Границы естественного познания. Восемь докладов, прочитанных в Дорнахе

Штайнер Рудольф

Но с другой стороны мы также видим, что в известной мере в поздние времена Восток еще рассчитывал на то, чтобы останавливаться до слова, не руководить душевными силами сквозь слово, а жить внутри слова. Мы это видим, например, в речах Будды. Почитайте-ка эти речи Будды с их многими повторениями. [55] Я познакомился с европейскими людьми, любившими те издания Будды, где были вычеркнуты многие повторения за исключением единственного дословного текста одного тезиса; и эти люди полагали, что тогда-то, когда они получили таким образом вычеркнутого Будду, в котором все повторяется только один раз, они познают истинное содержание того, что в действительности подразумевал Будда. Так постепенно западная цивилизация лишилась всякого понимания восточного существа. Ибо если мы воспринимаем лишь то, что в речах Будды находится дословно, что заключено в речах Будды в виде содержания, если мы как западные люди ценим речи Будды только судя по содержанию, мы не воспринимаем в себя воззрения Будды, воспримем же мы их лишь тогда, когда будем жить в словах, когда будем жить в том укреплении душевных сил, которое возникает через повторение. Если мы не овладеем способностью ощущать нечто при непрерывных повторениях и ритмическом возвращении определенных пассажей, то не придем к тому, что, собственно, подразумевал Буддизм.

55

55. … эти речи Будды с их многими повторениями: Срав. «Речи Гуатамы Будды», в первый раз переведены Карлом Евгением Нейманом, 3 тома, Мюнхен, 1922.

Итак,

необходимо ознакомиться с внутренней сущностью восточной культуры. Ибо без знакомства с внутренней сущностью восточной культуры даже не достигнешь истинного понимания наших западных вероисповеданий, так как, по сути, эти западные вероисповедания, в конце концов, происходят из восточной мудрости. Событие Христа есть нечто другое. Оно есть факт. Оно стоит тут в развитии Земли как факт. Но способ, каким могли рассматривать то, что произошло через Мистерию Голгофы, был целиком взят из восточной мудрости в первое столетие христианского развития. Сначала основное событие христианства было понято восточной мудростью. Но все движется вперед. То, что когда-то существовало на Востоке в этой прамудрости, достигавшейся через инспирацию, заметно также в эллинизме, когда развитие перешло с Востока в Грецию; в эллинизме это заметно еще как искусство. В греческом искусстве все же переживалось еще нечто другое, чем то, что переживаем сегодня в искусстве мы. В греческом искусстве еще переживалось то, до чего Гете снова хотел дорасти, выразив свое глубочайшее стремление словами; «Кому природа начинает открывать свою явную тайну, [56] тот ощущает глубокое страстное желание к ее достойнейшей интерпретации — к искусству». Для грека искусство было еще проскальзыванием в тайны бытия мира, искусство было не только откровением человеческой фантазии, но откровением того, что пробивается через инспирацию из взаимодействия человеческой фантазии с откровениями духовного мира. Но все тоньше и тоньше, я бы сказал, становилось то, что текло еще через греческое искусство, и оно стало содержанием западного вероисповедания. У источника прамудрости мы всецело имеем дело с духовной жизнью, но в дальнейшем развитии мы имеем дело с тем, что эта полная духовная жизнь утончается и, наконец, приходя на Запад, образует содержание западного вероисповедания. Так что люди, интересующиеся, кроме того, другой эпохой, могут увидеть в том, что возникло тут как утончение, лишь что-то такое, что они встречают как раз с критическим недоверием. И по существу тут нет ничего другого, кроме реакции западной души на восточную мудрость, пришедшую в упадок; это на Западе постепенно развивается как атеистический скептицизм и будет развиваться дальше и дальше, если ему не встретится другое духовное течение.

56

56. Кому природа… свою явную тайну: Из «Изречений в прозе», 11 разд.: Искусство в «Естественно- научных сочинениях Гете» том IV /2 (нем. нац. лит. Том 117), стр. 494. Дословно: «Кому природа начинает открывать свою явную тайну, тот ощущает непреодолимое стремление к ее удивительнейшему интерпретатору — к искусству».

