Гражданская война. 1918-1921

Какурин Николай Евгеньевич

Теперь надлежит нам обратиться к группе соседних с нами держав. О позиции Румынии и причинах ее враждебного в отношении Советской России нейтралитета мы уже говорили. Занятая закреплением за собой новых территорий, доставшихся ей по Версальскому миру, эта страна не обнаруживала особого стремления активно вмешиваться в нашу Гражданскую войну из боязни утерять то, что она успела уже захватить. Поэтому державы Антанты, главным образом Франция, все свои надежды возлагали на самый могущественный лимитроф — Польшу. Последняя в своей борьбе против Советской России кроме интересов Франции преследовала и собственные. Она стремилась восстановить свою восточную границу в пределах границ 1772 г., что должно было отдать в ее руки Литву, Белоруссию и правобережную Украину с населением, чуждым Польше по национальности и тяготевшим к братской Советской республике. Лимитрофы Финляндия, Эстония и Латвия, являясь политическими врагами советского государства, были слишком слабы сами по себе, чтобы самостоятельно вести в отношении его активную враждебную политику. Поэтому они не блокировались ни между собой, ни с Польшей, которая действовала в нашей Гражданской войне совершенно обособленно. Ни Польша, ни другие перечисленные выше лимитрофы не могли блокироваться и с внутренней русской контрреволюцией, поскольку одна сторона стремилась к полному национальному и государственному самоопределению, а другая ставила своей конечной целью восстановление «единой

и неделимой России» в ее прежних пределах.

Таким образом, во внешнем политическом окружении Советской России не было достаточного единства и согласия.

Однако отсутствие достаточного единства и согласия в стане Антанты и зависимых от нее стран по отношению к РСФСР ни в какой мере не препятствовало, как мы видели, организации интервенции в Советскую республику, равно как и той поддержке, которая оказывалась ими контрреволюционным образованиям на территории бывшей царской России. Всех их объединяла бешеная классовая ненависть к пролетарскому государству, страх перед социалистической революцией, боязнь влияния Октябрьского переворота в России на пролетариат других стран. Они отлично поняли [28] международное значение социалистического переворота. Вот почему, несмотря на противоречия, существовавшие в деталях политики империализма по отношению к рабоче-крестьянскому правительству, в основном все эти государства видели в его лице врага, организующего международный пролетариат для мировой социалистической революции, — врага, которого надо уничтожить. В этом стремлении разгромить организующее начало международной пролетарской революции империализм сомкнулся с теми классами внутри России, которые не могли примириться с победой пролетариата и которые поставили на карту решительно все, чтобы организовать Гражданскую войну с Советским государством. В свою очередь у внутренней контрреволюции была ориентировка не только на внутренние силы, которые можно было бы мобилизовать для борьбы с советской властью, но также и на международный империализм. Без помощи этого последнего отечественная контрреволюция не имела бы того размера и продолжительности, какие она имела в 1918, 1919 и 1920 гг.

На какие же силы опиралась контрреволюция внутри страны и какие классы были организаторами и руководителями борьбы с советской властью?

Ответ на этот вопрос будет более чем очевидным хотя бы из краткого рассмотрения движущих сил Октября и тех завоеваний, которые Октябрьская революция принесла трудящимся массам. Основной, главной движущей силой Октябрьской революции был рабочий класс.

Только пролетариат мог до конца разрушить помещичье землевладение и передать землю крестьянству. Буржуазия на это не была способна, так как она была тесно связана с помещичьим землевладением и многое теряла от его ликвидации. Мелкобуржуазная демократия, шедшая за эсерами и меньшевиками, также не была способна на решительную ликвидацию помещичьего землевладения, так как она своими классовыми корнями была связана с промышленным и аграрным капитализмом, была его подголоском и трепетала перед призраком пролетарской революции. Таким образом, рабочий класс был единственно революционным классом, способным разрушить помещичье землевладение и обеспечить переход земли в руки крестьянства. Лишь рабочий класс [29] был в состоянии вывести крестьянские массы из войны через захват власти, организацию рабочего государства и заключение мира. Ни крупная, ни мелкая буржуазия по своему классовому положению не могли отказаться от аннексий и контрибуций, а, следовательно, и от продолжения империалистической бойни. Прокламирование эсеро-меньшевистским большинством тогдашних советов мира «без аннексий и контрибуций» совершалось лишь под напором масс, не желавших войны. Если бы буржуазия в состоянии была продолжать войну, если бы она в состоянии была продержаться у власти до окончания империалистической войны, — не подлежит ни малейшему сомнению, что эсеро-меньшевики деятельно помогли бы буржуазии в ее аннексионистских требованиях. Таким образом, рабочий класс был единственным революционным классом, который мог принести трудящимся избавление от войны.

