Чтение онлайн

на главную

Жанры

Границы естественного познания. Восемь докладов, прочитанных в Дорнахе

Штайнер Рудольф

Шрифт:

С этой целью еще в прошлом столетии я сделал скромную попытку охарактеризовать другой полюс, полюс сознания в противоположность полюсу материи. Полюс материи требовал такой формы выражения, которая дается гетевским воззрением на природу. Не так легко было достичь полюса сознания, просто исходя из гетеанизма, на том простом основании, что Гете не был тривиальным вообще, не был также тривиальным в сфере чувства, когда речь шла о том, чтобы продвинуться в познании, но нес собою все то благоговение, которое необходимо, если хочешь приблизиться к истинному источнику познания. И все же Гете, больше склонный по своему устройству к внешней природе, ощущал как раз определенный страх перед тем, что должно вести вниз в глубины самого сознания — перед мышлением, доведенным до своей высочайшей, чистейшей формы. Гете приписывал это своей счастливой судьбе, что он никогда не думал о мышлении. [23] Это выражение необходимо понять, ибо в действительности нельзя, собственно, думать о мышлении. По сути, мыслить мышление можно так же мало, как делать железным железо и деревянным дерево. Но возможно иное. Можно пытаться идти такими путями, которые указываются в мышлении, они указываются, в то время как мышление становится все более рациональным, и такими путями идти дальше, аналогично тому, как открываешь пути с помощью дисциплины математического мышления. Если так поступаешь, то просто приходишь путем естественного внутреннего руководства в ту область, которую я пытался рассмотреть в моей «Философии свободы». Тогда приходишь не к мышлению о мышлении. В таком случае говорить «мышление о мышлении» можно не более как образно. Однако, приходят к кое-чему другому, приходят к созерцанию мышления. Но чтобы прийти к этому созерцанию мышления, необходимо прежде всего реально достичь интенсивного представления о, чистом, свободном от чувственных впечатлений мышлении. Необходимо так далеко продвинуть внутреннюю работу мышления, чтобы затем прийти к состоянию сознания, когда через схватывание свободных от чувственных впечатлений мыслей, через созерцание мыслей, свободных от чувственных впечатлений, просто знают, то, что теперь нужно делать с мыслями, свободными от чувственных впечатлений.

23

23. Гете

приписывал своей счастливой судьбе, что он никогда не думал о мышлении: «Как ты все же добился успехов? Они говорят, что ты это хорошо совершил!» Мое дитя! Я совершил разумно это; Я никогда не думал о мышлении. — Кроткие ксении VII.

Это тот путь, который, как говориться, я попытался скромно осуществить в своей «Философии свободы». Я бы сказал, это была попытка поставить мышление, после того как оно было сначала освобождено от чувственных впечатлений, перед сознанием таким образом, как перед ним находятся математизирование или душевные способности и силы аналитической механики, когда этим наукам отдаются с полной внутренней дисциплиной.

