Гранитный линкор
Шрифт:
Около пушки и спаренных зенитных пулеметов застыли боевые расчеты.
Рыжебородый сигнальщик, небрежно сдвинув на затылок черную шапку-ушанку, старательно осматривал изломанный прибрежными скалами горизонт.
Туман слегка рассеивался. «Охотник» увеличивал скорость.
В кубрике было тесно и душно. Матросам-пассажирам хотелось на палубу. Там легче дышать и лучше осматривать незнакомые берега. Но командир катера не разрешал подниматься наверх.
Ерохин с Сибиряком устроились у входа, на трапе.
На палубе, опершись о поручни командирского
Катер шел быстро. Навстречу ему глухо, как бы с неохотой, шипели седые буруны Баренцева моря...
— Воздух! — заглушая шум мотора, крикнул рыжебородый сигнальщик.
— К бою! — раздалась спокойная команда командира катера.
Ерохин и Сибиряк не утерпели, выскочили на палубу. Но строгий, колющий взгляд командира заставил их снова убраться на свое место. Они хорошо видели, как из-за прибрежных скал вынырнули три вражеских самолета и устремились на судно.
— Начинается!—лихорадочно блеснул глазами Ерохин.— На нас идут!
Катер развил предельную скорость. Командир вел его не прямо, а зигзагами, что мешало самолетам взять правильный прицел. Вражеские штурмовики, резко снижаясь, приближались к «Охотнику». Засвистели, защелкали кругом пули. Дрогнули и ударили по врагу зенитные пулеметы. И вдруг смолкли. Молодой пулеметчик схватился обеими руками за живот и, сдерживая стон, опустился на палубу. Второй, опрокинувшись навзничь, остался недвижим.
Ерохин и Сибиряк подбежали к раненому и потащили его в кубрик.
Когда штурмовики снова устремились на катер, к спаренным пулеметам подскочил пехотный командир. Он плотно припал к прицелу. Крупные черты его лица исказились. Свежий шрам на правой щеке покраснел.
Головной самолет шел прямо на катер и был уже совсем близко. Сквозь прозрачный колпак кабины видна была голова летчика. Пальцы командира плавно нажали на спусковой крючок. Катер мелко задрожал. Голова вражеского пилота исчезла. Самолет неестественно качнулся и, проревев над катером, чуть не задев его шасси, врезался в море.
— Готово!— торжествующе крикнул Ерохин и вместе с Сибиряком побежал на помощь командиру.
Два вражеских самолета снова ринулись на катер. Опять завязался бой. Атаки врага были отбиты.
Командир катера крепко пожал руку пехотному командиру.
— Спасибо вам, Николай Степанович! И вам, товарищи матросы, от всего экипажа спасибо! — обратился он к Ерохину и Сибиряку.— Хорошо поработали!
Пехотный командир, как будто ничего не случилось, отошел от пулеметов и встал на прежнее место.
— Вот это орел! — восторженно посмотрел на него Ерохин.
— Кто он — этот Николай Степанович? — спросил он у командира катера.
— Приедете на Угрюмый, узнаете! — серьезно ответил лейтенант.
— А я знаю кто! — вдруг просиял Ерохин.— По хватке узнал!
— Кто, думаете? — улыбаясь, спросил Чуприн.
— Разведчик капитан Углов! — тихо сказал Ерохин.
— Прошу в кубрик!—торопливо перевел разговор Чуприн.
В самом дальнем углу кубрика в окружении незнакомых матросов, прижавшись друг к другу, сидели две девушки. Та, что с виду казалась меньше, с некрасивым веснушчатым лицом, большими робкими и будто тоже веснушчатыми глазами, украдкой поглядывала то на широкоплечего артиллериста, углубившегося в свои думы, то на неуемного, порывистого Ерохина. За лихой веселостью она уловила в смеющихся глазах парня глубоко скрытую грусть.
— Тесно здесь будет такому. Ему, пожалуй, и в открытом море не хватит простора! — прошептала она.— На нем самые большие полушубки недомерками покажутся, из двух один выкраивать надо!..— Подруга молчала.—Лена, Ленуся, ты спишь? — окликнула девушка подругу.
— Нет, Соня, вот лежу и думаю: это он? — мягко зазвучал голос Лены.
— О ком это ты, Лена?
— Да все о том... со шрамом который...
— А ты не думай о нем, Ленуська, спи.
Спать Лене не хотелось. Она поднялась, подошла к приоткрытому иллюминатору. Матросы уступили ей место. Поток солоноватого холодного воздуха ударил в лицо девушки. «Вот оно, Баренцево море!» — Лена задумчиво улыбнулась.
Стоявшие рядом матросы пробовали заговорить с ней, познакомиться, но девушка на их вопросы отвечала строго и односложно: да, нет.
— Ржаной сухарик! — разочарованно заключил голубоглазый франтоватый матрос.
— Ничего, побудет с нашим братом матросом, сразу размокнет! — обнадежил его пожилой небритый связист.
...Лена ехала на фронт. Она окончила курсы радисток, была зачислена в морскую пехоту и направлена на далекий Север — туда, где сражался Николай Углов. О его подвигах она прочитала в газете и решила: буду такой, как мой земляк!..
Чем ближе они подходили к цели, тем больше сжималось ее сердце. «Что же это такое, страх? — смущенно спрашивала она себя.— Нет, Ленка, не осрамись перед моряками!»
Всматриваясь в мрачные прибрежные скалы, Лена вспомнила, как еще не так давно она с группой своих однокурсников под руководством закаленного альпиниста преподавателя Александра Ивановича, прозванного студентами дядей Сашей, поднималась по неприступным кручам на вершину Эльбруса. Это было самое большое событие в жизни девушки, о котором она мечтала долгие годы учебы в институте. Легко мечтать, но осуществлять мечту трудно. Многие преподаватели, да и близкие ее подруги и товарищи не верили, что она, такая хрупкая на вид, сможет преодолеть неприступные кручи Эльбруса.
— Такой только в балете танцевать,— говорили знавшие девушку студенты.
— Ну и пусть не верят, они меня еще узнают! — упрямо твердила Лена.
Только один дядя Саша верил в нее и настоял на том, чтобы Елену Ильичеву включили в его альпинистскую группу.
Тяжелым был путь восхождения на Эльбрус. Многие крепкие на вид студенты не выдерживали и возвращались. Пробирались по узеньким, нависшим над пропастями выступам, карабкались по крутым, почти отвесным скалам. Часто не на что было опереться, казалось, не за что зацепиться, но пальцы впивались в трещины гранита, а твердые мышцы поднимали все выше и выше.