Граничный Орден. Стрела или Молот

Сторбаш Н.В.

— Так… Васюков в своем поместье близ деревни Васюковка, а жарник в Елшанке. Так они рядом совсем, несколько часов езды. Да и вообще недалече от города, в дне пути всего. Может, сразу и туда и туда заглянете?

Марчук почему-то взглянул на Карницкого, чуть подумал и кивнул.

— Тогда на орденской карете поедете, без почтовых станций и перекладных, — обрадовался чернильник.

— Эти пусть за нами едут, — Аверий махнул в сторону просителя и жалобщиков.

Лакей тут же вскинулся:

— Никак нельзя! Его благородие Васюков дал строжайшие указания, куда заехать в городе, что привезти, да и лошади уставшие!

— Как

бы твой Васюков нас самих не спалил с перепугу. Нет уж, поедешь с нами. Поверь, о тебе он и не вспомнит.

Несчастный холоп опустил голову и забормотал:

— Ага, как же, не вспомнит. Сразу не выпорет, так потом, когда уедете.

Аверий снова посмотрел на Карницкого.

— Ты пока с мужиками поговори, узнай, кого они в жарник засунули. Всё равно дорожные ждать.

Нехотя Адриан отозвал сельчан из Елшанки подальше от бурчащего лакея и спросил:

— Ну, кого в жарник засунули? Двоих? Как выглядели? С чего решили, что пришлые?

— Тебе бы, паря, чуток поласковее быть, — сказал мужик, что богаче летами. — Сам на побегушках тут, а корчишь из себя невесть что. Это старшой тебе губу раскровянил? Кажись, за дело влепил.

Карницкий едва не отвесил ему затрещину за грубость, но вспомнил, что сам отказался от дворянства. Да, пока по бумагам он дворянин, но разве в этом суть?

— Прости меня, отец, тороплюсь. А то старшой еще добавит, коли не справлюсь.

— То-то же. Торопиться торопись, а разумение надо иметь. Вчерась они пришли, двое. Один как есть наш, и говор наш, ну, как наш, у нас-то в Елшанке иначе гутарят, а у того говор вроде чухейский, но говорил по-бередски. А второй всё молчал. Да сам весь чудной. Платье длинное, чуть не в пол, рукава широкие, хоть порося засовывай, и на голову вроде плат закинут, а вроде и не он, как сказать… длинный ворот, который на макушку можно натянуть. В руках посох с него ростом, а не простая палка, с камнем в верхах. Сразу ж видно, чужой это. Мы за вилы похватались, сказали в жарник идти. Тот, который будто наш, испужался, сказал, будто из Пикшиков он, тоже недалече от нас. Как недалече… Если в Поборг ехать, никак их не обойти. Имя назвал, мол, грамотей он тамошний. И вроде как спешит он с барином своим, но и на жарник они согласные, только пусть поскорее в Орден пошлют, ибо некогда им просто так тут сидеть. Наш грамотей сказал, мол, по укладу положено Орден звать, так что пусть Пикшик молчит и идет, куда велено. Еда в жарнике годная, вода есть, подождут чуток. Тот, что с посохом, тогда заговорил, да не по-нашему и не по-чухейски, а грамотей ему отвечает. Тут уж и мы испужались, а Пикшик и скажи, что они согласные на жарник. А мы уж сюда подались. Токма у нас конь-то устал, не поспеем мы вслед.

Карницкий кивнул, попросил, чтоб сменили лошадь у елшанцев. Потом, при оказии, обратно вернут. А лакей приехал верхом, и Марчук сказал, чтоб его коня привязали к карете, а сам он сел к ним. Мол, поговорить надобно.

