Гражданская война в России: Записки белого партизана
Шрифт:
7 марта отряд двинулся обратно в Шенджий, где были получены новые подтверждения о канонаде, слышавшейся в направлении Кореновской.
На рассвете 8 марта мы двинулись к аулу Локшукай, расположенному на левом берегу Кубани несколько выше станции Пашковской, и заняли паромную переправу через Кубань. Весь день 8 марта и день 9 марта мы напряженно слушали, не раздадутся ли где-либо на правом берегу отзвуки боя. Если Корнилов из Кореновской движется на Екатеринодар, то мы не могли не слышать его приближения, так как знали, что Екатеринодар не эвакуируется большевиками и взять его можно было только с боем. Но на правом было тихо, и слышалась только
К полудню 9 марта уже было ясно, что Корнилова поблизости нет и что далее оставаться в Локшукае нельзя, так как прикрывающий нас отряд Кузнецова отошел в горы и создалась опасность, что нас прижмут к Кубани и отрежут все пути отступления.
Вечером 9 марта собрался военный совет, на котором было предложено два решения: 1) переправиться на правый берег Кубани, попытаться при поддержке казаков Пашковской станицы овладеть Екатеринодаром, где, по слухам, большевики чувствуют себя неуверенно; 2) отходить согласно ранее намеченного, плана к г. Майкопу через аулы Ротлукой, Вогепший, станицу Бакинскую и т. д. Подавляющим большинством голосов было принято второе решение, и ночью на 10 марта мы двинулись к переправе через реку у аула Вогепший.
В это самое время генерал Корнилов после упорного и кровопролитного боя, разбив большевиков под Кореновской, узнал о сдаче нами Екатеринодара и о нашем уходе в горы. Он повернул на юг к станице Усть-Лабинской, чтобы, перейдя на левый берег Кубани, затем разыскать нас.
10 марта он находился в станице Рязанской, в 20–25 верстах от Вогепшия; таким образом, мы, не подозревая того, двигались ему навстречу. К сожалению, переправа через реку Пшишь была не свободна; небольшой отряд большевиков, засев в окопах против моста через реку, обстреливал пулеметом каждого, кто появлялся возле моста; по мосту нельзя было пролезть даже ползком.
К вечеру Покровский собрал военный совет и, нарисовав обстановку, заявил, что овладение переправой потребует больших жертв, что в случае успеха при дальнейшем движении мы должны будем выдержать бой у Бакинской, за исход которого он не ручается; что настроение войск подавленное и что он полагает более целесообразным, избегая боев, отходить в горы к Дефановскому перевалу и далее к Черноморскому побережью. Покровский возвращался к проекту Деменика, так единодушно нами, и в том числе им самим, отвергнутому несколько дней назад.
С тяжелым чувством расходились мы из сакли, занимаемой генералом Эрдели, служившей местом совета, и хозяин которой, самый сильный военный авторитет, также советовал нам уходить в горы. Но и этот славный отход уже не был безопасен. Нам предстояло в третий раз проходить возле аула Шенджия, теперь занятого большевиками, и мы рисковали подвергнуться фланговому нападению противника. Отряд наш во время движения представлял собою длинную кишку, в 4–5 верст, состоящую из обозов с ранеными, и имуществом, и тыловыми учреждениями, совершенно неохраняемую с флангов.
Решено было двигаться глубокой ночью, обозы сократить до минимума, соблюдать гробовую тишину. Два проводника взялись нас провести стороной, незаметно для Шенджия. С вечера началась суета по сортировке обоза. Кубанское правительство первое показало пример, отказавшись от половины возимого ими груза. Бросались повозки, мебель, лишняя одежда, всякий скарб. Наутро аул Гатлукой, где мы стояли, имел вид населенного пункта, подвергшегося жестокому разграблению, и кавалерийский
Ночь на 11 марта была поистине кошмарной. Только к рассвету голова колонны нашего отряда вышла из аула Гатлукой и двинулась мимо Шенджия к станице Калужской. Ко мне поминутно подходили и подъезжали старые почтенные офицеры и генералы и спрашивали: «Что происходит? Куда мы идем?»
Всюду на меня смотрели недоумевающие глаза. Полковник Орехов, известный на Кубани общественный деятель, страдавший сердцем, внезапно скончался, и компаньон его по экипажу, полковник Успенский (впоследствии кубанский атаман), привязал труп умершего к сиденью фаэтона и остаток ночи и весь следующий день ездил рядом с покойником в рядах походной колонны.
Несомненно, девять десятых всего отряда проклинали меня за несчастную мысль вручить судьбу отряда молодому, неопытному Покровскому. Я сам искренно считал себя преступником и в тот день особенно горячо ненавидел генералов Черного, Букретова и полковника Улагая, которые, собственно, и толкнули меня к Покровскому, отказавшись стать во главе армии.
Но Святитель Николай, Божий угодник, был на нашей стороне, и день 11 марта прошел не только благополучно для нас, но закончился победой над преградившими нам путь в Калужской большевиками и соединением нашего отряда с разъездами Корнилова. Но эти события совершились уже без всякого участия Покровского. Мимо Шенджия мы проходили утром, совсем засветло, но к счастью нашему, противника там не было, и мы прошли этот опасный пункт благополучно. Но верстах в пяти за Шенджием наши передовые части наткнулись на разъезд противника, и завязалась перестрелка, которая потом перешла в бой.
Вследствие того что штаб армии не ожидал встретить серьезного сопротивления или же вследствие естественного переутомления от большого нервного напряжения за все предыдущие ночи и дни Покровский передал руководство боем полковнику Туненбергу, а сам расположился в шалаше и проспал все время, пока шел бой.
Бой затянулся и к 2 часам дня достиг большого напряжения. Генерал Эрдели, очень спокойно вначале наблюдавший за боем, сделался озабоченным, появились откуда-то слухи, что на левом фланге не все благополучно. Мне доложили, что в обозе начинается паника: многие разбегаются в леса, некоторые держали револьверы наготове, чтобы застрелиться. Жуткое чувство надвигающегося несчастья охватывало всех.
Я подошел к генералу Эрдели и спросил его, что он думает обо всем этом и как он объясняет поведение Покровского. Но без смущения Эрдели сказал мне, что Покровский в случае неудачи намерен с небольшой группой, человек в 16, пробиться в горы и что для этого у него уже готов проводник, знающий тайные тропы. Эрдели советовал мне держаться ближе к его конвою, чтобы в нужный момент присоединиться к группе Покровского. Потрясенный сказанным, я бросился к обозу и, стараясь быть услышанным всеми, крикнул: «Назад отходить нам некуда, мы можем двигаться только вперед; требуется резерв для подкрепления флангов, предлагаю всем способным носить оружие собраться ко мне».