Гражданин Уральской Республики
Шрифт:
— Да, но это не имеет значения.
— Что значит, не имеет? Почему ты работаешь на них?
— Больной, вам пока нельзя много говорить. — Катя встала, и ее лицо превратилось в саму строгость, — этакая школьная учительница.
И она вышла. А вернулась через минуту со стеклянным столиком на колесиках. На столике, на подносе красовалась тарелка с ароматным куриным бульоном, кусок черного хлеба лежал рядом, и тут же стоял стакан желтого сока — апельсинового или ананасового, что-то в этом роде. Катя подкатила столик к кровати.
— Сам поешь или тебе помочь? — поинтересовалась она, неожиданно переходя на «ты».
И эти несколько грубые слова прозвучали таким женственным, материнским тоном, что у Кости потеплело в груди.
— Спасибо, я сам как-нибудь. Тарелку только подай, пожалуйста.
Костя подставил локти и выдвинулся вверх, боль слегка стрельнула в бок, но на этот раз он не поморщился. Устроился поудобнее, и Катя села рядом и подала тарелку с ложкой. Муконин втянул ноздрями аромат — бульон был свежий. В нем плавали кусочки курицы и картошки, собственно, это больше походило на суп. Костя зачерпнул немного, словно неумело, и хлебнул из ложки. Суп оказался на редкость вкусным. А может быть, ему просто так почудилось. В последнее время, в его походных условиях, любая еда казалась восхитительной.
Серо-зеленые глаза Кати принялись следить за ложкой. Лицо ее приобрело невозмутимую маску.
— Слушай, Кать, и все-таки хотелось бы знать, — начал он, поднеся третью ложку ко рту.
Девушка на мгновение приложила палец к губам.
— Не задавай лишних вопросов. Здесь везде уши и камеры.
Муконин обвел взглядом палату. Ну да, конечно… Он сделал глоток бульона.
— Хорошо. Тогда скажи мне хотя бы… Какое сегодня число? — В желудке почувствовалось приятное тепло.
— Двадцать девятое апреля, — известила Катя, смягчив голос.
Выхлебав наваристый бульон до дна, Костя вытер губы салфеткой с подноса. Затем осушил одним махом стакан сока и снова подтер рот. Поблагодарив медсестру, он заметил, что хочет еще немного вздремнуть. Глаза начали как-то сами собой смыкаться. Полное расслабление охватило его тело.
Катя молча забрала посуду и вышла из палаты.
Оставшись в одиночестве, он сначала боролся со сном, пытался заняться обдумыванием своего положения и возможных путей выхода. Но быстро утомившаяся голова не хотела соображать. Да еще и тупо ноющие в разных местах боли мешали думать. Костя пришел к единственной мысли: нужно каким-то образом склонить Катю на свою сторону. Но каким образом? Не случайно же миротворцы ее приручили! Если она местная, то что ее подвигло прислуживать Джонам? В поисках лучшей доли продалась иностранцам? Увидела свое будущее за океаном, в просторной квартире в центре американского городка? Интересно, она спит с этим Майком? А может статься, она их втайне ненавидит. Что же касается Кельвина, Костя так и не решил, каким образом ему отвечать на неминуемые вопросы о Минипе и всем остальном, тесно и не тесно связанном с тайным оружием. Сон быстро победил Муконина, он съехал на подушку и закрыл глаза.
Сновидение пришло какое-то бредовое, из тех, что сразу забываются при пробуждении. Едва Костя поднял веки, вернулась переводчица-медсестра, а за ней следом и Майк Кельвин.
Они снова расселись около постели. Катерина заботливо померила Косте давление. При этом глаза ее прыгали от Муконинской руки к пиджаку Кельвина и обратно. Один раз, правда, их с Костей взгляды встретились. И ему показалось, что в ее глазах промелькнуло сочувствие.
Сняв с его руки манжету тонометра (Костя заметил, что на ее тонких изящных пальцах нет ни единого кольца), девушка утвердительно кивнула в сторону американца.
Тот начал быстро и переливисто говорить.
— Константин, нам хорошо известно, — стала переводить Катя, глядя мимо Кости, — что вы доставили в Самару секретное нанотехнологическое оружие, так называемую Минипу. (Это слово — Костя услышал — забавно прозвучало с уст Натовца.) При передаче чемоданчика вашим самарским агентам, вы все были задержаны с поличным силами Миротворческого контингента. Здесь вы подпадаете под юрисдикцию Поволжской Международной Республики. Согласно ее чрезвычайному законодательству, всякое преступление, направленное на подрыв основ молодой республики, карается смертной казнью.
Кельвин сделал многозначительную паузу. Катя, закончив перевод, недовольно свела чудные густые брови.
Странное дело, но Костю ни капли не испугали слова о смертной казни. Быть может, с месяц назад, когда липовая Минипа, не ставшая еще достоянием чужих ушей, не доставляла проблем, когда не было и в помине всех этих передряг с дорогой, с перестрелками, с потерей Гани… Наконец, с почти пережитой уже кончиной во время преследования миротворцами, когда его на плечах тащил некий Дрюн. (Поди-ка, также сидит сейчас под допросом, а может и пристрелили уже?) Так вот, скажи кто-нибудь с месяц назад, что скоро посадят Костю на электрический стул, он бы испытал естественный трепет простого смертного, но теперь, теперь Костя почувстовал лишь странное равнодушие к собственной шкуре. И главное в том, что жить-то дальше особо не для кого. Насчет Родины он уже все сделал. Разве что Маша, которую, в случае возвращения, хотел бы обнять и попросить прощения за все? Да и та давно не ждет.
— Но мы предлагаем вам сотрудничество, — снова начал Майк. — Сотрудничество со штабом Миротворческих сил будет в данном случае расцениваться как явка с повинной. И смертная казнь на электрическом стуле, скорее всего, будет заменена небольшим сроком заключения.
Еще одна небольшая пауза. На лице Катерины отразилась растерянность.
— Не исключено, что мы вообще подарим вам полную свободу. («Ах вы, благодетели мои золотые!» — со злостью подумал Муконин.) Все зависит, Константин, от полноты ваших признаний, от степени вашего стремления к взаимовыгодному сотрудничеству, от вашего искреннего раскаяния и вашего рвения помочь молодой неокрепшей республике.
Костя едва сдержал усмешку. Японский бог, до чего же все это знакомо! Ну почему каждая сука так хочет меня завербовать?!
— Уважаемый мистер Кельвин, — с придыханием сказал Костя, выдвинувшись на локтях и приняв положение полусидя, — вы действительно полагаете, что я так сразу и соглашусь?
Катя на мгновение просветлела в лице, повернулась к Кельвину и перевела.
— Думаете, я боюсь вашей смертной казни посредством электрического стула? — вздохнув, добавил Костя. — Экая невидаль? Умереть мне с некоторых пор уже не страшно, а электрического тока я и вовсе не пугаюсь. Меня еще в детстве как-то двести двадцать долбануло, и ничего, перетерпел.
Пока Катерина переводила, Костя отдыхал. Поняв смысл его слов, Кельвин удивленно поглядел на Костю.
— Или вы думаете, — не унимался тот, — что я вот так вот все выложу, отчего-то решив вдруг принять вашу сторону, а ваши доблестные миротворцы потом спокойно прижмут Урал? И что вы посулите русским в этом случае? Чего вы, собственно, добиваетесь? Какую продуктивную идею вы способны принести русскому народу? Или вы сгноите его в лагерях? Только не надо мне рассказывать сказки про хваленую американскую демократию.