Греческая Рапсодия

Агаев Самид

Устои не любят, когда их попирают, и самую большую радость окружающие испытывают тогда, когда монах возвращается в рамки собственного естества.

Греку хотелось прервать ее, так как впереди у шлюзового мостика маячила долговязая мужская фигура. Но Таня сама сказала:

– Знаете, в чем здесь мораль?

– Нет, – ответил Грек. Он уже жалел, что не поцеловал ее в беседке. Теперь, на глазах жениха, это было бы неудобно.

– А мораль в том, продолжала Таня, – что майор-то вовсе не майор, а коллежский асессор, и монах не вполне монах, потому что есть подозрение,

что он и постригся-то в монахи из-за своего носа. А значит, мораль в том, что миром правят носы, подчиняют майоров и монахов, исчезают и возникают по собственной прихоти. Ну, что вы скажете? – спросила Таня.

– Я восхищаюсь, – сказал довольный Грек. Долговязый оказался другим человеком.

– А вам не надоело?

– Ну что вы, это очень интересно.

Прошли шлюзовый мостик. Через несколько метров дорога заворачивала и мимо всякого рода строений выходила к автобусной остановке, где их дороги расходились. Грек остановился. Таня вопросительно заглянула ему в лицо.

– Может быть, мы еще встретимся? – спросил Грек.

– Таня промолчала.

– Погуляем. Вы мне еще что-нибудь расскажите. Про Акутагаву. А?

– Я даже не знаю, что вам сказать. Честно говоря, я и сегодня не хотела с вами встречаться.

– Греку показалось, будто его ударили.

– Я настолько вам неприятен? – глухо спросил он.

– Ну что вы. – Таня погладила его по плечу. – Наоборот. Помните, вы сказали, что я вам нравлюсь патологически?

Грек кивнул.

– Ну, так что-то подобное испытываю и я. Я боюсь вас. Я же скоро выхожу замуж. Зачем усложнять все это. Не обижайтесь на меня.

Грек кивнул.

– Спасибо. – Таня улыбнулась.

– Вон он бежит, – злобно сказал Грек.

– Кто?

– Жених ваш.

Таня обернулась. Ипполит шел быстро, широко размахивая руками. Подойдя, он кивнул и протянул руку. Грек пожал вялую потную ладонь.

– Таня, ты же обещала напечатать мою новую главу, – с упреком сказал Ипполит.

– Прости, я совсем забыла, – сказала Таня и, обращаясь к Греку: – Спасибо вам, Виктор, за содержательную беседу.

Грек кивнул.

– И вам спасибо.

– До свидания.

– До свидания, – сказал Грек.

Некоторое время он с завистью смотрел им вслед, затем подошел к мальчишке, удившему рыбу с мостика, и, взявшись руками за перила, стал наблюдать за поплавком.

Автобуса Грек ждать не стал, пошел пешком. Идти было всего две остановки. С одной стороны дороги лежала узкая длинная аллея с лиственными деревьями по бокам, с другой стороны, на возвышении, – два ряда рельсов, по которым неслись электрички. Волоча свою обиду, Грек шел вдоль железнодорожной насыпи, иногда поднимаясь на нее. Всякий раз, когда мчащийся поезд равнялся с ним, у Грека спирало дыхание. Когда от поезда оставался только идущий от рельсов звук, на Грека, кружась, падали редкие разноцветные листья, занесенные ветром на пути и поднятые завихрениями воздуха.

Дойдя до автобусного круга, он повернул налево и стал подниматься вверх по улице. Его дом был третьим в ряду панельных пятиэтажек, стоящих перпендикулярно к дороге.

BMW стоял прямо напротив подъезда. Грек решил было пройти мимо своего дома и погулять еще. Но потом решил, что ему наплевать на всех, и на Яшу в первую очередь. Ему было необходимо срочно выпить. Утопить, так сказать, печаль вином. В машине было два человека – те самые, что встретились у ворот яшиного особняка. Когда он поравнялся с машиной, пассажирское окно опустилось, человек с косой протянул Греку небольшой пакет, похожий на плоскую бандероль, и сказал:

– Слышь, Игрек, это тебе от Яши. Твоя доля.

Грек небрежно принял пакет и хотел его развернуть. Но человек с косой остановил.

– Не светись, там зелень.

– Какая зелень? – не понял Грек.

– Доллары, баран, люди вокруг голодные. Иди домой, там пересчитаешь.

– Сам баран, – сказал Грек.

Сунул пакет в карман и вошел в свой подъезд.

– Поехали, – скомандовал Мирон.

Грек вошел в квартиру, бросил пакет на постель, разделся и отправился в ванную. Хозяйка все еще гостила в деревне, и он мог ходить голым по квартире. Приняв душ, он сел на кухне у окна. Нацедил в граненый стакан пятьдесят граммов спирта, разбавил его водой в пропорции один к трем, достал из банки малосольный огурец, сделал бутерброд из хлеба с китайской тушенкой под названием "Великая стена". Потом, вспомнив, принес пакет и положил его перед собой.

– За тебя, Витя, – сказал вслух Грек и, торопясь, выпил.

Лицо его тут же перекосилось. Он схватил огурец, понюхал и сожрал, та же участь постигла и бутерброд. Глядя в окно, Грек закурил. На улице деревья роняли листву. На детской площадке копошились дети. Там же на качелях сидели две молодые мамаши и курили, покачивая коляски. Грек поднял взгляд на окна дома напротив, в одном из них увидел женщину, ходившую по квартире в одних трусиках. Некоторое время Грек с вожделением наблюдал за ней, но вскоре женщина его заметила, погрозила кулаком и задернула штору.

Грек взялся за пакет, но в этот момент в дверь позвонили. Грек отложил пакет и пошел в прихожую. Глазка в двери не было.

– Кто там? – спросил Виктор.

– Хрен в пальто, – услышал он в ответ.

Это был Рязанов. Грек открыл дверь. Из-за широкой спины Рязанова выглядывал не менее широкий Толя Хохол. Оба были навеселе. Грек сделал знак рукой и посторонился, пропуская гостей.

– Где ты шляешься, никак дозвониться не могу до тебя!

Говоря это, Рязанов прошел на кухню и остановился как вкопанный.

– Ты посмотри, Хохол, – возмущенно сказал он, – в одинаре пьет, наглец. А это что за бандероль?

– Это моя доля, – сказал Виктор, – Яша Грек прислал. Приятно иметь дело с честными людьми.

Рязанов взял в руки пакет, но в это время Хохол сзади рявкнул:

– Стоять!

Рязанов с испуга едва не выронил бандероль.

– Ты чего, перебрал, что ли? – недовольно спросил он.

– Положи на стол, очень медленно, нежно.

Грек посмотрел на Толю. Тот был совершенно серьезен.