Пожалуй, я снова позволю себе замечание личного характера. Я установил существование этого, свободного от чувственных впечатлений мышления и осветил его просто как факт, но как факт, строго доказываемый в том отношении, что во внутреннем переживании его можно понуждать точно так же, как и математические построения. И тогда я вошел в противоречие со всеми философами 80-х и 90-х годов прошлого столетия. Вновь и вновь мне приходилось выслушивать возражения, что это мышление не отвечает никакому роду действительности. Однако уже в первой половине 80-х годов в своей книге «Основные черты теории познания гетевского мировоззрения» я показал, как, охватив это чистое мышление и переживая его присутствие, просто знаешь: ты живешь теперь в таком элементе, который больше не содержит никакого чувственного впечатления и все же, будучи внутренне активным, показывает себя в виде некой реальности. Я должен был об этом мышлении сказать примерно так: [24] «В нем мы имеем истинное духовное причастие человека, соединение с истинной действительностью. В известной степени на одном краешке мирового бытия мы чувствуем, как мы как души соединяемся с этим мировым бытием». Я должен был в какой-то мере энергично выступить против того, что всплыло тогда в философии, приверженцем чего был Эдуард фон Гартман, [25] написавший в качестве эпиграфа к своей «Философии бессознательного» (1869 г.): «Спекулятивные результаты согласно индуктивному естественнонаучному методу». Это была философская учтивость в отношении естествознания. В знак протеста против изысканий некой бессущностной метафизики, возникающей только вследствие того, что в силу внутренней инерции, в охарактеризованном смысле, мы позволяем мышлению катиться дальше за пелену чувств, я предпослал моей «Философии свободы» такой подзаголовок: «Результаты душевных наблюдений по естественнонаучному методу». Все то, указывал я, что является содержанием философии, не придумано, а в самом строгом смысле есть результат внутреннего наблюдения, как цвет и звук — результаты внешнего наблюдения. И живя в этом элементе чистого мышления, конечно, действующем на человеческое существо остужающе, делают открытие. Обнаруживают, что люди хотя и инстинктивно, могут говорить о свободе, что в человеческом существе присутствуют импульсы, непременно имеющие тенденцию к свободе, но остающиеся инстинктивными, бессознательными до тех пор, пока свободу не открывают снова, узнавая, что импульсы для наших нравственных поступков могут проистекать из свободного от чувственности мышления. В таком случае, поскольку мы овладели мышлением, которое само не содержит никакой чувственности, сами поступки определяются, исходя не из чувственности, а из чистой духовности. И переживают чистую духовность, наблюдая, отчетливо наблюдая, как нравственная сила вливается в свободное от чувственных впечатлений мышление. И это лучший результат, которого добиваются в таком случае, то есть, во-первых, можно избавиться от всякого мистического суеверия, ибо в результате оно имеет нечто каким-то образом закрытое и воспринимаемое только в каком-то смутном ощущении. С ним можно распроститься на том основании, что теперь в своем сознании переживают нечто внутренне прозрачное, что импульсируется уже не извне, а изнутри наполняется духовностью. Лишь сделав себя ареной познания, мы схватили мировое бытие в одной точке, схватили то, как бытие мира в своей истинной форме кончается и тогда оказывается в нас, если мы это внутреннее наблюдение связываем с собой. Я бы сказал: в одной точке мы схватываем только то, что в действительности есть сущность бытия мира, и мы схватываем ее, не как абстрактное мышление, а как реальность, когда в ткань мышления, свободного от чувственных впечатлений, импульсируют моральные мотивы, которые предстают свободными благодаря тому, что теперь они живут уже не как инстинкты, но в одеянии свободного от чувственности мышления.

24

24. Я должен был об этом мышлении сказать примерно так: См. предисловие ко II тому «Естественнонаучных сочинений Гете», 1887 (K rschners Dt seh. Nat. Lit. Bd. 115) Кюршнеровская немецкая национальная литература, том 115, где это на стр. IV звучит так: «Овладевая идеей, мышление сливается воедино с первоосновой мирового бытия; то, что действует снаружи, вступает в дух человека: в наивысшей степени он становится единым с объективной действительностью. Обнаружение идеи в действительности есть истинное причастие человека».

25

25. Эдуард фон Гартман, см. прим. № 9.

Мы переживаем свободу, разумеется, такую свободу, о которой мы в то же время знаем, что человек к ней может приближаться лишь так, как приближается гипербола к своей асимптоте. Но мы знаем, что в человеке эта свобода живет, поскольку в нем живет дух. Мы схватываем духовное прежде всего из элемента свободы.

