Границы бесконечности. Братья по оружию
Шрифт:
— Очень поэтично, — с трудом выдавил Майлз. — Но поскольку вы меня клонировали, вы должны знать, что биологически это неверно.
Галени угрюмо улыбнулся.
— Не стану настаивать. — Он завершил очередной круг и остановился напротив Майлза. — Наверное, ты не виноват в том, что появился на свет. Но почему ты так и не восстал против этого чудовища — твоего отца? Он сделал из тебя то, что ты есть… — Широкий взмах руки Галена словно стер с лица земли нелепую, искореженную, подростковую фигуру, стоящую перед ним. — Какой властью обладает этот диктатор, если может гипнотизировать не только собственного сына, но и чужих сыновей? —
Галени очень неубедительно изображал насмешку: в его голосе была неподдельная боль.
Вспыхнув, Майлз отрезал:
— Но мой отец никогда не бросал меня в беде!
Голова Галена дернулась, последний намек на веселье исчез. Он резко отвернулся и двинулся к банкетке за инъектором.
А Майлз мысленно проклял свой длинный язык. Если бы не его мальчишество и тщеславное желание оставить за собой последнее слово, этот человек продолжал бы говорить, и он узнал бы что-то полезное. А теперь говорить будет он, а узнавать — Гален.
Двое охранников взяли его за локти. Тот, что стоял слева, поднял рукав. Ну вот, начинается. Галени прижал инъектор к вене на локтевом сгибе Майлза, и тот услышал шипение, а потом ощутил легкое жжение.
— Что это? — успел спросить Майлз. Он успел заметить, каким детски слабым и неуверенным стал его голос.
— Суперпентотал, разумеется, — деловито бросил Гален.
Майлз не удивился, хотя внутренне весь сжался, зная, что его ждет. Он изучал фармакологию суперпентотала, его применение и действие в курсе безопасности в Имперской военной академии Барраяра. Средство использовали для допроса не только в имперской службе, но и по всей галактике, поскольку это был почти идеальный препарат — безвредный для допрашиваемого даже при повторных дозах и обладающий сокрушающей эффективностью. Правда, он не представлял опасности вообще, а в частности… Существовало мизерное количество несчастных, у которых была на него естественная или искусственно созданная аллергическая реакция. Майлза никогда не считали нужным подвергнуть операции по созданию искусственной аллергии: он представлял собой гораздо большую ценность, чем любая секретная информация. Другие агенты-шпионы были не столь удачливы. Анафилактический шок — это еще менее красивая смерть, чем дезинтеграционная камера, к которой обычно приговаривают шпионов.
Майлз в отчаянии ждал, когда превратится в маразматика. Адмиралу Нейсмиту приходилось присутствовать при многочисленных допросах с применением суперпентотала. Это средство вызывало мощный прилив добродушия и болтливости и уносило всю способность логически мыслить. Наблюдать такое было забавно — человек вел себя как кошка, хлебнувшая валерьянки. Еще несколько секунд — и он сам превратится в такую вот кошку.
Отвратительно думать, что капитан Галени был так же постыдно обработан. Да еще четыре раза кряду, судя по его словам. Неудивительно, что он такой дерганый.
Майлз почувствовал, как у него колотится сердце, словно от слишком большой дозы кофеина. Его зрение обострилось до почти болезненной четкости. Контуры предметов начали светиться, а сами предметы почти физически стали давить на него. Гален, отступивший к пульсирующему окну, превратился в обнаженную электросхему, включенную в цепь и полную смертельного напряжения.
О нет, на добродушие это не походило.
Видимо, наступает естественная кома. Майлз сделал последний вдох. Вот удивятся допрашивающие…
Но, к великому изумлению Майлза, он продолжал тяжело дышать. Значит, это не анафилактический шок. Просто еще одна чертова индивидуальная реакция. Он только надеялся, что это не вызовет тех кошмарных галлюцинаций, которые случились после чертова успокоительного, которое ему дал когда-то неопытный доктор. Вдруг Майлзу захотелось кричать. Его зрачки резко дергались в ответ на малейший жест Галена.
Охранник пододвинул Майлзу стул и помог усесться. Майлз благодарно упал на сиденье, сотрясаясь от безудержной дрожи. Ему казалось, что сознание разрывается на части, как ветхая ткань, а потом куски складываются обратно, словно на экране кто-то крутит запись фейерверка сначала в одну, потом в другую сторону. Галени хмуро смотрел на него.
— Опиши процедуры системы безопасности для входа и выхода из барраярского посольства!
Наверняка они уже выжали эту информацию из капитана Галени — значит, просто проверяют действие суперпентотала.
— …действие суперпентотала. — Майлз услышал, как повторяет вслух свои мысли. О дьявол! Он надеялся, что его индивидуальная реакция включает в себя способность не вываливать свои мысли наружу. — …Что за отвратительная картина…
Качая головой, Майлз уставился на пол у своих ног, словно ожидая увидеть там месиво из кровавых кусочков своего мозга.
Сер Галени шагнул вперед и рывком приподнял ему голову, прошипев сквозь зубы:
— Опиши процедуры системы безопасности для входа и выхода в барраярское посольство!
— Этим занимается сержант Барт, — импульсивно начал Майлз. — Несносный болван! Никакого вкуса к жизни, и к тому же честолюбец.
Не в силах остановиться, он выдал не только шифры, пароли, места установки сканеров, но и расписание дежурств, свое личное мнение обо всех служащих, в придачу едко раскритиковав недостатки системы безопасности. Одна мысль влекла за собой следующую взрывной цепочкой, наподобие цепочки шутих. И Майлз говорил как заведенный, весело и бессвязно.
Он не только не мог остановиться сам — Галени тоже был бессилен остановить его. Обычно допрашиваемые под суперпентоталом, увлекаемые ассоциациями, отклоняются от предмета, и только постоянные подсказки следователя возвращают их к теме. Майлз обнаружил, что проходит через то же самое, только со страшной, небывалой скоростью. Обычных допрашиваемых можно остановить словом, но Майлз замолкал только тогда, когда Галени отвешивал ему несколько тяжелых пощечин. Тогда Майлз сидел некоторое время молча и тяжело дышал.
Пытка не входила в программу допроса под суперпентоталом, потому что счастливо одурманенные жертвы попросту не чувствовали боли. С Майлзом было иначе — боль то приливала, то уходила; то он испытывал сонливость, то мука обжигала его, как электрический разряд. К собственному ужасу, он вдруг расплакался. Потом так же неожиданно перестал, глупо икая.
Галени стоял как зачарованный и рассматривал Майлза с явным отвращением.
— Что-то не так, — пробормотал один из охранников. — Он что, нейтрализует действие суперпентотала благодаря какой-то новой обработке?