Гражданская война. Генеральная репетиция демократии
Шрифт:
Первый шаг был сделан. В Харькове образовалось Временное рабоче-крестьянское правительство Украины во главе с Г. Л. Пятаковым — то есть появилась альтернатива Директории. Красным помогало то, что большинство киевских правительственных партий надеялись договориться с Москвой. Оно и понятно — с запада на них жали поляки, а на юге оживились белогвардейцы, которые в то время были за «единую и неделимую».
В январе на Полтавщине вспыхнуло восстание против окопавшегося там полковника Болбочана. Большевики тут ни при чем: просто политика полковника до слез напоминала деникинскую, с некоторым национальным колоритом.
Но дальше все пошло не
…Еще в 1918 году на границе с Украиной красными была собрана крупная войсковая группировка, из которой образованы две армии — Южная и Украинская. Причем вторая была явно «нелюбимым ребенком». Донбасс виделся большевикам более важной целью, так что Украинская армия комплектовалась по остаточному принципу. Тем не менее ее войска двинулись на запад и 5 февраля взяли Киев. Но было очевидно, что на большее их не хватит.
Поэтому одновременно красные изыскивали резервы на территории самой Украины. Благо Нестор Махно прекрасно понимал, что без поддержки красных белые его сожрут и не подавятся.
Вот что творилось в зоне его влияния:
«…Махновский южный участок, расстоянием в 150 верст, защищался пятью полками, с общей численностью бойцов — 6200 человек, наполовину безоружных. Против них стоял противник: со стороны г. Александровска — до 2000 петлюровцев, со стороны Попово — Блюменталь — Новомихеевка — егерская бригада (из немцев-колонистов) в 3000 человек и немецкие отряды, насчитывавшие свыше 2000 чел., со стороны Токмака — белогвардейские части… до 4500 чел.»
(А. Н. Белаш, начальник штаба Н. Махно)
Переговоры красных с батькой прошли 28 января. Результаты были такие: отряды Махно как отдельная бригада приписываются к Заднепровской дивизии, которой командовал уже знакомый нам Павел Дыбенко. При этом Махно выговорил себе следующие условия: его части сохраняют свою внутреннюю организацию, выборность командиров и черные знамена.
18 февраля в эту же дивизию влился атаман Никифор Александрович Григорьев. Человек это очень интересный. Его политическая биография весьма извилиста. На Мировой войне он дослужился до штабс-капитана, в 1917 году был близок к эсерам и поддержал Центральную Раду, от которой получил чин подполковника. Потом поддержал Скоропадского — и стал полковником. Но вдруг восстал против гетмана и начал партизанскую войну. Затем примкнул к Петлюре — однако к декабрю 1918 года его подчинение Директории было номинальным. Он ушел в самовольный рейд с целью бить белых, красных и махновцев, овладел Николаевым, Херсоном и Очаковым (впрочем, из двух первых городов его вышибли оккупанты — французы и греки). Но вдруг атаман совершает очередной резкий поворот и оказывается у красных.
29 января 1918 года Григорьев послал в штаб Петлюры такое заявление: «В Киеве собралась атамания, австрийские прапорщики резерва, сельские учителя и всякие карьеристы и авантюристы, которые хотят играть роль государственных мужей и великих дипломатов. Эти люди не специалисты и не на месте, я им не верю и перехожу к большевикам».
18 февраля прошли переговоры Григорьева с большевиками — и его формирования (около шести тысяч человек) вошли
Ребята у Григорьева были такие, что по сравнению с ними даже махновцы кажутся образцом добродетели. Впрочем, остальные были немногим лучше.
Антонов-Овсеенко так охарактеризовал полк имени Тараса Шевченко, смотр которого состоялся в начале марта в Полтаве: «Полк имени Тараса Григорьевича Шевченко состоит из политически темных крестьян-повстанцев. Командир полка тов. Живодеров [90] , человек грубый и политически безграмотный (моряк в кожаной куртке, бородатый и увешанный оружием). Настроение полка бодрое, революционное, но недружелюбное в отношении евреев».
90
Хорошая фамилия для революционного командира?
…Тем не менее воевал Григорьев неплохо. 8 марта, после трехдневной артиллерийской дуэли, атаман — простите, комбриг! — взял занятый греками и французами Херсон. 13 марта, приняв ультиматум Григорьева, союзники и добровольцы оставили Николаев. Посчитался, так сказать, за то, что его ранее оттуда вышибли.
В начале апреля Григорьев дошел до Одессы, о чем извещал других партизан: «Обкладываем Одессу и скоро возьмем ее. Приглашаю всех товарищей-партизан приезжать на торжество в Одессу».
Сопротивление оказалось не слишком сильным. Белогвардейцев в городе было мало, а французы сражаться откровенно не желали. Так что после недельного штурма 6 апреля город был взят. Бедная Одесса…
Командарм А. Е. Скачко предложил было представить Григорьева к высшей боевой награде Страны Советов — ордену Красного Знамени. В победной реляции он докладывал: «Одессу взяли исключительно войска Григорьева… В двухнедельных непрерывных боях бойцы показали выносливость и выдающуюся революционную стойкость, а их командиры — храбрость и военный талант… Прошу товарища Григорьева, который лично показал пример мужества в боях на передовых линиях, под ним было убито два коня и одежда прострелена в нескольких местах, и который добился победы над сильным врагом, наградить орденом Красного Знамени».
Орден ему, правда, так и не дали. Как чувствовали…
7 мая Григорьев поднял мятеж против Советской власти. Причиной было то, что разухабистое поведение бойцов атамана (а он был упертым антисемитом, так что благосклонно смотрел на погромы) и его неуправляемость большевикам надоела, и атамана-комбрига решили арестовать. Григорьев такого не потерпел — и его ребята поднялись. Атаман был объявлен вне закона. С ним мы еще встретимся…
…Батька Махно, кстати, тоже неплохо воевал. Его части взяли Мариуполь и Бердянск и нацелились на Таганрог. Махно, кстати, получил орден — Красного Знамени под № 4.
В первые дни апреля настала очередь Крыма. 1-я Заднепровская Украинская советская дивизия прорвала оборону деникинцев на Перекопе и начала наступление в степном Крыму. 7 апреля Краевое правительство бежало из Симферополя в Севастополь под защиту союзного флота. Однако интервенты тоже не собирались воевать.
А затем произошло что-то непонятное. На подходе к Севастополю красные остановились и заключили с оккупационным правительством какой-то договор. Никто точно не знает, что в нем было. Но, к примеру историк А. Широкорад предполагает: