Грегор и код когтя
Шрифт:
И тут его осенило. Музей!
Может быть — ведь может такое быть! — там никого не будет.
— Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.
Она посмотрела на него с удивлением, но не возразила, когда он схватил ее за руку и потащил по коридору. Кое-где им приходилось идти друг за другом — народу и правда было очень много, но рук они не расцепляли.
Грегор был прав — не только в музее было пусто и тихо, но даже на подступах к нему, в коридоре, никого не было. Они проскользнули внутрь.
Теперь Грегор не был уверен, что знает, что надо
— Что ты хотел мне показать? — спросила Люкса.
На самом деле он ничего не собирался ей показывать. Просто хотел пойти куда-нибудь, где их никто не побеспокоит, не нарушит их уединения. Где они смогут поговорить, не опасаясь того, что чужие уши слышат каждое слово. Но здесь, в музее, он понял: сказать то, что хотел, он вряд ли сможет.
— Ух… Это просто…
Взгляд Грегора упал на стопку фотографий со дня рождения Газарда.
— …Вот эти фотографии, — нашелся он. — Я подумал, тебе стоит их увидеть.
Он бросил на пол несколько старых пальто и кусок старой холстины, и они, сидя на полу и прислонившись спинами к полкам, разглядывали фотографии. Вернее, Люкса смотрела на фотографии, а Грегор смотрел на нее. Отмечал эмоции, которые возникали у нее на лице: удовольствие от того, как выглядел украшенный ради праздника стадион… улыбка при взгляде на фотографию, на которой Босоножка в платье принцессы кормит Темпа тортом… печаль при виде Газарда, обнимавшего Талию, маленькую летучую мышь, которая погибла там, в Огненной земле.
— Думаю, это может помочь Газарду, — сказала она наконец. — Помнишь, он боялся, что забудет лица тех, кого любил. Конечно, образ его мамы почти стерся у него из памяти. А вот Хэмнета он помнит довольно хорошо — благодаря нашему сходству. И Гребешок он помнит.
— Да уж, Гребешок трудно забыть, — согласился Грегор, и образ огромной ящерицы встал у него перед глазами.
— Но он волновался, что забудет Талию, — повторила Люкса. — Можно, я заберу это для него?
— Конечно, — кивнул Грегор. — Возьми все, которые понравились.
Люкса покопалась в пачке фотографий и нахмурилась:
— Здесь больше нет фотографий, где мы вместе. Нам нужно сделать такое фото!
Она была права.
Он отдал ей фотокарточку, на которой они танцевали, и теперь ему тоже нужна была такая фотография. Что-то, что лежало бы у него в кармане до тех пор, пока… Впрочем, это неважно.
— Может, фотоаппарат еще заряжен, — сказал он.
И оказалось, что он заряжен!
А поскольку он делал моментальные снимки — они могли получить фотографию прямо сейчас.
Грегор установил фотоаппарат напротив, и на несколько минут мир вокруг как будто исчез, они превратились в обычных двенадцатилетних детей, дурачащихся перед камерой, строящих рожицы, смеющихся… Но когда Грегор предупредил: «Внимание, последний кадр!» — что-то с ними случилось. Они прижались друг к другу, ее затылок упирался ему в щеку, а легкость и дурашливость куда-то подевались.
«Последняя фотография, — думал Грегор, пока изображение проявлялось. — Это
Оба пытались улыбаться — но им не удалось спрятать охватившую грусть. Они получились на фото такими, какими были на самом деле: не беззаботными детьми, самый трудный выбор в жизни которых заключается в том, что лучше — мороженое или кино, а двумя почти взрослыми людьми, знающими, что за порогом идет война, в которой им неизбежно предстоит участвовать.
— Я возьму эту фотографию себе, — сказал Грегор. — У тебя ведь есть та, где мы танцуем.
Он хотел, чтобы, когда война закончится, у нее оставалась память о том времени, когда они были счастливы.
— Боюсь, наши полчаса истекли, — тихо сказала Люкса.
— Да, — ответил Грегор.
Живоглот, наверно, уже ждет их на городской стене.
— Люкса, слушай… У меня, может быть, больше не будет шанса сказать тебе… да ты, наверно, сама все знаешь…
Он не то чтобы боялся произнести эти слова — ему было больно их произносить. Зная, что у них нет будущего.
Грегор замолчал, не в силах продолжать.
— Я знаю, — просто ответила Люкса. — И я тоже.
То, что произошло потом, в обычной жизни ни за что бы не произошло: если бы не война и не сознание того, что в любой момент все может кончиться, а значит — другого шанса у них просто не будет…
Их лица были так близко друг к другу, что они чуть не стукнулись головами — когда поцеловались. Что-то не похожее на возбуждение, которое охватывало его при яростничестве, какое-то другое чувство — теплое, нежное, тонкое — растекалось сейчас по его телу. Губы их соприкасались, и он мог прочитать по ее лицу эмоции, которые она испытывала.
В коридоре послышались шаги, и в музей ворвалась Миравет, с амуницией Грегора в руках:
— Вот вы где! А я-то бегаю ищу тебя по всему дворцу! Мне приказали найти тебя и подготовить к бою, — задыхаясь, говорила пожилая женщина, уже одевая его. — Люкса, тебе тоже не помешает одеться в боевой костюм.
— Соловет не хочет, чтобы она участвовала в бою, — возразил Грегор.
— Чего хочет или не хочет Соловет, сейчас имеет мало значения — сейчас, когда камнееды прокладывают ходы во дворец! Каждый мужчина, каждая женщина, даже каждый старик и ребенок — все должны сражаться! — воскликнула Миравет. — Так что ей следует подготовиться и одеться.
— Да, конечно. Мне только нужно побывать сначала на стене, — сказал Люкса.
— А потом приходи ко мне, дорогая. — Голос Миравет звучал твердо, но при этом она протянула руку и потрепала Люксу по щеке.
Как же это было непохоже на Соловет, которая никогда не проявляла никаких чувств к Люксе, по крайней мере при людях!
Грегор облачился в свои черные доспехи, и они с Люксой поспешили в Высокий зал. Там их ожидал Арес, и вскоре они очутились на городской стене. Грегор думал, что они опоздали, но Живоглот на обратил ни малейшего внимания на этот факт — он был слишком занят обсуждением военных действий с Соловет.