Грехи аккордеона
Шрифт:
– Ну и кого они теперь выбрали в президенты – ирландца. Мазилу, который думает, что можно рисовать банки с супом. – Она посмотрела мальчику в глаза и сказала, что лучше всего рисовать лошадей.
Иероним Пжибыш, также известный как Гэрри Ньюкамер
Прежде чем сбежать, старый Юзеф Пжибыш успел сводить своего сына Иеронима на игру в мяч. День выдался очень жарким, и продавцы в бумажных колпаках сновали вверх-вниз по трибунам, волоча за собой корзинки со льдом, звякая пивными бутылками и крича на весь стадион:
– Холоооодное, холооодное пиво, налетай, холоооодное. – Иерониму было позволено глотнуть шипучей жидкости из отцовской бутылки, но он не понял, что эти мужчины в ней находят, и очень быстро захотел писать.
– Пап, – позвал он, но отец беседовал с каким-то румяным дядькой о сигарах. Иероним подождал, потом пошмыгал носом, опять прошептал: – Пап, – потом еще раз; у него болел мочевой пузырь, а мозги расплывались, словно мыльная пена в корыте. В конце концов отец обернулся, наставив на него огромную желтую, только что зажженную сигару, сжал ее
– Чего?!
– Мне надо выйти.
– Господи Иисусе. Мне что, переть тебя целых полмили? Давай, – и протянул ему бутылку, в которой оставалось еще примерно на дюйм пива. – Дуй сюда, тут одни мужчины, кому какое дело.
Преодолевая стыд, Иероним попытался это сделать, но застывший пузырь не слушался, и, помучившись некоторое время, он застегнул джинсы. Как только голая плоть оказалась в тепле и темноте, пузырь вероломно расслабился, и на солнечный день обрушилась катастрофа. Горящее после затрещины ухо, мокрые джинсы, стук биты о мяч, рев толпы, мужчины скачут, как ненормальные, и, подавшись вперед, орут: ура, ура, так его! – вонь желтых сигар: после всего этого кошмара он всю жизнь предпочитал рыбалку бейсболу. Он вырос, возмужал, женился на Дороти, проработал сколько надо и умер, не увидав больше ни одной игры – но сигары все же курил с умеренным удовольствием.
После Второй мировой войны Иероним решил, что воскресенье создано лично для него, и в этот день, после целой недели в сталелитейном цеху, он имеет право себя порадовать. Его радость состояла из двух частей, иногда и из трех.
Рано утром, еще затемно, он доставал специальный электрический щуп для червяков и выходил с ним во двор, волоча длинный провод от тостерной розетки через подоконник наружу. Ударами электрического тока щуп добывал из-под земли червяков – «НЕВЕРОЯТНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ!» Иероним запихивал червей в банку от растворимого кофе, добавлял немного земли, брал удочку «Зирко» и отправлялся к одному из трех мостов, что пересекали их ленивую речку. Несколько часов подряд леска тянулась к воде, удочка упиралась в перила, а червяки пропадали из виду, теряясь в затянутых илом резиновых покрышках. Иероним курил сигареты и разговаривал с другими мужчинами, тоже собравшимися у перил; они называли его Гэрри, почти всех он знал еще со школы и с ними же встречался каждый день на работе или в польском клубе; мимо проезжали на велосипедах молоденькие девушки, podlotki [276] , в реке плавали маленькие дикие утки, по мосту, шипя, проезжали грузовики и легковушки, слышалась негромкая музыка.
276
Подлетки (польск.) – птенцы, которые становятся на крыло, в переносном смысле – подростки.
Изредка кому-то из рыболовов удавалось вытащить серую рыбку с черными узелками на вялых плавниках. Хозяин не выпускал ее из рук, пока остальные не рассмотрят, выслушивал насмешки и возгласы, затем бросал в воду, где она, тут же уплывала обратно под мост, или швырял на дорогу под колеса первой же машины.
– Куда? – спрашивал Иероним стоявшего рядом с ним Вика Лемаски. – Куда деваться этой рыбе, а? Под колеса! Будет что рассказать другим рыбам! Если сможет! «Посмотрите налево, посмотрите направо!»
Вик, который был туп, как собачья, а то и слоновья кость, отвечал:
– Чего скачешь, у козлов научился?
– Причем тут рыба на дороге?
Вик пожимал плечами и лез за бутылкой в коробку для рыболовных крючков.
Примерно в три пополудни, полупьяный Иероним сматывал удочки, опрокидывал в реку остатки червей и несколько минут наблюдал, как их ленточные силуэты растворяются среди плывущих по течению призрачных пластиковых пакетов и деревянных обломков.
