Границы бесконечности
Шрифт:
– Я это видела, – неожиданно подтвердила рыжая Беатрис. – Ребята Питта.
Майлз сдернул с головы шляпу и поклонился:
– Вы правы, мадам.
– Когда кланяешься, ты показываешь зад тем, кто у тебя за спиной, – бесстрастно заметила Беатрис.
– Это их трудности, – откликнулся Майлз. – Что до меня, то я хочу поговорить с вашим руководством. У меня есть планы по серьезному улучшению местных манер, в чем мне хотелось бы заручиться вашей поддержкой. Вы – самый крупный из сохранившихся здесь островков цивилизации, не говоря уже о военной дисциплине.
– Все наши силы уходят на то, чтобы поддерживать теперешние границы, сынок, – ответила начальница. – Дудки. Так что убирайся.
– И сам себя обслужи, – предложила Беатрис. – Здесь тебе не дадут.
Майлз вздохнул, поворачивая шляпу в руках за широкие поля. Потом он несколько секунд покрутил ее на указательном пальце – и встретился взглядом с рыжей.
– Обратите внимание на мою шляпу. Это единственный предмет одежды, который мне удалось сохранить от покушения братьев-крепышей. Тех, кого вы назвали ребятами Питта.
Беатрис фыркнула.
– Эти подонки… А почему только шляпу? Почему не штаны? Почему уж тогда вообще не парадный мундир? – саркастически добавила она.
– Шляпа – это важнейшее средство общения. Вы можете сделать широкий жест, – тут Майлз сделал этот жест, – или показать свою искренность, – он прижал мнимую шляпу к сердцу. – Вы можете выразить смущение, – он прикрыл гениталии и виновато согнулся, – или ярость, – он с силой швырнул шляпу на землю, потом поднял и тщательно отряхнул. – Вы можете выказать решимость, – он нахлобучил шляпу на голову и надвинул на лоб, – или проявить любезность. – Тут Майлз снова сдернул шляпу, приветствуя Беатрис. – Видите шляпу?
Рыжей уже стало забавно:
– Да…
– А перья на шляпе видите?
– Да…
– Опишите их.
– О… пушистые такие.
– Сколько?
– Два. Сколоты вместе.
– А цвет перьев видите?
Женщина отступила, вдруг отрезвев, и покосилась на своих спутниц:
– Нет.
– Когда вы увидите цвет перьев, – негромко проговорил Майлз, – вы поймете, как можно раздвинуть ваши границы в бесконечность.
Беатрис молчала, и лицо ее было бесстрастно. Но начальница патруля пробормотала:
– Наверное, этому коротышке надо поговорить с Трис. В порядке исключения.
Женщина-командующая явно воевала на передовой: горбясь за экраном в каком-нибудь тыловом бункере не приобретешь такую мускулатуру, буграми перекатывающуюся под кожей. Она носила настоящее оружие, извергавшее настоящую смерть; она билась на грани человеческих возможностей, и война выжгла шрамы в ее душе. Ярость пылала в ней подобно пламени в угольном пласте: скрыто и неугасимо. Ей было, наверное, лет тридцать пять – сорок.
«Господи, я влюбился, – подумал Майлз. – Дорогая, вы нужны брату Майлзу в Армию реформации…» Потом он постарался овладеть собой. Наступил самый решающий момент его плана, и шутливая болтовня была бы здесь бесполезна и даже опасна.
«Обиженным нужна власть, больше ничего. Они думают, что власть спасет их от новых обид. Эту не заинтересует странное послание Сьюгара, во всяком случае – пока…»
Он набрал в легкие побольше воздуха.
– Мадам, я пришел предложить вам командование этим лагерем.
Женщина уставилась на него так, словно Майлз был каким-то паразитом, копошащимся в темном углу сортира. Глаза ее полоснули по наготе молодого человека, и ему показалось, что по всему телу – от подбородка до ступней – пролегли следы когтей.
– Которое вы, видимо, носите в своем планшете, – отрезала женщина. – Командования в этом лагере не существует, мутант. Так что ты им распоряжаться не можешь. Отнеси его за нашу территорию по кусочкам, Беатрис.
Майлз увернулся от рыжей. Вопрос о мутантстве он прояснит потом.
– Командование в этом лагере будет создано мною, – объяснил он. – Обратите внимание: я предлагаю вам власть, а не отмщение. Месть – непозволительная роскошь. Командующие не могут ее себе позволить.
Трис поднялась со своей циновки, выпрямилась в полный рост, потом согнула колени, чтобы оказаться лицом к лицу с Майлзом, и процедила:
– Очень жаль, дерьмецо. Ты почти заинтересовал меня. Потому что я хочу отомстить. Каждому мужику в этом лагере.
– Значит, цетагандийцы добились своего: вы забыли, кто ваш настоящий враг.
– Наоборот, я узнала, кто мой настоящий враг. Хочешь знать, что они с нами делали – наши собственные парни?..
– Цетагандийцы хотят, чтобы вы думали, будто все это, – тут он обвел рукой лагерь, – вы сотворили сами. Так что, воюя друг с другом, вы становитесь их марионетками. А они все время наблюдают за вами и наслаждаются вашим унижением. И вы знаете об этом!
Взгляд Трис на мгновение метнулся к куполу, потом опять вонзился ему в лицо.
– Власть лучше отмщения, – продолжал Майлз, не дрогнув перед горящими углями ее глаз. – Власть – это нечто живое, и благодаря ей вы протягиваете руку к будущему. А месть – мертва, она тянется из прошлого и тащит вас назад.
– А ты талантливый враль, – оборвала его Трис. – Я тебя уже раскусила: ты норовишь схватить, что плохо лежит. Вот настоящая власть. – Она сжала руку у него под носом, поиграв мускулами. – Это единственная власть, которая здесь существует. У тебя ее нет, вот ты и ищешь, к кому бы приткнуться. Но ты не туда обратился.
– Нет, – возразил Майлз и постучал себя по лбу. – Вот где настоящая власть. И этого у меня хватает, никуда обращаться не надо. Власть, которая управляет силой. – И он шлепнул по своему кулаку. – Люди могут сдвинуть горы, а людьми движут идеи. Но верно и обратное – на ум можно воздействовать через тело! Для чего, по-вашему, все это, – он указал на лагерь, – как не для того, чтобы воздействовать на ваши умы через ваши тела? Когда вы позволили цетагандийцам свести вашу силу только вот к этому, – и Майлз для вящей наглядности рискнул сжать ее бицепс, – вы тем самым отдали им свое главное оружие. И они победили.