И этим мы приходим к чему-то такому, что в наивнутреннейшем существе человека сплетает импульс наших нравственно-социальных поступков — свободу — с познанием, с тем, чего в конце концов мы все же достигаем научным образом. Охватывая свободу мышлением, свободным от чувственности, мы, понимая, что это схватывание происходит только в истинной духовности, узнаем, что, совершая такое, мы живем в этой духовности; мы переживаем познание, которое одновременно оказывается внутренним действием и которое может стать деянием внутреннего во внешнем мире и, стало быть, может безусловно переливаться в социальную жизнь. Когда-то я пытался со всей остротой указать на две вещи. Одна из них тогда еще мало была понята. Прежде всего я пытался указать на то, что при следовании такому пути познания существенным является внутреннее воспитание, которое благодаря этому мы обеспечиваем себе. Да, это уже нечто существенное, если идут по этому пути к свободному от чувственности мышлению. Тут необходимо многое внутренне пройти. Надо совершить усилия, о которых во внешней жизни чаще всего не имеют никакого понятия. И совершая эти усилия, находясь в конце концов в этом душевном переживании, которое можно удерживать с трудом, так как оно в свою очередь очень легко ускользает от обычных сил человеческого существа тогда, когда погружаешься в это существо — погружаешься не туманным, расплывчатым, мистическим образом, но погружаешься с полной ясностью, погружаешься в духовность и знакомишься с этой духовностью. Узнают, что такое дух, и узнают это, обнаруживая дух на том пути, которым идет также остальное человечество, которым, однако, оно не идет до конца, но путь этот всеми людьми, желающими быть как-либо активными в познании и в социальной жизни, должен быть пройден ради потребностей осуществления наших современных социальных и познавательных стремлений. Это первое, что я показал через свою «Философию свободы».

Второе состоит в том, что, открыв свободу в свободном от чувственности мышлении как носителя подлинной нравственности, мы уже не можем моральные понятия и нравственные заповеди выводить в определенной степени по аналогии, из природных явлений; мы должны отказаться от всего того, что ведет нас к нравственному содержанию естественнонаучным путем, ибо это нравственное содержание должно возникать свободно, оно должно возникать в сверхчувственном переживании, В то время я отважился ввести термин, который был мало понят, но он безусловно должен быть установлен, если входят в эту область и если вообще хотят понять свободу, Я выразил это так: нравственный мир открывается нам в нашей моральной фантазии. И я употребил с полным сознанием это выражение «моральная фантазия», [26] чтобы указать на то, что относящаяся сюда, как и образы фантазии, духовная работа происходит во внутреннем существе человека, отвлекаясь от внешнего; и с другой стороны, указать на то, что, прежде всего в этой области, которая сохраняется свободной от внешних впечатлений и которая сама покоится на внутренней работе человека, постигается то, что делает для нас мир ценным религиозно-нравственно, а именно постигаются нравственные заповеди. И одновременно уже в моей «Философии свободы» я отчетливо указал на следующее. Когда мы остаемся внутри человеческого, нам, правда, открывается нравственное содержание как содержание моральной фантазии, однако, если мы более детально останавливаемся на этом содержании, которое открывается нам как приносимое нами из духовного мира, тогда мы встраиваем себя во внешний, чувственный мир.

26

26. … моральная фантазия: См. гл. ХII «Философии свободы».

Если вы в самом деле изучаете философию, то вы точно заметите врата, через которые предлагается путь в духовность посредством этой философии. Хоть и продвинулся я в этой философии так, что о ходе своих исследований я мог бы дать отчет любому специалисту в области аналитической механики, да вовсе не придаю никакого значения тому, что через всякую болтовню со стороны какого-либо спиритизма или туманной мистики могло бы привести к одобрению некоего пути в духовность. С этой стороны можно легко достичь одобрения, если говорить о всякого рода духовном, но как раз на этой стороне избегают того пути, которым в то время я пытался идти. Я искал для духовного достоверности и безопасности, и мне в высшей степени было безразлично одобрение любых болтунов, выступающих за это духовное, исходя из каких-либо туманно-мистических подоснов. Но этим одновременно достигалось другое.

Если останавливаются детально как раз на этих двух направлениях, которые я показал в «Философии свободы» как подлинные наблюдения сознания, если идут еще дальше и делают следующий шаг, то что же обнаруживается именно в этом случае? Если достигли внутренних переживаний, находящихся в сфере чистого мышления, тех внутренних переживаний, которые в конце концов раскрываются как переживание

