственных ног) Эрик Майлз был готов принять смерть без малейшего страха и сомнения. Это было то решение, которое не могло подлежать сомнению хотя бы потому, что оно являлось последним в жизни, а с такими вещами не шутят. Более того, к нему нужно было подойти с особой тщательностью, чтобы никто не посмел сказать, что собственная кончина была произведена им из рук вон плохо. Следовало бы сказать, что даже тут ты сделал все, как полагается, без сучка и без задоринки.