Гражданская война в России: Записки белого партизана
Шрифт:
Необыкновенно живописная процессия дефилировала по главной улице города, ведомая старейшим казаком. Представители населения несли старые, заслуженные в боях знамена, куренные значки, перначи, булавы и насеки — знаки атаманского достоинства, — царские грамоты, георгиевские трубы и литавры. Кубанский атаман и все представители правительственной власти с непокрытыми головами следовали за процессией.
Перед зрителями проходила наглядно вся старая, полная превратностей и тяжелых испытаний, казачья жизнь.
В царских грамотах, скрепленных громадной сургучной
Обласканные, счастливые, разъезжались почетные гости по станицам и возвращались к своей обычной, будничной жизни. Гипноз виденного и слышанного надолго заволакивал в сознании казаков розовым флером реальную действительность.
А действительность была такова.
Старое, императорское правительство поддерживало казачество как специальное, военное сословие, но в то же время зорко и неизменно принимало меры предупреждения и пресечения против подозреваемого у казаков бунтарского духа и наклонности к сепаратизму, или, как теперь говорят: «к самостийности».
Было установлено, почти как правило, что наказными атаманами назначались лица, посторонние казачьему войску, преимущественно строевые генералы, проходившие это назначение как этап своей служебной карьеры.
Центральным органом управления казаками было Главное управление казачьих войск в Петрограде, в многочисленном составе которого казаков не было. {25}
Ни один рубль общевойсковых денег не мог расходоваться казаками без благословения двухэтажной опеки над ними.
Невзирая на это, хозяйство казаков (здесь, разумеется, главным образом Кубанский край) неуклонно, так сказать, контрабандою, развивалось. Народные школы и средние учебные заведения росли как грибы, на деле проводилась идея всеобщего народного обучения; землевладельческие орудия находили себе применение, как нигде в других земских губерниях; область покрывалась сетью телефонов.
Лучшие хозяйственные казаки мечтали о введении на Кубани земского самоуправления, справедливо ожидая от этой реформы самого бурного подъема интеллектуальной и экономической сторон жизни края.
Но наступила война 1914 г. Казаки дали огромную, исправно снаряженную армию.
Культурная жизнь была приостановлена; недостатки и уродливости форм государственного управления чувствовались всеми и давили сознание даже тех, кто до сего времени политикой не занимался.
Февральский переворот застал казачье население врасплох.
Сущность и значение исторических событий усваивались с трудом и вселяли в умы наиболее домовитых казаков большие тревоги. Но молодежь и порочные элементы почувствовали запах «свободы» и бросились в города, с населением не казачьим, где местные социалисты подхватили давно подготавливаемую
Героями были те, кто мог громко с высоты заборов, бочек и столов выкрикивать на разные лады и во всех падежах слова: буржуазия, контрреволюция, завоевания революции, пролетариат и т. п. «Довольно кровушки нашей попили…», «Вся власть народу…», «Да здравствует революция!..»
В городах на Кубани делалось все то же, точно по трафарету, что происходило в других местах России.
Но казаки, внимательно следя за происходящим, участвуя в революционных демонстрациях, думали свою думу и были себе на уме.
На собранном в апреле месяце временным областным исполнительным комитетом областном съезде представителей Кубанской области казаки сразу почувствовали грозящую их существованию опасность, так как было решено власть по управлению краем передать областному исполнительному комитету.
Казаки заволновались и, собравшись вслед за съездом на свою казачью Раду, постановили образовать свое Войсковое правительство, которое по общекраевым вопросам входило целиком в состав областного исполнительного комитета, а в делах казачьих управлялось самостоятельно {26}
Предшествовавший Раде областной съезд с заправскими ораторами из учителей, рабочих и крестьян уже достаточно развратил казаков и отравил их ядом наблюдаемого ими успеха ораторов, аплодисментов и криков одобрения. Чтобы сорвать аплодисменты, не останавливались ни перед чем, и всякая речь неизменно заканчивалась крылатыми словами о свободе, революции и власти народа! Казакам уже была привита мысль, что можно обойтись без интеллигенции и, в особенности, без генералов и офицеров.
Помню, в Раде читалось постатейно положение о войсковом штабе. В одном из параграфов положения говорилось, что начальником штаба должен быть офицер Генерального штаба. Казакам это не понравилось. Во время перерыва, в кулуарах, я подошел к группе станичников, о чем-то шумно говоривших:
«Шо воны опять суют нам генералов, — говорил один член Рады, — опять старый режим!»
«Шо-жь, Петро Ахфанасьевич, — обратился оратор к одному почтенному, с нашивками, сверхсрочной службы, уряднику, — вы десять годив були станичным инструктором, хиба ж вы не справитесь с обязанностью начальника штаба?»
Петро Ахфанасьевич скромно потупился и сказал:
«Ни, шо-жь, я можу, тилько трудновато…»
Среди казаков нередко можно было услышать мнение, что теперь свобода и войсковым атаманом должен быть простой казак.
Но это говорилось под сурдинку. Открыто с такими претензиями никто выступать не решался. Наоборот, когда со стороны представителей Армавирского района — не казаков — была сделана попытка подорвать авторитет областного комиссара К. Л. Бардижа — депутата 4-х Государственных Дум по Кубанской области, — то в противовес этой попытке устроили Бардижу шумную овацию.