свободы, тогда приходят к метаморфозе познания в отношении внутреннего мира сознания. Тогда понятия и идеи не остаются понятиями и идеями, тогда гегельянство не остается здесь гегельянством, тогда абстрактность не остается абстрактностью, тогда, двигаясь в этом направлении, входят прежде всего в реальную область духовности. Тогда первое, чего достигают, не является уже только «понятием», только «идеей», ничем таким, что составляет все содержание гегелевской философии — нет, тогда понятие и идея превращаются в образ, в имагинацию. Тотчас открывают высшую ступень, которая пока проецируется только в моральные фантазии, открывают ступень познания имагинации. Как, занимаясь философией, погружаются еще в искусственно построенную реальность, так, имея возможность двигаться внутренним образом по пути, указанному «Философией свободы», и поднимаясь над миром фантазии, вступают в некий мир идей, которые уже не являются образами сновидений, но указывают на реальность — однако, на реальность духовного рода — точно так же, как цвета и звуки зафиксированы чувственной реальностью. Теперь достигают области имагинативного, образного мышления. Достигают реальных имагинаций и через них находятся в некоем мире, а не только внутри самого себя; достигают инспирации, которую можно пережить, если математизируют в правильном смысле, если переживанием становится само математизирование, и тогда определенным образом могут перерасти себя и подняться к тому, о чем, например, говорится в философии Веданты. Имагинация подходит к этой инспирации с другой стороны. И тогда через эту имагинацию открывают то, что потом делает человека постижимым в имагинациях, в образных представлениях, в представлениях, имеющих более конкретное содержание, чем абстрактные мысли, в этих образных представлениях открывается то, что делает человека постижимым со стороны сознания. Нужно отказаться от стремления идти дальше при достижении этого момента, не желать теперь дальнейшего продвижения, просто не позволять мышлению, свободному от чувственных впечатлений, катиться дальше в силу внутренней инерции и думать, что с помощью этого свободного от чувственности мышления проникнешь в тайны сознания, но надо как раз иметь смирение остановиться теперь и определенным образом изнутри противопоставить себя духовному внешнему миру. Тогда в сознание не впрядешь мысли, которые его не в состоянии постичь, но воспримешь имагинацию, благодаря которой теперь можно понять сознание. Так надо остановиться у феномена на внешней границе, и мысли оказываются тем, что может организовать эти феномены в познании. Такой отказ от дальнейшего движения тут необходим, и именно благодаря этому приходят к духовности, скрытой в интеллектуальности; так же надо исследовать внутри, иметь смирение успокоиться мысленно, до некоторой степени внутренне привести мысли к отражению, чтобы благодаря этому приблизиться к образам, которые только теперь развертываются во внутреннем мире человека. Я хотел бы сказать, что если я здесь (см. рис.) изображаю внутренний мир человека и приближаюсь к этому внутреннему миру посредством самосозерцания и чистого мышления, то мне с моим мышлением не следует продолжать движение все дальше и дальше, ибо тогда я попадаю в область, где чистое мышление уже ничего не находит, но может представить только наглядные или вообще какие-либо жизненные реминисценции. Я должен покориться и вернуться назад. И тогда в точке рефлексии мне дается имагинация. Тогда внутренний мир раскроется мне как имагинативный мир.

Как видите, тут внутренне мы приходим теперь к двум полюсам. Мы приходим к полюсу инспирации в отношении внешнего мира и к полюсу имагинации в отношении внутреннего мира. А теперь, если схватываешь эту имагинацию, тогда из этих имагинации можно внутренне составить то, что является реальностью, подобно тому, как во внешней природе с помощью понятий и экспериментов слагают познание природы; эта реальность прежде всего оказывается тем, что теперь наполняет человека не как чувственное тело, но как эфирное тело — разумеется, это происходит всю его жизнь, но особенно интенсивно оно наполняет его в его первые семь лет жизни. Потом, при смене зубов, оно приобретает другой облик, как я вчера вам это изложил. А благодаря этому приобретается способность наблюдать, как это эфирное или жизненное тело работает в физической организации человека.