Стоило только эдакому поезду тронуться в путь, Карницкий стал думать, кто же этот неведомый иномирец из Елшанки? Языка он нашего не знает. Или знает? Ведь как-то понял, о чем толкуют ему мужики с вилами. Или не понял и спросил у чухейского грамотея? Так откуда тот ведает столько речей всяких? Бередскому его обучили, иначе какой он грамотей, чухейский его родной, а какой третий язык? Морданский или евсейский? Посох с камнем вроде похож на амулет, но зачем такой здоровый? Чтоб им как палкой дубасить? Или чужак хром? Может, он маг? Тогда лучше Паника позвать или другого мага из Белоцарска. Эх, надо было спросить, не видели ли у чужака ножа на поясе или иного оружия! Может, напроситься к ним в телегу? Марчук ведь не просто так отправил его поговорить с елшанцами, видать, думает отдать это дело ему, Карницкому, а самого Аверия больше Васюков волнует с его сгоревшими иномирцами.

Вообще в Старополье много разных народов: и чухеи, и талмуки, и мордане, и евсеи… Говорят, прежде они жили скученно, свои со своими, и бередский язык не знали вовсе, но когда начали приходить иномирцы, всё переменилось. Люди деревнями бежали от мора, от войн, от пугающих слухов, бежали, пока были силы, со скотом и невеликим скарбом, а потом оседали там, где им казалось спокойнее. Потому во всем Бередарском царстве нередко можно было увидеть деревни трех разных народностей, стоящих недалеко друг от друга, особенно вдоль рек. И зачастую сельчане не знали ни бередского, ни другого языка, кроме родного. Поэтому и нужны были грамотеи, чтоб хоть кто-то в деревне мог говорить с проезжими, читать уклады своим же, отчитываться перед барином или наместником.

— Ну, сказывай, с чего решили, что это чужаки? — внезапно спросил Марчук у лакея.

— Они по-нашему не говорили, — ответил тот. — Только и верещали, что чужаки да чужаки.

— Так они не говорили по-нашему или всё же говорили? Как поняли про чужаков?

— Дак ведь это… Я сам-то не видал их, уж потом мне пересказали.

— Говори, что знаешь.

Лакей, невысокий худой мужичонка лет под сорок, съежился под пристальным взглядом орденца. Адриан невольно подумал, что барин отправил именно этого холопа из-за его роста и веса, чтоб лошадь не утруждать, а может, он и вовсе посыльным служил. Таких обычно и берут в гонцы.

— Одежа на них обычная вроде, с виду сельчане. Да и говор напоминал чухейский, а по-нашему они знали лишь одно слово — «чужак». Люд васюковский не хотел их жечь, запихали в жарник и пошли к его благородию, чтоб тот отправил кого в Старополье, за вами. А барин был ну совсем не в духе, разбудили его. Потап уж говорил им, чтоб обождали, пока проснется сам. Да и не рано уже было, к полудню ближе. Разбудили всё ж, сказали о пришлых, а он возьми да и скажи, мол, сжечь надобно, а то мор пойдет. Ну и сожгли.

— Живьём? — ахнул Адриан.

Холоп отвёл-таки взгляд и кивнул.

— Долго кричали, — с неохотой сказал он. — Я сам слышал. Потом барину доложили, что сожгли, а он уже поел, размяк, говорит, мол, вот как я деревню спас и без всяких Орденов, и теперь они должны ему награду дать. Вот и послал меня. А что теперь будет? Ну, васюковским?

— А какая кара ждёт за убийство?

— Либо смерть, либо каторга, — лакей побледнел. — Да неужто? За чужаков-то? Вы и сами их жгёте и ничего.

— Мёртвыми жжём, — пояснил Марчук. — И лишь когда наверняка знаем, что чужаки.

Дальше ехали молча. Аверий просил останавливаться возле каждой почтовой станции, говорил со смотрителем, с конюшими, и лишь потом отправлялся дальше. А когда к вечеру доехали до развилки, сказал, чтоб повернули сначала в Пикшики.

Карницкий удивился, как и лакей, впрочем, быстро сообразил, о чём думал Марчук.

Едва они въехали в чухейскую деревню, как их окружили сельчане с вилами, косами и топорами, но выглядели они не столько злобно, сколько испуганно.