Гражданская война. Генеральная репетиция демократии
Шрифт:
Набиралась армия в основном по мобилизации. И тут начались проблемы.
Первая заключалась в том, что катастрофически не хватало… офицеров! Да-да. У белых плохо с офицерами? Но вот так оно и было.
Дело-то ведь в чем? На Юг пробирались офицеры со всей России, или пробивались прямо с фронта, как, например, знаменитый отряд генерала М. Г. Дроздовского. Не все из тех, что попали на Юг, стремились вступить в Доброармию, некоторые хотели просто отсидеться вдали от большевиков. Но к началу 1919 года Деникин их тоже построил в ряды. Так что во ВСЮР имелся даже некоторый избыток офицеров и генералов.
А до Сибири было добраться куда сложнее, и сюда мало кто доехал — хотя, например, уже знакомый нам генерал Будберг сумел. А многие офицеры, находившиеся в местных гарнизонах, после Октябрьского переворота сдернули в Харбин и предпочли не сражаться за Белое дело, а сидеть
В итоге командовать было некому. Что оставалось? Как и в Мировую войну — создавать школы прапорщиков. Но из них вышло такое… Вот что пишет генерал А. П. Будберг [83] :
83
Заметим, все цитаты Будберга — из его дневника. То есть автор не «корректировал» потом свои мнения, как это неизбежно случается в мемуарах.
«Зато большинство присылаемых офицеров ниже всякой критики; наряду с небольшим числом настоящих дельных офицеров прибывают целые толпы наружно дисциплинированной, но внутренне распущенной молодежи, очень кичащейся своими погонами и правами, но совершенно не приученной к труду в к повиновению долгу; умеющей командовать, но ничего не понимающей по части руководства взводом и ротой в бою, на походе и в обычном обиходе. Очень много уже приучившихся к алкоголю и кокаину; особенно жалуются на отсутствие душевной стойкости, на повышенную способность поддаваться панике и унынию; свидетельствуют, что мне говорили и раньше и что отмечено в донесениях посылаемых мной на фронт офицеров, — что очень часто неустойчивость и даже трусость офицеров являются причинами ухода частей с их боевых участков и панического бегства. Мне показывали донесение начальника Ижевского гарнизона, в коем отмечалось, что задолго до прихода на Ижевский завод отходивших через него войск он наполнился десятками бросивших свои части офицеров, которые верхом и на повозках удирали в тыл».
Но если положение с младшими офицерами можно было поправить, то со старшими, особенно штабистами, дело обстояло очень плохо. А вот у красных, воевавших с Колчаком, в штабах сидели «спецы» — в том числе и профессиональные штабисты царской службы.
Будберг упоминает еще одну, очень типичную для белых армий проблему — наличие огромного количества «героев тыла».
«Дитерихс [84] добился наконец, что армии доставили сведения о действительной их численности; оказывается, что у нас около пятидесяти тысяч строевых чинов, при трехстах тысячах ртов; в армиях боевого элемента не больше 12–15 тысяч человек в каждой, т. е. примерно около дивизии хорошего состава».
84
Дитерихс Михаил Константинович (1874–1937), начальник штаба Колчака.
Войска Колчака были разделены на три армии. Получается, что в сумме численность строевых бойцов и в самом деле — менее 45 тысяч человек. Зато в штабах у белых всегда было много народа. Если, допустим, это штаб армии — то там околачивалось положенное по штатам число офицеров, сколько бы в армии ни было бойцов.
…Эти развеселые ребята из школ прапорщиков и начали то, что называется «колчаковский террор», о котором сейчас очень не любят вспоминать. Или ссылаются, что, дескать, «большевики первые начали». Но, повторимся, большевиков в Сибири до Колчака было очень мало — да и то исключительно в немногих крупных городах.