Исходя из какой-либо философской теории познания, можно с легкостью сказать: да, человек, желая опираться на ясную логику, должен стоять в пределах понятий, он должен останавливаться в пределах того, что позволяет оправдать себя в форме обсуждения и доказывая в обычном смысле слова. Прекрасно. О познании можно очень долго продолжать теоретизировать. Но даже если еще имеешь сильную веру в такую теоретико-познавательную сеть, если даже она очень верна логически, — реальность мне не предстает: реальность живет не в том, что так хорошо логически построено. Реальность живет именно в образах. И если мы не решаемся схватывать образы или имагинации, то мы не схватываем именно человека в его истинности. И речь идет вовсе не о том, что из определенного пристрастия мы внешним образом говорим о том, как должно выглядеть познание, чтобы оно было подлинным. Но речь идет о том, что мы вопрошаем действительность — через что она хочет нам раскрыться. Только тогда мы приходим к имагинации. Тогда то, что живет в моральной фантазии, оказывается проекцией вниз, в обычное сознание, высшего духовного мира, который мы, конечно же, можем схватывать в имагинациях.

Итак, мои глубоко уважаемые слушатели, я привел вас, по крайней мере, пытался привести к двум полюсам: инспирации и имагинации; с ними мы в ближайшие дни познакомимся с духовно-научной точки зрения еще точнее и подробнее. В известной мере, я должен был только привести к вратам, чтобы вы увидели, что эти врата хорошо обоснованы в обычном естественнонаучном смысле. Ибо только имея обоснование этих врат, мы можем прийти также и к обоснованию здания, в которое мы вступаем через эти врата, здания самой духовной науки. Конечно, проделывая весь этот путь, описанный мной сегодня, я бы сказал, очень трудный теоретико-познавательный путь, в отношении которого иной может сказать, что он труден для понимания, так как, проделывая этот путь, необходимо иметь мужество согласиться, я бы сказал, с анти-Гегелем, а не только с Гегелем. После того как описано гегельянство, как я попытался описать его в своих «Загадках философии», необходимо понять, даже отдать должное Штирнеру [27] и описать его, как я попытался это сделать в той же книге, ибо в Штирнере имеет место то, что как «Я» раскрывается нам из сознания. И оно имеет антисоциальное значение в том случае, если это штирнеровское «Я», восходящее из инстинктивных переживаний, берут просто так, как оно есть, когда его не пронизывают тем, что доходит до моральной фантазии и до имагинации. Но в действительности социальное, как мы видели, означает то, что «Философия свободы» ставит на место штирнерианства. Надо, однако, иметь мужество пройти сквозь инстинктивное «Я» в смысле Штирнера, чтобы дойти до имагинации; и надо иметь мужество другого рода, чтобы увидеть в облике ассоциативной психологии, происходящей от Миля, [28] от Спенсера [29] и подобных умов и т. д., которые хотели овладеть сознанием с помощью одного только понятия, что невозможно. Надо иметь мужество осознать, что в настоящее время необходимо идти совсем другим путем. Раньше человек Востока, внося математизирование в философию Веданты, шел путем в настоящее время уже непригодным. У человека Запада больше нет этого пути. Человечество находится в развитии. Оно продвинулось вперед. Надо искать другой путь. И мы уже находимся в начале этого пути и его начало лучше всего обнаруживается, если ассоциативную психологию умеют рассматривать как такую науку, которая хочет проталкиваться по инерции и приходит, собственно, в ничто, когда приводит внутренние представления в такую связь, как обычно связывают внешние явления природы. И если вначале сумеют понять эту ассоциативную психологию, тогда, конечно же, через созерцание сумеют войти в область имагинации. Как когда-то Восток, восходя к праматематическому мышлению, видел мысли философии Веданты, видел путь в духовность внешнего мира, так мы должны, выполняя поставленные перед нами сегодня задачи, обратив взгляд внутрь, иметь мужество двигаться от голых понятий и идей к имагинацям, к созерцаниям и благодаря этому снова открыть эту духовность сначала в нашем внутреннем существе. Потом мы сможем внести ее во внешний мир. Тогда мы будем иметь духовность, схваченную посредством внутреннего существа человека, с возможностью вынести ее в социальное бытие. Это бытие на самом деле не ждет ничего другого, кроме такого познания, которое может быть в то же время социальным. В дальнейшем мы увидим, что так оно и есть.

27

27. Макс Штирнер, см. прим. № 12.

28

28. Джон Стюарт Милль, см. прим..№ 5.

29

29. Герберт Спенсер, 1820 — 1903, англ, философ.