Как нельзя коренным образом снова омолодить природное существо, достигшее определенного развития, скажем, возрастного развития, так же нельзя развившееся духовно-душевно, если оно деградировало в старческом состоянии, вновь коренным образом омолодить. Из вероисповеданий Запада, являющихся потомками восточной древней мудрости, нельзя сделать ничего, что могло бы снова полностью наполнить человечество, когда это человечество продвигается вперед, исходя из знаний, добытых этим западным человечеством из познания природы и из наблюдения природы, начиная с третьего-четвертого столетия. Должен развиваться все нарастающий скептицизм. И тот, кто видит развитие мира, тот как раз может говорить о том, что с Востока на Запад идет процесс развития, продвигающийся в направлении скептицизма, то есть: с Востока на Запад продвигается духовная жизнь, которая, по мере того как ее воспринимают души все больше и больше вживающиеся в западноевропейское, должна вести ко все более сильному скептицизму. Скептицизм — это просто поход духовной жизни с Востока на Запад и ему необходимо встретиться с другим духовным течением, которое отныне идет с Запада на Восток. И мы живем на скрещении этих духовных течений и в дальнейшем ходе данного рассмотрения увидим, как мы живем внутри этого скрещения.

Однако, сначала надо обратить внимание на то, что на основании этого западная душа больше нацелена на принятие иного пути развития в высшие миры, чем восточная душа. Как восточная душа, прежде всего, стремится к инспирации и на основании расового склонна к ней, так западная душа благодаря своим особым душевным задаткам — теперь это даже скорее душевные, чем расовые задатки, — стремится к имагинации. Это уже не есть переживание того, что музыкально присутствует в мантрическом изречении, и к этому мы, как европейцы, должны стремиться. Это другое. Мы как европейцы должны добиваться, чтобы теперь не так уж сильно следовать пути, ориентированному на выход духовно-душевного из тела, но скорее следовать более поздней фазе, возникающей, когда при захватывании физического тела духовно-душевное должно снова сознательно соединяться с физической организацией. В возникновении телесного инстинкта мы видим естественный феномен: в то время как Восток больше искал свою мудрость, совершенствуя к высшему то, что находится между рождением и седьмым годом, европеец больше организован для дальнейшего следования за тем, что находится между сменой зубов и половым созреванием, поднимая в духовно-душевное то, что является естественным для этой эпохи человечества. Но этого мы достигаем, когда мы теперь — подобно тому, как в инспирацию с необходимостью берут с собой «Я» — оставляем «Я» снаружи, погружаясь снова в свою телесность, но не то чтобы праздно оставляем его, не то чтобы забываем его, не то чтобы отрекаемся от него, загоняем его в бессознательность, но именно это «Я» соединяем с чистым мышлением, с ясным, отчетливым мышлением, чтобы, наконец, получить внутреннее переживание: твое «Я» очень интенсивно всецело наполнено острым мышлением, к которому ты, наконец, его привел. Именно это переживание погружения можно иметь очень ясно и очень явно. И, пожалуй, в этом месте я могу сказать вам о личном переживании, так как это переживание приведет вас к тому, что я здесь, собственно, имею в виду.

Я вам рассказывал о концепции моей «Философии свободы». Эта «Философия свободы» действительно является скромной попыткой дойти до чистого мышления, до того чистого мышления, в котором «Я» может жить и в котором оно может сохраняться. Тогда, если схватили таким способом чистое мышление, можно добиваться следующего. Это мышление, которое теперь отдают «Я», предоставляют «Я», чувствующему себя свободно и независимо в свободной духовности, можно исключить из процесса восприятия, до известной степени можно извлечь представление из всего рабочего процесса восприятия и втянуть в свою телесность сами восприятия, тогда как в обычной жизни действуют иначе, скажем, видят цвет и одновременно проникают в него вместе с представлением.