Лишь пролетариат, наконец, мог до конца разрушить остатки феодализма в государственном и общественном, национальном и т. д. укладе российской жизни как класс наиболее последовательно революционный. Таким образом, объективные предпосылки для пролетарской диктатуры были налицо. Эти объективные предпосылки умножались на высокую политическую активность русского пролетариата, получившего в предшествующих боях великолепную революционную закалку, его концентрированность в решающих центрах (Петроград, Москва, Урал, Донбасс, Баку, Ивано-Вознесенск и т. д.) и наличие возглавляющей пролетариат большевистской партии, связанной с рабочим классом теснейшими узами, обладающей всеми качествами пролетарской революционной партии — вождя своего класса. Усилению влияния большевиков на рабочие массы в немалой степени способствовала политика соглашательских партий, тянувшихся на поводу у буржуазии и быстрым темпом раскрывавших свое подлинное классовое лицо буржуазных подголосков. В период от Февраля к Октябрю, через апрельские (нота Милюкова), июльские и августовские (мятеж Корнилова) дни меньшевики и эсеры с катастрофической для них быстротой теряли свое влияние на массы. Симпатии последних непрерывно передвигались влево, к большевикам. Указанные субъективные предпосылки создали возможность такого использования объективных [30] предпосылок непосредственно революционной ситуации в период перед Октябрем, при котором октябрьская победа была обеспечена почти наверняка.

Рабочий класс шел на захват власти в союзе с основными массами крестьянства. Крестьянству нужно было захватить помещичью землю, выйти из войны, обеспечить себя раз и навсегда от помещичье-феодальной и капиталистически-кулацкой эксплуатации. Но крестьянство вследствие своей распыленности и разбросанности, отсталости и промежуточного классового положения (одной стороной — собственник, другой — трудящийся, эксплуатируемый капиталом) не может играть самостоятельной революционной роли. Оно может решать революционные задачи лишь в союзе с рабочим классом и под его руководством. В противном случае крестьянство неизбежно попадает под классовое господство капитала и явится объектом его эксплуатации, выделяя из своей среды и за счет своего собственного разорения лишь единицы в группу деревенской буржуазии. С другой стороны, крестьянство в союзе с рабочим классом и под его руководством может играть революционную роль всемирно-исторического значения. Такую роль оно сыграло в октябре 1917 г., когда крестьянские массы пошли вместе с пролетариатом и под его руководством на штурм Временного правительства. Таким образом, бедняцко-середняцкие массы деревни были второй движущей силой Октябрьской революции.

Пролетариат, однако, не мог ставить перед собой ограниченных целей буржуазно-демократической революции, как то: захвата земли и ликвидации феодальных пережитков; он поставил перед собой задачу социалистического переворота, задачу построения нового социалистического общества, ликвидацию буржуазно-капиталистических отношений, так как лишь социалистическая революция полностью и целиком соответствовала классовым интересам рабочего класса. Ленин по вопросу об отношении буржуазно-демократической революции к социалистической писал следующее: «Чтобы закрепить за народами России завоевания буржуазно-демократической революции, мы должны были продвинуться дальше, и мы продвинулись дальше. Мы решили вопросы буржуазно-демократической революции походя, мимоходом, как побочный продукт нашей главной и настоящей пролетарски-революционной, [31] социалистической работы… Первая перерастает во вторую. Вторая мимоходом решает вопросы первой. Вторая закрепляет дело первой».