Пятый доклад Дорнах, 1 сентября 1920 г

Сегодня надо будет заняться разными фактами, которые можно понять, собственно, только в том случае, если мы освободимся от некоторых предрассудков, интенсивно и долго, вплоть до нашего времени, насаждаемых человечеству через систему воспитания. Речь будет идти о том, что многое, о чем будет сказано сегодня и что завтра найдет дальнейшее подтверждение, следует постигать в известной степени через некий род прорыва к созерцанию духовных фактов. Вы должны обдумать следующую мысль. Если в отношении духовно-научных высказываний выдвигается требование доказывать их в таком же роде, как доказывают в эмпирической естественной науке или в современной юриспруденции, пожалуй, даже в нынешней социальной науке, хотя она по сути непригодна для использования ее в общественной жизни, то с таким доказательством, собственно, нельзя уйти достаточно далеко. Ибо это доказательство истинный духовный исследователь уже должен нести в себе. Он должен был взрастить себя как раз на строгих методах современного естествознания, действительно математизирующего естествознания. Он должен знать, как тут доказывают, и должен снова этот способ доказательства воспринять во весь ход своей душевной жизни и развить его для более высокой ступени познания. Поэтому в большинстве случаев, когда в отношении духовного исследователя выступают с требованием обычного доказательства, он, как правило, очень хорошо знает то, о чем его спрашивают, и давным-давно предвосхитил возражения, которые могут ему предъявить. Он даже в истинном смысле слова только тогда является духовным исследователем — в том смысле, в каком духовное исследование было охарактеризовано здесь вчера, — когда он действительно прошел через строгую дисциплину в современном естественнонаучном познании и когда он достаточно хорошо знаком по результатам современного исследования, по крайней мере, с духом этого исследования. Это то, что я должен высказать в качестве предпосылки, — и еще кое-что другое. А именно, если останавливаешься в пределах формы доказательства, вошедшей главным образом сегодня в научные привычки через искусство экспериментирования, то никогда не придешь к познанию, пригодному для социальной жизни. Ведь в эксперименте тоже действуют так — хотя и предаются иллюзии, что это происходит иначе, — чтобы следовать известному направлению и иметь возможность подтверждать определенным образом через явления то, что живет в идеях, которые формулируют либо в законах природы, либо в числовых выражениях.

Поделиться:
Популярные книги

Неожиданный наследник

Яманов Александр
1. Царь Иоанн Кровавый
Приключения:
исторические приключения
5.00
рейтинг книги
Неожиданный наследник

Ты не мой Boy 2

Рам Янка
6. Самбисты
Любовные романы:
современные любовные романы
короткие любовные романы
5.00
рейтинг книги
Ты не мой Boy 2

Курсант: назад в СССР

Дамиров Рафаэль
1. Курсант
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.33
рейтинг книги
Курсант: назад в СССР

Идеальный мир для Лекаря 4

Сапфир Олег
4. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическая фантастика
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 4

Приручитель женщин-монстров. Том 7

Дорничев Дмитрий
7. Покемоны? Какие покемоны?
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Приручитель женщин-монстров. Том 7

Я – Орк. Том 3

Лисицин Евгений
3. Я — Орк
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Я – Орк. Том 3

Титан империи

Артемов Александр Александрович
1. Титан Империи
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Титан империи

Цеховик. Книга 1. Отрицание

Ромов Дмитрий
1. Цеховик
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.75
рейтинг книги
Цеховик. Книга 1. Отрицание

Я все еще не князь. Книга XV

Дрейк Сириус
15. Дорогой барон!
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я все еще не князь. Книга XV

Невеста на откуп

Белецкая Наталья
2. Невеста на откуп
Фантастика:
фэнтези
5.83
рейтинг книги
Невеста на откуп

Невеста напрокат

Завгородняя Анна Александровна
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.20
рейтинг книги
Невеста напрокат

Изменить нельзя простить

Томченко Анна
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Изменить нельзя простить

Фиктивный брак

Завгородняя Анна Александровна
Фантастика:
фэнтези
6.71
рейтинг книги
Фиктивный брак

Младший научный сотрудник

Тамбовский Сергей
1. МНС
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
6.40
рейтинг книги
Младший научный сотрудник