Греция. Лето на острове Патмос
Шрифт:
Когда я увидел ее в то первое лето на Патмосе, она сидела в кафе, расположенном в одном из переулков, выходивших к порту. Ей шел двадцать четвертый год, стройную фигуру покрывал орехового цвета загар, каштановые волосы отливали золотом, а миндалевидные глаза были зелеными. Лифчика она не носила. Даниэлла, глубоко задумавшись, устремив взгляд в никуда, смахивала перемазанными в краске пальцами табачные крошки с губ. Перед ней на столике стоял стакан узо с водой — напитком белым как молоко. Она была француженкой, преисполненной загадочностью, а ее тяга к одиночеству завораживала всех мужчин на острове. Стоило мне бросить на нее один-единственный взгляд, и я тут же присоединился к их числу.
Всякий раз, когда меня заносило в порт, я старался отыскать ее в надежде, что мне подвернется возможность свести знакомство. Это случилось только в конце лета, да и то практически случайно. Впоследствии я говорил, что это судьба. Все произошло в один из пьянящих дней во время гулянки в таверне у Теологоса. Наше знакомство было связано с попыткой повторить одно из чудес, явленных Спасителем, и пройтись по воде словно посуху. Я расскажу вам об этом попозже.
С того времени Даниэлла изменилась. Все началось, когда она в первый раз забеременела. Как только она поняла, что носит под сердцем ребенка, тут же отказалась от узо, которое время от времени пила по утрам. Кроме того, Даниэлла бросила курить, по крайней мере на время беременности. В ее лексиконе стали появляться слова «решение» и «ответственность», например: «Мы решили завести ребенка. Значит, мы ответственны за его судьбу. Мы должны его обеспечивать».
Когда я рассказал о том, сколь заманчивым мне кажется предложение Теологоса, Даниэлла не стала ходить вокруг да около.
— Ты с ума сошел!
К тому моменту я уже обдумал доводы в свою пользу.
Я копил их весь остаток дня, приступив к делу, как только направился на курсы английского.
В принципе на таверне можно было заработать кучу Денег. Я рассказал о своих друзьях с Миконоса, которые за туристический сезон заколачивали столько, что им хватало потом на целый год — вложенные средства окупались как минимум втрое. Если мы станем брать таверну в аренду каждое лето и не покладая рук работать три месяца, в оставшиеся девять можно будет заниматься чем угодно — писать и рисовать в свое удовольствие. Выход просто идеальный. Это гораздо лучше, чем пахать преподавателем английского языка или корпеть над иконами для сувенирных лавочек.
— Патмос не Миконос, — подняла на меня взгляд Даниэлла.
— Когда построят новый пирс, все изменится. — Я напомнил, что в последнее наше лето туристов в таверну Теологоса набивалось столько, что найти свободное место бывало проблематично.
— В июле и августе, — возразила она, — а не все лето. И только днем. Что мы будем делать вечером? Автобус не ходит, а до порта семь километров. Я знаю Миконос. Основные деньги там делают именно за счет вечернего наплыва посетителей.
— Если наша таверна станет лучшей на острове, — ответил я, — а это не так-то сложно, люди будут ехать к нам.
Конкурентов у нас фактически нет. Все остальные закусочные в Скале и Хоре являли собой типичные греческие ресторанчики. Из года в год там подавались одни и те же набившие оскомину блюда: мусак а, пастициои томатес емистес. Они были едва теплыми, а кроме того, столь обильно заправлены маслом и дешевым маргарином, что подливка застывала, прежде чем человек успевал приступить к трапезе. Я уже принялся составлять в уме меню. В нашей таверне будут подавать старые, проверенные любимые блюда, которыми долгие годы бредили туристы: спагетти алла карбонара, бифштекс с перцем, курятина с огурцами по-китайски, паэлью с мидиями… [4]
4
Рецепты этих блюд приводятся в разделе «Дополнительные порции». — Примеч. автора.
— А как же наши швейцарские франки? — спросила Даниэлла.
