Гражданин Галактики (сборник)
Шрифт:
Я хочу, чтобы здесь не было никаких недомолвок, ибо насчет близнецов наплели уйму всякой чуши с тех пор, как они неожиданно приобрели такое большое значение. Поймите: я — это я, а вовсе не мой братишка Пат. И я всегда знал, кто из нас кто, даже если все остальные не могли отличить нас друг от друга. Он правша, а я левша. Кроме того, с моей точки зрения, я тот самый, кому всегда доставался меньший кусок пирога.
Я даже припоминаю случай, когда Пат успел благодаря своей ловкости ухватить оба куска. Заметьте — это не общие слова: я говорю о совершенно конкретном песочном торте с шоколадной глазурью. И о том, как Пат ловко провернул дело таким образом, что стянул
Я вовсе не хочу показаться нытиком и ябедой… но, говоря по правде, до сих пор чувствую, как горло мне перехватывает гнев, несмотря на разделяющие нас годы и мили, когда я вспоминаю, как меня наказали из-за того, что па и ма решили, будто это я и есть тот, который пытается стянуть две порции пирожного. Сейчас я просто стараюсь быть честным перед самим собой. Доктор Деверо велел мне писать дневник со всей откровенностью, на которую я способен, и посоветовал начать с того, каково это — быть близнецом. Вы же не близнец, правда? А даже если и близнец, хотя сорок четыре шанса против одного за то, что это не так, то скорее всего — разнояйцевый, тогда как мы с Патом — однояйцевые, что еще раза в четыре снижает ваши шансы на владение одинаковым с нами опытом.
Говорят, будто один из близнецов всегда отстает от другого в развитии. Я так не думаю. Пат и я были похожи как два ботинка из одной пары. В тех редких случаях, когда между нами обнаруживались различия (я, например, обгонял его на дюйм по росту или на фунт по весу), эта разница быстро выравнивалась. В школе мы получали одинаково хорошие отметки; зубы у нас прорезались одновременно. Однако у Пата был сильнее развит «хватательный» инстинкт, чем у меня. И еще было в нем нечто такое, что психологи называют «стремлением к доминированию». Различие это столь тонкое, что обнаружить его трудно, и посторонним оно почти незаметно. Могу сказать, что возникло оно внезапно, на ровном месте, а затем стало столь прочным, что характер сложившихся между нами отношений мы уже не могли изменить, даже если бы оба и попытались это сделать.
Думаю, если бы акушерка приняла меня первым, то наверняка я стал бы тем, кому достается лучший кусок пирога. Впрочем, возможно, так оно и случилось: откуда мне знать, как это у них все происходило.
Только не думайте, что быть близнецом плохо, даже если вам, так сказать, достаются только вершки; в основном это прекрасно. Вы попадаете в толпу чужих людей, вам среди них страшно и неуютно, но в двух футах от вас шагает близнец, и вы сразу же перестаете ощущать свое одиночество. Или кто-то вдруг врежет вам в челюсть, и, пока у вас голова идет кругом, ваш близнец уже дает сдачи обидчику и победа на вашей стороне. Вы провалили контрольную, братишка — тоже, и значит, опять вы не одиноки.
Не следует думать однако, что иметь брата-близнеца — это все равно что иметь близкого и верного друга. Ничего подобного! Хотя, конечно, в определенном смысле близнец роднее, чем друг.
Пат и я вступили в первый контакт с Фондом Поощрения Перспективных Исследований (ФППИ) в тот день, когда прямо к нам домой заявился этот самый мистер Гикинг. Мне он совсем не понравился. Па мистер Гикинг тоже не понравился, и он намылился выставить его как можно быстрее, однако тот уже успел угнездиться за столом с чашечкой кофе — понятия ма о правилах гостеприимства отличались непоколебимой строгостью.
Таким-то образом мистер Гикинг и получил возможность высказаться. Он, по его словам, был местным агентом «Генетических исследований».
— А что это такое? — сухо спросил па.
— «Генетические исследования» — научно-исследовательское агентство, мистер Барлетт. В настоящее время оно осуществляет проект, заключающийся в сборе данных о близнецах. Этот проект представляет большой интерес для общества, и мы надеемся, что вы не откажетесь от участия в нем.
Па набрал в грудь побольше воздуха, вытащил тот воображаемый ящик из-под мыла, {6} который у него всегда наготове, взобрался на трибуну и принялся вещать:
— Опять это правительство сует свой нос куда его никто не просит. Я — порядочный гражданин, я аккуратно плачу по своим счетам и содержу свое семейство. Мои дети ничем не хуже прочих детей, и меня просто с души воротит, как подумаю об отношении к ним правительства. Я не желаю, чтобы их тыкали, кололи и изучали ради удовольствия какого-нибудь бюрократа. Мы хотим только одного — пусть нас оставят в покое и пусть государство признает очевидный факт, что мои сыновья имеют столько же права дышать воздухом и занимать пространство, как и любой другой человек.
Па вовсе не глуп, просто его реакция на проблемы, касающиеся нас с Патом, столь же автоматична, как реакция собаки, которая слишком часто получала пинки. Мистер Гикинг пытался было его успокоить, но па останавливать безнадежно, раз уж он завел свою волынку.
— Передайте департаменту контроля численности населения, что я не потерплю их «генетических исследований». И чего они намереваются ими достичь? Вернее всего, как предотвратить появление близнецов? А чем плохи близнецы? Чем был бы Рим без Ромула и Рема? {7} Ну-ка, ответьте мне! Мистер, а вам известно, сколько…
— Мистер Барлетт, прошу извинить, но я не имею отношения к правительству.
— А? Так почему же вы сразу этого не сказали? Тогда от кого вы?
— «Генетические исследования» — это агентство Фонда Поощрения Перспективных Исследований.
Я почувствовал, что интерес Пата сразу же возрос. О Фонде Поощрения Перспективных Исследований слыхал каждый, но случилось так, что мы с Патом недавно писали классное семестровое сочинение на тему о бездоходных корпорациях и взяли ФППИ в качестве типичного примера.
Нас обоих заинтересовали цели Фонда Поощрения Перспективных Исследований. Девизом Фонда было: «Хлеб, пущенный по водам», {8} а его устав начинался так: «Забота о благоденствии наших потомков». В уставе было много еще всякой юридической ерундистики, но правление директоров Фонда сформулировало свою задачу как финансирование исключительно тех научных направлений, к которым ни государство, ни частные корпорации даже не притронулись бы. Чтобы заинтересовать Фонд, проекту мало казаться перспективным с научной точки зрения или выгодным для общества: он обязательно должен быть еще и таким дорогостоящим, что к нему никто не посмеет подступиться. И желательно, чтобы проект мог принести плоды лишь в таком отдаленном будущем, что для налогоплательщиков и вкладчиков он становился явно непривлекательным. Чтобы загорелся энтузиазмом ФППИ, ему следовало предлагать нечто, стоившее миллиарды, и чтобы результаты этого проекта сказались бы не раньше чем через десять поколений, если вообще их можно было теоретически ожидать… Ну, что-нибудь вроде управления погодой (кстати, над этим Фонд тоже работал) или решения проблемы, где зимуют раки.