Граница вечности
Шрифт:
— Как ты представляешь, чем я могу тебе помочь?
— Мне нужно где-то остановиться, нужны деньги, документы.
— Ты в своем уме? После всего того, что ты сделал мне и моей семье?
— Неужели ты не понимаешь, почему я делал это?
— Потому что ты ненавидишь нас!
— Потому что я люблю тебя.
— Не смеши меня.
— Да, я получил задание шпионить за тобой и твоей семьей. Я ухаживал за тобой, чтобы войти в ваш дом. Но потом что-то случилось. Я полюбил тебя.
Он однажды убеждал ее в этом раньше, в тот день, когда она перебралась на другую сторону стены. Он говорил серьезно. Ребекка решила, что он сошел с ума. Она снова начала бояться.
— Я никому не рассказывал о своих чувствах, — продолжал Ганс с умильной улыбкой, словно вспоминал невинную любовную историю юности, а не подлый обман. — Я делал вид, что пользуюсь тобой и твоими чувствами. Но я на самом деле любил тебя. Потом ты сказала, что нам нужно пожениться. Я был на седьмом небе. У меня была отличная отговорка для моего начальства.
Он жил в мире иллюзий, но разве не так жила вся правящая элита Восточной Германии?
— Тот год, который мы прожили вместе как муж и жена, был самый счастливый в моей жизни. И отвергнув меня, ты разбила мое сердце.
— Как ты можешь говорить такое?
— Как ты думаешь, почему я не женился снова?
Она пожала плечами.
— Не знаю.
— Меня не интересуют другие женщины. Ребекка, ты моя любовь.
Она не спускала с него глаз. Она поняла, что это вовсе не глупая история, не беспомощная попытка вызвать к себе сострадание. Ганс говорил искренне. Каждое его слово соответствовало действительности.
— Прими меня обратно, — взмолился он.
— Нет.
— Пожалуйста.
— Я говорю «нет». И всегда будет «нет». Что бы ты ни говорил, я не изменю своего решения. Пожалуйста, не заставляй меня прибегать к грубым словам, чтобы ты понял. — «Не знаю, почему я не испытываю желания причинить ему боль, — подумала она. — Ведь он ничуть не колебался, когда жестоко поступал со мной». — Намотай себе на ус, что я сказала, и уходи.
— Хорошо, — проговорил он. — Я ожидал этого, но я должен был сделать попытку. — Он встал. — Спасибо, Ребекка. Спасибо тебе за тот год счастья. Я всегда буду любить тебя.
Он повернулся и вышел из ресторана.
Ребекка смотрела ему вслед и никак не могла прийти в себя. «Боже мой, подумала она, — такого я не ожидала».
Глава шестьдесят вторая
В холодный ноябрьский день густой туман окутывал Берлин, и в воздухе стоял серный запах от дымящих заводов на адском Востоке. У Тани, спешно переведенной из Варшавы в помощь коллегам для освещения обостряющегося кризиса, было такое впечатление, что у Восточной Германии вот-вот случится сердечный приступ. Все разваливалось на глазах. Повторялась ситуация памятного 1961 года перед возведением стены, когда закрывались школы из-за того, что не хватало учителей, и некому было работать в больницах.
Новый лидер Эгон Кренц сосредоточил внимание на свободе передвижения. Он надеялся, что если он удовлетворит это требование, то прочие недовольства отойдут на задний план. Таня считала, что он не прав: требование больших свобод стало входить в привычку у восточных немцев. Шестого ноября Кренц опубликовал новые правила пересечения границы, по которым люди могли выезжать за рубеж с разрешения министерства внутренних дел, имея при себе 15 немецких марок, чего было примерно достаточно, чтобы купить порцию сосисок и кружку пива в Западной Германии. Общественность восприняла эту уступку как насмешку. Сегодня, 9 ноября, доведенный до отчаяния лидер созвал пресс-конференцию, чтобы предать гласности новый закон о пересечении границы.
Таня сочувствовала восточным немцам, желающим ездить, куда им захочется. Она хотела такой же свободы для себя и Василия. Он приобрел всемирную известность, но был вынужден скрываться под псевдонимом. Он никогда не выезжал из Советского Союза, где не печатали его книги. Он должен иметь возможность поехать и лично получить награды его второго «я», а также немного погреться в лучах славы. И она тоже хотела поехать с ним.
К сожалению, она не представляла, как народ Восточной Германии мог быть свободным. Восточная Германия едва ли могла существовать как независимое государство: вот почему первым делом поставили стену. Если ее гражданам позволить путешествовать, из нее хлынут миллионы. Пусть Западная Германия ханжески консервативна, с устаревшими представлениями о правах женщин, но она — рай по сравнению с Восточной. Ни одна страна не может пережить исхода своей наиболее деятельной молодежи. Поэтому Кренц никогда с готовностью не предоставит восточным немцам того, чего они хотят больше всего.
Так что Таня не ожидала ничего особенного, когда поехала в Международный пресс-центр на Моренштрассе к шести часам вечера. Зал был забит журналистами, фотокорреспондентами и телеоператорами. Все места на красных стульях были заняты, и Тане пришлось присоединиться к своим коллегам, стоящим у стены. Зарубежный журналистский корпус здесь присутствовал в полном составе: у них был хороший нюх.
Ровно в шесть в зал вошел Гюнтер Шабовский, пресс-секретарь Кренца, с тремя другими чиновниками. Они сели за стол на возвышении. У Шабовского были седые волосы, на нем был серый костюм и серый галстук. Тане нравился этот компетентный бюрократ, и она доверяла ему. В течение часа он рассказывал о переменах в министерствах и административных реформах.
Таня изумлялась отчаянным попыткам коммунистического правительства удовлетворить требование перемен в обществе. Оно почти не выходило наружу. И в редких случаях, когда это происходило, на улицы вскоре выкатывались танки. Таня вспоминала горькие разочарования Пражской весны 1968 года и «Солидарности» в 1981-м. Но согласно утверждениям ее брата, Советский Союз уже не имел сил и воли пресекать неповиновение. Она не осмеливалась надеяться, что это правда. Она представляла себе жизнь, в которой она и Василий смогут без страха писать правду. Свобода. В это трудно было поверить.
В семь часов Шабовский объявил о новом законе о поездках за рубеж.
— Каждый гражданин Восточной Германии сможет выезжать из страны через пункты пересечения границы, — сказал он.
Это сообщение не содержало исчерпывающей информации, и некоторые журналисты попросили дать разъяснение.
Казалось, что Шабовский сам не уверен. Он достал пару очков в виде полумесяца и зачитал указ вслух: «Подавать заявление на частную поездку в зарубежную страну можно без предъявления существующих визовых требований или объяснения необходимости поездки или семейных отношений».
Все было написано запутанным бюрократическим языком, но звучало хорошо. Кто-то из журналистов спросил:
— Когда новые правила вступают в силу?
Шабовский не знал точно. Таня заметила, что он потеет. Она догадалась, что новый закон готовился в спешке. Пресс-секретарь листал страницы, пытаясь найти ответ.
— Насколько я знаю, — сказал он, — незамедлительно, без задержки.
Таня пришла в недоумение. Что-то вступает в силу незамедлительно, но что? Может ли кто-нибудь просто подъехать к контрольно-пропускному пункту и пересечь границу? Но пресс-конференция подошла к концу без дальнейших разъяснений.