Это был серьезный повод для беспокойства. Для того чтобы взять в аренду «Прекрасную Елену», нам предстояло поменять ценную иностранную валюту, которую мы получили от продажи дома, на драхмы. А хотим ли мы этого? И что мы будем делать с вырученными деньгами, если во-обще хоть что-то заработаем? Греческие драхмы за пределами самой Греции не пользовались спросом. Их можно было обменять лишь на жалкую долю того, что они стоили внутри страны.
За окном продолжал лить дождь, барабаня по узким, поблескивающим от воды улочкам Ретимно. Я словно бы забыл о холодных зимних ночах, которые мы провели в крестьянском домике в Ливади, дрожа под пропитанными влагой одеялами. Сейчас мне казалось, что на Патмосе стояло вечное лето.
— Нам предстоит единовременное вложение, — сказал я. — Потом мы станем платить за аренду драхмами, которые выручим за летний сезон. На остальные деньги будем жить зиму. Если мы проявим осмотрительность, у нас все может получиться. Так пойдет из года в год.
Размышляя над меню ресторанчика, я одновременно представлял статьи, которые появятся в журналах «Гурман» и «Путешествия и отдых». Воображение рисовало яхты, вставшие на якорь в бухте Ливади. «Да, — будут говорить их владельцы, — мы узнали о вашей таверне и специально приплыли на ужин с Миконоса».
Я показал на рабочее место Даниэллы, которое она себе устроила у дальней стены спальни. На козлах лежала большая грязная столешница, где громоздились бесчисленные баночки, бутылочки, горшочки и бумажные мешочки с кисточками, клеем и красками, которые моя жена использовала в процессе работы. На полу лежали сваленные грудой доски, выброшенные морем или же найденные во дворах оставленных домов. Из досок торчало немало ржавых гвоздей, которые, прежде чем приступить к работе, предстояло вытащить, что стоило немалых трудов. На стене висела полка, на которой в разной стадии готовности стояли иконы святого Георгия, архангела Михаила, Спаса Вседержителя, Марии с младенцем, святого Иоанна Богослова. Их предстояло завершить, а потом отнести в сувенирные лавки, где Даниэллу ждал неприятный, а порой и вовсе отвратительный спор о том, сколько и когда она получит за свою работу. В другом углу, забытый и покинутый, стоял изящный складной мольберт, который я приобрел Даниэлле в подарок во время весьма затратной поездки в Нью-Йорк в расчете на то, что мне удастся продать свой второй роман.
— Ты хочешь и дальше этим заниматься? — спросил я.
— Я не имею ничего против.
— Но ты же хотела писать свои картины.
— У нас же дети, — пожала плечами она.
Последние два с половиной года прошли под знаком несбывшихся ожиданий. Очень часто нас приводила в ужас сама мысль о том, где взять денег, чтобы заплатить за квартиру. Изначально мы приехали на Крит, чтобы Даниэлла родила здесь нашего второго ребенка, и на следующий день после рождения сына судьба нанесла нашему бюджету страшный удар. Я получил письмо от своего литературного агента в Нью-Йорке, в котором меня извещали, что шансы продать мой второй роман равны нулю.
Чтобы хоть как-то свести концы с концами и найти деньги до конца лета, я устроился официантом и поваром в маленький, на шесть столиков, ресторанчик в Ретимно. Это мне приносило около пяти долларов чаевых в день плюс бесплатная кормежка для семьи. Потом один из наших покровителей на Крите предложил мне работу на полную ставку — преподавать английский на курсах. Мы вернулись на Патмос, чтобы забрать вещи. Именно там, еле наскребя денег на обратную дорогу до Ретимно, мы осознали мрачную истину — идиллическая жизнь на острове, длившаяся семь лет, подошла к концу. Мы не можем здесь оставаться, даже если у нас есть деньги: у нас двое детей, и старшей дочери уже пора в школу. Вскоре мы выставили наш домик на продажу. Ушло два года, чтобы его отремонтировать, а после этого мы в нем прожили всего девять месяцев.