Граница вечности
Шрифт:
— Потрясающе.
Они рассказали ему подробно, как перебрались в Западную Германию.
— Сейчас это кажется так просто, — призналась Алиса. — А тогда мне было страшно до смерти.
Они жили временно в квартире, снятой для них Енохом Андерсоном, бухгалтером завода Франка.
— Что вы собираетесь делать в дальнейшем? — спросил Валли.
— Я — инженер-электрик, — ответил Гельмут, — но я хотел бы приобрести навыки бизнесмена. На следующей неделе я отправляюсь в поездку с одним из торговых агентов, работающих по контракту с заводом Франка. Так и нужно начинать, считает ваш отец Вернер.
— А я на Востоке работала в фармацевтике, — сказала Алиса. — Здесь сначала я, возможно, поработаю на этом поприще, но потом мне бы хотелось иметь свой собственный магазин.
Валли было приятно слышать, что они думают о работе. Его сверлила тайная мысль, что они могут захотеть жить на его деньги, в чем для них не было бы никакой пользы. Он улыбнулся и сказал:
— Я рад, что никто из вас не хочет заниматься музыкальным бизнесом.
— Но главное, — добавила Алиса, — мы хотим иметь детей.
— Я очень рад. До каких пор мне быть рок-звездой и не быть дедом? Жениться вы собираетесь?
— Мы говорили об этом, — смутилась Алиса. — Мы не придавали этому значения, живя там, на Востоке, но сейчас мы задумываемся об этом. А ты как считаешь?
— Женитьба для меня — вопрос не столь существенный, но я был бы в восторге, если бы вы решились на такой шаг.
— Хорошо. А ты будешь петь на моей свадьбе?
Это было как гром среди ясного неба. Комок подступил к горлу.
— Конечно, дорогая. Я буду рад, — только и смог сказать он. Чтобы скрыть свои эмоции, он повернулся к телевизору.
Показывали марш протеста, проходивший накануне вечером в Лейпциге в Восточной Германии. Мирно настроенные демонстранты шли из церкви со свечами в руках. В это время полицейские фургоны врезались в толпу, сбив несколько человек. Из фургонов выскочили полицейские и начали арестовывать людей.
— Сволочи, — сказал Гельмут.
— Чего требуют демонстранты? — спросил Валли.
— Свободы передвижения, — пояснил Гельмут. — Мы уехали, но мы не можем вернуться назад. У Алисы есть вы, но она не может поехать к матери. Я разделен со своими родителями. Мы не знаем, увидимся ли с ними снова.
— Люди выходят на демонстрации, — вторила Алиса Гельмуту, — потому что нет причин так жить. Я должна иметь возможность видеться с матерью и с отцом. Мы должны иметь право ездить туда и обратно между Востоком и Западом. Германия — это одна страна. Мы должны избавиться от стены.
— Аминь, — сказал Валли.
* * *
Димке нравился его босс. Горбачев в глубине души верил в правду. После смерти Ленина каждый советский лидер был лжецом. Они замалчивали недостатки и ошибки и отказывались признавать реальность. Наиболее характерной чертой советского руководства за последние шестьдесят пять лет был отказ смотреть фактам в лицо. Горбачев отличался от них. Ведя корабль под названием «Советский Союз» по бушующему морю, он руководствовался одним принципом: нужно говорить правду. Димка восхищался им.
И Димка, и Горбачев были довольны, когда Эриха Хонеккера отстранили от руководства Восточной Германией. Хонеккер потерял контроль над страной и партией. Но их разочаровал его преемник. Димка был раздосадован, когда к руководству пришел преданный заместитель Хонеккера — Эгон Кренц. Один другого стоил.
И все равно Димка думал, что Горбачев окажет помощь Кренцу. Советский Союз не мог позволить, чтобы произошел крах Восточной Германии. В конце концов, СССР мог пережить демократические выборы в Польше и рыночные реформы в Венгрии, но Германия — это совсем другое дело. Она была разделена, как Европа, на Восток и Запад, на коммунистов и капиталистов. И если Западная Германия возьмет верх, это будет означать торжество капитализма и конец мечте Маркса и Ленина. Даже Горбачев не мог позволить этого.
Кренц совершил обычное паломничество в Москву две недели назад. Димка пожал руку человека с мясистым лицом, густыми седыми волосами и самодовольным видом. В юности он мог быть сердцеедом.
В большом кабинете с обшитыми желтыми панелями стенами Горбачев приветствовал его с холодной учтивостью.
Кренц привез с собой доклад главного специалиста по экономическому планированию, в котором говорилось, что Восточная Германия банкрот. Кренц утверждал, что Хонеккер не предавал огласке этот доклад. Димка знал, что истинное состояние восточногерманской экономики скрывалось десятилетиями. Велась лживая пропаганда об экономическом росте. Производительность на заводах и в шахтах составляла 50 процентов той, что была на Западе.
— Мы держимся только за счет займов, — сказал Кренц Горбачеву, сидя на стуле, обтянутом черной кожей, в кабинете кремлевского руководителя. — Десять миллиардов немецких марок в год.
Это потрясло даже Горбачева.
— Десять миллиардов?
— Мы брали краткосрочные займы, чтобы выплачивать проценты по долгосрочным.
— Что незаконно, — вставил Димка. — Если банки узнают…
— Проценты по нашему долгу сейчас составляют четыре с половиной миллиарда долларов в год. Это две трети всех наших поступлений в иностранной валюте. Мы нуждаемся в вашей помощи, чтобы справиться с кризисом.
Горбачев рассвирепел. Он терпеть не мог, когда восточноевропейские лидеры просили денег.
Кренц продолжал клянчить.
— Восточная Германия в некотором смысле — дитя Советского Союза. — Он попытался пошутить. — Отцовство нужно признавать.
Горбачев даже не улыбнулся.
— Мы не в состоянии оказать вам содействие, — открытым текстом сказал он. — При нынешнем положении СССР.
Димка удивился. Он не ожидал, что Горбачев будет так резок.
Кренц растерялся.
— Тогда что мне делать?
— Вы должны честно сказать людям, что они не могут продолжать жить так, как привыкли.
— Возникнут проблемы, — заволновался Кренц. — Придется объявлять чрезвычайное положение. Нужно будет принимать меры, чтобы предотвратить массовое проникновение через стену.
Димка почувствовал, что начинается политический шантаж. Горбачев тоже почувствовал это и сказал в жесткой форме:
— В таком случае не рассчитывайте, что вас будет спасать Советская армия. Вы должны решать эти проблемы сами.