Но социалистическая революция — это не только ликвидация феодальных остатков, но и ликвидация капиталистических отношений, и естественно поэтому, что против рабоче-крестьянского блока, явившегося опорой пролетарской диктатуры, еще до Октябрьской революции, в ее, так сказать, предчувствии, начал формироваться, а после Октября окончательно сформировался блок всех трех классов и групп, против которых совершался Октябрь. Крупные помещики-феодалы и капиталисты-аграрии, банкиры и владельцы торговых и промышленных предприятий, махровые черносотенцы и левые либералы выступили единым фронтом против пролетарской диктатуры. Вместе с ними против рабоче-крестьянского блока выступили все ставленники и представители бывших господствующих классов в армии и государственном аппарате: генералы и офицеры, чиновники и духовенство. Все эти группы были верхушкой контрреволюции, ее организаторами и вдохновителями. Офицеры и деревенская буржуазия создали первые кадры белых войск. Естественно, что контрреволюция прежде всего апеллировала к тем классовым группировкам в городе и деревне, интересы коих в большей или меньшей степени задевались Октябрем. Базой контрреволюции в деревне явилось кулачество, ярость которого против советской власти достигла особенного апогея после организации комбедов и решительной борьбы за хлеб: кулачество не могло, само собой разумеется, примириться с лозунгом социалистической революции. Оно было заинтересовано в ликвидации крупных помещичьих хозяйств лишь постольку, поскольку со сцены уходил опасный конкурент в деле эксплуатации бедняцко-середняцкого крестьянства и поскольку уход этого конкурента открывал для кулачества широкие перспективы. Но социалистическая революция в числе своих лозунгов имеет и лозунг решительной борьбы с кулаками как носителями капиталистических тенденций в народно-хозяйственной жизни, причем эта борьба обострялась по мере того, как бедняцко-батрацкие массы деревни приступили к раскулачиванию кулацких хозяйств. Борьба кулаков [32] с пролетарской революцией проходила в самых разнообразных формах: и в форме участия в белогвардейских армиях, и в форме организации своих собственных отрядов, и в форме широкого повстанческого движения в тылу революции под различными национальными, классовыми, религиозными, вплоть до анархических, лозунгами. Независимо от формы и лозунгов кулацких выступлений существо их заключалось в том, что кулаки были в едином фронте с крупным капиталом и помещиками против рабоче-крестьянского блока. Контрреволюционный блок был особенно силен в тех районах нашей страны, в которых резко выявились классовые и национальные противоречия. Так, на Дону, где с одной стороны был многочисленный пролетариат, иногороднее крестьянство, фактически бесправное, а с другой — крупные помещики (казацкие генералы и офицеры) и казаки-кулаки, пользовавшиеся вековыми привилегиями, Гражданская война отличалась острыми формами, размахом и продолжительностью, так как обе стороны имели достаточно крепкую классовую опору в деревне. С неменьшей остротой проходила Гражданская война на Украине, где достаточно много кулацких хозяйств. Здесь особенно поучительны те методы использования националистических настроений масс, с помощью которых буржуазно-кулацкая контрреволюция Петлюры и помещичье-буржуазная контрреволюция Скоропадского и немецкого империализма пытались бороться с пролетарской революцией на Украине. То обстоятельство, что контрреволюция начала формировать свои армии именно на окраинах, а контрреволюционеры еще до Октябрьской революции начали стекаться на Дон, Украину, Кубань и т. д. объясняется прежде всего классовыми и национальными особенностями этих окраин и частично также и тем, что здесь имелись налицо элементы твердой власти помещичье-капиталистической реставрации (например, Каледин на Дону). Буржуазия и помещики отлично понимали, что в центре, где кулак не силен, где пролетариат многочислен и организован, где массы не могут поддаться на удочку националистических лозунгов, им делать нечего. Вот почему контрреволюция в первую очередь подняла голову в Финляндии, на Украине, Дону, Кавказе и т. д. На концентрацию движущих сил контрреволюции именно на [33] окраинах влияла до некоторой степени и наибольшая географическая близость окраин к странам империализма.

Таковы были расстановка сил и география этой расстановки. На одной стороне — рабоче-крестьянский блок под руководством пролетариата под лозунгами социалистической революции, на другой — буржуазно-помещичье-кулацкий блок под лозунгами буржуазно-капиталистической реставрации.

Оценка сил контрреволюции к моменту Октябрьского переворота будет неполна, если не сказать несколько слов о процессах расслоения, происходивших в рядах старой армии. Последняя в процессе своего развала выделяла кадры не только для будущей армии революции, но и для армии буржуазно-помещичьей контрреволюции. Ударные части, национальные формирования, часть казачьих войск, высшие штабы, офицерские общества, возникшие в дни Февральской революции, — все эти организации в большинстве своем представляли силу, враждебную Октябрьской революции.

Октябрьской революции, победившей в Петрограде, Москве и ряде решающих центров страны, предстояла еще трудная борьба для укрепления своей победы в о всей стране.

Можно без преувеличения сказать, что под прикрытием социалистических фраз болтливого правительства Керенского созрели и к началу Октябрьской революции оказались налицо все элементы буржуазно-помещичьей контрреволюции. Этому помешала и могла помешать лишь пролетарская революция. Как мы уже говорили, контрреволюционный блок сомкнулся с интервенцией и образовал с ней единый фронт борьбы с пролетарской диктатурой.

Для полноты характеристики расстановки движущих сил необходимо еще вкратце остановиться на колебаниях середняцкого крестьянства, оказывавших влияние на ход Гражданской войны. Эти колебания в некоторых районах (Поволжье, Сибирь) поднимали к власти эсеров и меньшевиков, а иногда и способствовали продвижению белогвардейцев в глубь территории РСФСР. Однако в процессе Гражданской войны эти колебания неизбежно приводили к переводу середняцкого крестьянства на сторону советской власти. Середняки на опыте видели, что переход власти к соглашателям есть [34] лишь кратковременный эпизод, сменяемый ничем не прикрытой генеральской диктатурой (от демократического «Самарского комитета Учредительного собрания» к диктатуре Колчака), есть ступенька, с которой к власти приходит старый помещик, капиталист и генерал, а приход белых войск неизбежно сопровождался приходом помещика и восстановлением дореволюционных отношений. Сила колебаний середняка в сторону советской власти особенно проявилась на боеспособности Белой и Красной армий. Белые армии были, по сути дела, боеспособны лишь до тех пор, пока они в классовом отношении были более или менее однородны. Лишь только по мере расширения фронта и продвижения вперед, когда белогвардейцы прибегали к мобилизациям крестьянства и обрастали мобилизованными массами, они неизбежно теряли свою боеспособность и разваливались. И наоборот, Красная Армия с каждым месяцем крепла, и мобилизуемые середняцкие массы деревни стойко защищали советскую власть от контрреволюции.