Греческое сокровище
Шрифт:
На сей раз гурки поставили над ними только одного смотрителя — Амина-эфенди. Задача его была не из легких: уследить за пятью бригадами, разбросанными чуть не по всему холму. А они, между прочим, извлекали любопытнейшие вещи: покрытый красноватым лаком терракотовый бегемот, вазы и кубки, большие плоские блюда, мраморные фигурки богини Афины с совиной головой. Ниже, на глубине десяти футов, нашли двухтонные мраморные глыбы, обработанные в дорическом стиле: Генри посчитал их деталями храма Лисимаха. Надписей на них никаких не было, и Генри с легкой душой распорядился сбросить их вниз, на равнину.
Амин-эфенди был
— Мне нужна исчерпывающая опись находок к концу каждого дня, чтобы иметь их наготове, когда вступит в действие новый закон.
— В моем фирмане такого требования не содержится. Абсурдно подчиняться закону, которого еще нет.
— Губернатор заверил меня, что скоро он будет принят. Разве для вас не легче составлять списки ежедневно? Во избежание ошибок мы можем делать это вместе, а потом я отошлю свой экземпляр в Константинопольский музей.
Софья обычно старалась держаться в стороне от таких перепалок, но иногда и у нее лопалось терпение.
— Да не нужны еще музею ваши списки, Амин-эфенди! Вы, конечно, можете их составлять, если вам хочется, но мы так не умеем работать. Мы сначала очищаем предметы, описываем их в дневнике, каталогизируем, чтобы потом не было путаницы. Если когда-нибудь этот закон пройдет, я по записям в журнале составлю для вас полный и точный список находок.
Казалось, молодой человек внял.
— Каждый работает как умеет, госпожа Шлиман. Мне, например, будет спокойнее составлять списки ежедневно.
— Если вы так настаиваете на этом, мы можем вам помочь, — мирно отозвался Генри. — Все находки вечером будут сноситься к порогу нашего дома. Можете там работать.
— Благодарю, доктор Шлиман, но я бы хотел записывать предметы сразу по извлечении их из земли.
«Ну, милый, — подумала Софья, — тогда тебе нужна хорошая лошадь, чтобы всюду поспевать».
С капитаном Цирогианнисом им определенно повезло. Его рабочие поворачивались проворнее других, даже Генри со своими отставал. У албанца же дело никак не налаживалось, и люди у него подобрались какие-то мрачные. Генри попросил Софью походить рядом, послушать, что они говорят.
— Они на дух не переносят этого албанца, — сообщила она вскоре. — Видимо, они считают ниже своего достоинства слушаться его приказаний.
— Ну, я не могу мановением руки превратить его из албанца в грека. Значит, надо с ним расстаться. Дам телеграмму Деметриу, предложу хорошие деньги, чтобы он наконец разделался со своими проблемами. Для меня хороший десятник стоит десятка рабочих.
Уже на следующей неделе Деметриу работал с ними.
С появлением Полихрониоса Лемпессиса их вечера оживились, повеселели. Яннакис разобрал кладовку, и художник с удовольствием вселился в нее. Подвижный как ртуть, он был веселым и добрым товарищем. И дело свое он знал хорошо, рука у него была точная. Первые дни он рисовал раскопки и рабочих, потом переключился на троаде кие пейзажи, стараясь передать особое очарование этих мест. Он напросился расчищать терракоту, каменные орудия, металлическое оружие, выкладывал их потом на верстак, брал тушь и срисовывал. Своей мастерской работой
Капитан Георгиос Цирогианнис, накрутившись за день с сорока рабочими, особой потребности в обществе уже не испытывал. Он ужинал и сразу отправлялся спать. Напротив, Фотидис жаловался Софье на бессонницу, особенно тягостную, когда нечем заняться и не с кем перемолвиться словом. Узнав, что Полихрониос Лемпессис с вечера до полуночи работает со Шлиманами, он попросил и его взять в компанию. Генри недовольно скривился, и Софья заступилась за Фотидиса:
— Он одинок, ему скучно. Ты говорил, он прекрасно вычерчивает профили и делает нивелировку. Наверное, им нужно дорожить.
— Еще как! Худо-бедно почти инженер.
Фотидис был счастлив. Вскоре он уже стал чем-то вроде секретаря при Генри, старательно переписывая его отчеты для греческих газет. Однако самым большим удовольствием для него было помогать Софье отмывать терракоту и из черепков собирать горшки. Ради этого он собственноручно варил рыбий клей в кухне.
— Одной рукой ты собираешь горшки. — заметил ей Генри. — а другой разбиваешь сердца. Он уже с тебя глаз не сводит.
Пошла их третья неделя в Трое, когда ударили холода: ночью градусник показывал 23° по Фаренгейту [25] . В каменном доме да под шерстяными одеялами еще можно было спать, а вот десятники всю ночь простучали зубами от холода и встали с простудой. Леденящий северный ветер, жаловался утром Фотидис, лез во все щели. Лампы гасли, вода замерзла. Выглядели они все кошмарно.
25
1 По Цельсию — 5°.
— Пожалуй, нам надо поменяться с ними домами, пока не спадет этот холод, — предложила Софья. — У нас им будет гораздо теплее.
— Да, надо это сделать. Не то они все разболеются. Я велю Яннакису поменять постели. Под одеялами не замерзнем. И потом, вдвоем теплее.
Обмен состоялся, и десятники отлично выспались в каменном доме. Шлиманы спали плохо. На раскопках в траншеях было теплее, и то мужчины работали в шапках, пальто и шарфах.
На пятый день с утра проглянуло солнце. Ветер стих. В Троаде снова было тепло. Яннакис и Фотидис водворили кровать Шлиманов в каменный дом. Фотидис рассыпался перед Софьей в благодарностях за заботу.
Яннакис днями пропадал в деревнях, вербуя новых рабочих, и Генри поручил Софье кричать «пайдос» [26] утром и в обед. Она ходила от одной группы к другой и, сложив руки трубочкой, объявляла перерыв.
Пришли новые неприятности. Какой-то купец из Смирны соблазнил рабочих сдельщиной — собирать лакричный корень. За день можно было заработать пятьдесят центов, а Генри платил только тридцать пять: дни еще были короткие, темнело рано. И половина рабочих сразу подалась собирать коренья и давить сок. Раньше, чем через две недели, на них нечего было рассчитывать. Янникис в который раз проехал по деревням, но наскреб сущую малость. Генри не находил места: уходили дни!
26
Перерыв (греч.)