Все началось с мобилизации, которая проходила туго. Сибиряки воевать за Колчака решительно не желали. Потом прибавились реквизиции, проводившиеся как в захваченной стране. Ответ на недовольство был один — пресекалось любое неповиновение, или даже намек на него, причем пресекалось такими «веселыми» способами…
Вспоминает, например, генерал Гревс, командующий американским оккупационным корпусом в Сибири, который уж точно не занимался большевистской пропагандой:
«В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось по 100 человек убитых антибольшевистскими элементами…
…Усмирение Розанов [85]
85
Енисейский генерал-губернатор.
86
Напомню, что «большевиками» белые и союзники называли всех,кто им не нравился.
Еще одно свидетельство иностранцев, американцев М. Сейерса и А. Кана:
«Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору, висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги. Многие покоились в общих могилах, которые им приказывали копать перед тем, как колчаковские палачи уничтожали их пулеметным огнем. Убийства и грабежи стали повседневным явлением».
Или вот еще свидетельство:
«Когда их погнали от Омска на восток, они на каждой станции вешали и расстреливали десятками, если не сотнями человек. Делали они это так. Между крышей высокой водонапорной башни и ее кирпичной стенкой они просовывали десятка два оглоблей и развешивали гирлянды. Хватали и вешали без разбора — женщин, детей, стариков. Моего деда, которому тогда было за восемьдесят, — повесили. Еще они делали так. Связывали жителей по двое, спина к спине и кидали на рельсы. После этого пускали паровоз. Это колчаковцы называли — смазать рельсы! Иногда на рельсы они укладывали людей на протяжении двухсот — трехсот метров. Сколько было крови…
Кроме этого, они в теплушках привозили избитых и раненых людей — видимо, из Красноярска, это 120 км от Клюквенной. Он сам видел, как их выкидывали из вагонов и вязали спина к спине. Женщин и мужчин связывали лицом к лицу. Вязали очень плотно. Потом их раскладывали на рельсы, офицеры поднимались в кабину паровоза, и он шел по людям. Кого резало колесами, кого давило днищем паровоза. Некоторые умудрялись выкатиться на обочину, этих, когда паровоз проходил, не убивали, а смеялись, что Бог их спас».
Некоторые поклонники Колчака говорят, что, дескать, «адмирал не знал», не понимая, что такая фраза — приговор правителю. Если он «не знал», то чем он вообще занимался?
Кстати, красные очень часто расстреливали своих бойцов и командиров за куда меньшие дела. А белые никогда не наказывали своих за насилие против «быдла».
Большевики пытались создавать в деревнях какую-то свою опору, вроде комбедов и партийных ячеек, вести пропаганду. Колчаковцы опирались на голое насилие.Просто приходили, брали, на что падал взгляд, и уходили куда-то вдаль… К тому тоже — они были офицерами. Вернувшимися господами.
И дело тут не в том, кто проявил большие зверства. Можно сколько угодно кричать: «а вот красные»… Дело в результате. А результат тот, что в итоге Колчак утратил какую бы то ни былоподдержку. Против него поднялись все.
Появились огромные, тысячные отряды красных партизан. По сравнению с ними знаменитое восстание Антонова — мелкий эпизод. Повторю еще раз: восстания проходили там, где красных раньше особо не уважали. Но вот Колчак сумел поднять Сибирь против своей власти!
Почему так получалось? Адмирал просто-напросто не представлял, к чему то, что он делал, может привести. Он шел брать Москву. Это была единственная идея, которая застилала глаза. То, что победить в Гражданской войне, опираясь исключительно на армию и союзников, невозможно, Колчак решительно не понимал.
Но адмирал и этим не ограничился. Перейдя Урал, он умудрился совершить всеошибки, какие только можно. Для начала поссорился с башкирами и другими «национальными меньшинствами». Им не очень нравились большевики. После Февральского переворота они почувствовали свободу от «Белого царя», а тут приходят разные наглые парни и учат, как жить, причем порой в очень хамской форме. Так что эти народы были в основном против большевиков. Но тут пришел Колчак, который со свойственной ему бесцеремонностью стал проводить конфискации. В результате башкиры и другие народы украсили свои шапки красными лентами…