Гете уже был на этом пути. Он уже сделал первые шаги. Почитайте в последней главе его учения о цвете «Чувственно-моральное воздействие цвета», [57] как он при любом воздействии ощущает нечто, одновременно глубоко соединяющееся не только со способностью восприятия, но и со всем человеком; как желтый и красный он ощущает как атакующие цвета, до известной степени всецело проникающие сквозь него и наполняющие его теплом; как он рассматривает синий и фиолетовый как цвета, которые, будучи холодными цветами, определенным образом сами вытягивают его из себя. При чувственном восприятии весь человек нечто переживает. Чувственное восприятие со своим содержанием погружается в телесность, а «Я» с чистым мыслительным содержанием определенным образом остается парить поверх этого. Мы исключаем мышление, вбирая, таким образом, все содержание восприятия теперь интенсивнее, чем обычно, когда мы через представление ослабляем содержание восприятия, и наполняем им себя. Для такого наполнения самих себя содержанием восприятия мы особым образом воспитываем себя, когда символическое представление, образное представление,

к которому восточный человек пришел как к некоему упадку, мы вызываем систематически; когда, вместо того чтобы схватывать содержание восприятия чистыми мыслями, закономерными логическими мыслями, схватываем теперь это содержание восприятия в символах и образах и благодаря этому даем ему втекать в себя до известной степени в обход мыслей; когда мы пронизываем себя всей насыщенностью цвета, насыщенностью тона благодаря тому, что внутри мы переживаем представление во время своего обучения не понятийно, но символически, образно. Вследствие того, что свое внутреннее мы пронизываем не мыслительным содержанием, как это хочет сделать ассоциативная психология, но пронизываем его содержанием восприятия, выраженным символами и образами, благодаря этому нам навстречу изнутри струится то, что живет в нас как эфирное и астральное тела, и благодаря этому мы познаем глубины нашего сознания и нашей души. Этим способом действительно узнаешь внутренний мир человека. Узнаешь его не через ту пустословящую мистику, которую туманные призраки часто указывают как путь к внутреннему богу. Однако, она не ведет ни к чему другому, кроме внешней абстракции, на которой все же нельзя останавливаться, если хочешь быть цельным, совершенным человеком.

57

57. «Чувственно-моральное воздействие цвета»: См. том III (нем. нац. лит. Том 116) «Естественнонаучных сочинений Гете».

Чтобы действительно физиологически исследовать человека, надо с выключенным мышлением загнать внутрь образное представление таким образом, чтобы даже телесность человека реагировала на это в имагинациях. Это, конечно, лишь начало пути для западного развития, но это тот путь, который должен быть выбран. Тому, что перетекает с Востока и может привести к упадку, хоть оно и имеет исключительную ценность, необходимо противопоставить нечто, развившееся из него, чтобы мы пришли не к нисхождению нашей цивилизации, а к ее подъему. Но можно сказать: в общем, сама человеческая речь ныне еще не дошла до того, чтобы полностью выразить переживания, которые мы застаем здесь в глубинах своей души. Это имеет место и сейчас, когда я хочу рассказать вам о личном переживании.

Много лет тому назад я пытался в определенной области выразить словами то, что можно назвать учением о человеческих чувствах. В устном докладе мне удалось некоторым образом облечь в слова такое учение о человеческих чувствах, учение о 12-ти чувствах, [58] так как тут еще большие возможности крутить и переворачивать речь и через повторения добиваться понимания, чтобы не так сильно ощущались недостатки нашего языка, который еще не справляется с такой сверхчувственной сущностью. Но когда я потом — это было, как сказано, много лет тому назад — хотел написать то, что я дал в докладах как непосредственную антропософию, чтобы оформить это в книгу, выявилось удивительное — пережитое внешне при внесении его внутрь души стало чем-то таким очень чувствительным, что язык не находил слов, и лет 5–6, я думаю, откладывалось начало печатания, [59] некоторых листов, Я не мог писать дальше, так как хотел продолжать писать все в целом, как это было начато, и не мог просто потому, что для моей тогдашней ступени развития прежде всего язык не давал мне достичь того, чего я хотел. После этого наступила перегрузка в работе, и я до нынешнего времени еще не смог закончить эту книгу. Кто менее добросовестно овладевает тем, что, исходя из духовного мира, дает своим окружающим, тот, пожалуй, будет усмехаться по поводу такой остановки при временно непреодолимой трудности. Но кто действительно пережил и с полным чувством ответственности смог проникнуть в то, что дается, когда хочешь описать пути к имагинации, которые должно избрать теперь западное человечество, тот знает, как много необходимо, чтобы найти правильные слова именно для такого описания. Относительно просто это можно описать как путь обучения. Это осуществлено в моей книге «Как достигнуть познания высших миров?». Но когда желают добиться совершенно определенного результата, каким должен быть результат описания мудрости самих человеческих чувств, т. е. части внутренней человеческой организации, когда должны добиться такого вполне определенного результата, тогда возникает трудность в том, чтобы схватить имагинации и с помощью слов представить их четкими контурами.

58

58. … что… учение о 12-ти чувствах: см. прим. № 51.

59

59. … лет 5–6, я думаю, откладывалось начало печатания..: Рукопись появилась под заглавием «Антропософия. Фрагмент из 1910 г.». Дорнах, 1951.
– В полном собрании сочинений — дополнено благодаря новым обнаруженным частям рукописи — предусмотрен под библ. № 45.

И, тем не менее, западное человечество должно пройти этот путь. И как житель Востока в своих мантрах ощущал вхождение в духовный мир внешнего, так и житель Запада должен учиться, минуя все ассоциативные психологии, вступлению человека в свое собственное существо благодаря тому, что он доходит до имагинативного мира. Только благодаря тому, что он придет к имагинативному миру, он добьется истинного познания человечества. И это истинное познание человечества должно достигаться в прогрессе человечества. И так как мы должны жить гораздо более сознательно, чем жили люди Востока, мы не можем просто так говорить: «Ну, так мы можем просто предоставить это будущему: не через естественные ли процессы постепенно человечество овладевает этим имагинативным миром». — Нет, не можем, поскольку мы вступили в стадию сознательного развития человечества, и сознательно необходимо стремиться к этому имагинативному миру, и останавливаться на определенных этапах нельзя. Что же происходит, когда останавливаются на некоторых этапах? Тогда скептицизму, продвигающемуся с Востока на Запад и все более распространяющемуся, противопоставляют не то, что нужно, а противопоставляют ему в таком случае то, что проистекает от слишком основательного, слишком глубокого и бессознательного соединения духовно-душевного с физическим телом, что возникает при слишком плотном в определенной мере соединении духовно-душевного с физическим телом.

Конечно, можно мыслить не только материалистически, даже будучи материалистом и слишком сильно связав свое духовно-душевное с физическим телом. Тогда в понятиях чистого мышления, которого достигли, не живут свободно с «Я». И погружаясь в телесность с восприятием, ставшим образным, погружаются в таком случае в телесность с «Я» и с понятиями. И если потом это насаждают, если этим пронизывают человека, тогда как результат возникает духовное явление, хорошо знакомое нам — догматизм всех сортов. Догматизм всех сортов есть ничто иное, как переведенное в духовно-душевное то, что потом, перейдя на более глубокой стадии в патологию, проявляется в боязни пространства и тому подобном. И, кроме того, это обнаруживается, поскольку родственно, в метаморфозах страха — во всяческих суевериях. Из того, что развилось тут как догматизм, что, я бы сказал, возникает из бессознательной жажды имагинации, которую, однако, принудительно удерживают, из того, что тут развивается, возникают все виды догматизма. Постепенно их необходимо заменить тем, что возникает при продвижении к имагинации, когда мир идей сохраняют в области «Я» и благодаря этому воспринимают человека в его внутреннем переживании в его подлинном облике и постепенно в другом роде входят в духовный мир западным путем. Этот другой путь через имагинацию, если человечество хочет продвигаться вперед, должен основать то, что как духовно-научное течение, как духовное развитие будет продвигаться с Запада на Восток. Но теперь важнейшим делом для человечества является признать, каким должен быть истинный путь имагинации, какой путь должна избрать западная духовная наука, если она хочет развить то, что когда-то восточная мудрость добыла в виде содержания инспирации способом инспирации, соответствующим расовым свойствам тех народов. Только если вырожденной инспирации Востока мы сможем противопоставить опирающиеся на дух и наполненные реальностью имагинации, являющиеся на этом пути высшей духовной культурой, если мы сможем вызвать ее как духовное движение с Запада на Восток, тогда мы сделаем то, что, по сути дела, живет в подосновах человеческого импульса, к чему устремляется человечество, и что сегодня еще разражается взрывами социального характера, потому что этот импульс не может выйти.