Наступало время второй радости – польского клуба, где он пил, закусывал, курил, читал, болтал и смотрел телевизор ровно до десяти вечера, затем, шатаясь, добредал до дома и заваливался спать, чтобы подняться ровно в четыре утра по звонку будильника.
В польский клуб пускали только мужчин – его невезучий отец, старый Юзеф Пжибыш (ну и имена давали в этой их прежней стране), был одним из его основателей; в задымленном вестибюле лежали «Nar'od Polski», «Dziennik Chicagovski», «Dziennik Zwiеzkowy», «Dziennik Zjednoczenia», «Zgoda» [277] , другие газеты и журналы на пяти или шести языках висели на специальных подвесках, имелась biblioteka – стеллажи с польскими книгами (с 1922 года ничего не переиздавалось), на стене – деревянная гравюра Адама Банша [278] и картина 1920 года с изображением разрушенной польской деревни, конных русских солдат, прикладывающихся к бутылкам и дымящих папиросами, куда-то разбегались кобылицы, мертвые окаменевшие поляки растянулись на земле; в подвале клуба располагалось кафе с мраморными, в прожилках, столиками и деревянными скамейками (правда, пиво теперь подавали не в стаканах, как полагается, а в новых алюминиевых жбанах, которые жутко громыхали и действовали своим лязгом на нервы), на стенах там болтались пожелтевшие афиши последних польских концертов, портреты певцов, приглашения на выставки, авторские встречи, фестивали, награждения, чествования погибших польских героев, и вперемежку с этим – загадочные кокосовые головы со свирепо вытаращенными осколками скорлупы вместо глаз, а у самого входа – громадная доска объявлений с кучей бумажек, оповещавших о сотнях мелочей – распродаже импортных сосисок, эмбарго на кубинские сигары, продаются два билета на матч Сонни Листон – Флойд Паттерсон [279] .
277
«Польский Народ», «Чикагская газета», «Федеральная газета», «Общая Газета», «Единство» (польск.) – названия американских газет и журналов на польском языке.
278
Адам Банш (1986 – 1969) – польский художник.
279
Сонни Листон (1932 – 1970) и Флойд Паттерсон (р. 1935) – известные американские боксеры.
Среди тех, кто еще в тридцатые годы затевал этот клуб, было много социалистов; эти люди получили на родине неплохое образование, в Америке же становились чернорабочими, мясниками, малярами или мусорщиками. Горькая насмешка над человеческим тщеславием. Снова и снова слышал Иероним от матери историю про то, как его отец высадился в Кэстл-Гарден, а месяц спустя был уже в Чикаго и работал на мясоупаковочной фабрике Армора – это он-то, дипломированный фармацевт – вот ведь, не умел ни читать по-английски, ни говорить на американском, так что инспектор иммигрантской службы отметил его в своих бумагах как неграмотного. Постепенно Иероним понимал, что ничего нет хуже, чем быть иностранцем, поляком, неамериканцем, и поэтому самое разумное – сменить имя и научиться болтать о бейсболе.
Старые времена
Младший сын Иеронима Джо часто просил бабку рассказать какую-нибудь душераздирающую историю о дедушке Юзефе, в честь которого его и назвали.
– О нем, да? Его семья в Польше была очень состоятельной, но он повздорил с родителями, с отцом то есть – не знаю, из-за чего, он никогда не говорил. Уж точно, что-то нехорошее. Так вот хлопнул дверью и с пустыми карманами поплыл в Америку, хотел добиться большого успеха. Он был фармацевтом, аптекарем, составлял лекарства для больных, хотя мечтал стать фотографом. Он потому и пил – пригасить свою неутолимую гордость. Однажды сказал, что мать его приходится дальней родственницей Казимиру Пуляски [280] , самому великому военачальнику, он сражался за американскую революцию и всегда побеждал. Тадеуш Косцюшко [281] также боролся за свободу Америки. И сама Революция, за нее платили поляки, да, богатые польские евреи. В школе тебе этого не расскажут, но без поляков Америки бы вообще не было. Зато для американцев поляки – это деревенские мужики, мужики, которые только и умеют, что плясать. – А еще, сказала она, кто-то из его родственников служил в армии генерала Чарнеки [282] , и на пятнистой, как леопард, лошади форсировал Вислу; была ужасно холодная зима, и этот человек отморозил себе ноги до самых колен. – И так везде, неужели мы не соль этой земли? А кто же еще.
280
Казимир Пуляски – американский генерал польского происхождения, герой войны за независимость, погиб в битве за Саванну.
281
Тадеуш Косцюшко (1746 – 1817) – участник войны за независимость, инженер и военачальник, закончил войну в звании бригадного генерала.
282
Стефан Чарнеки (1599 – 1665) – польский генерал, участник многочисленных военных кампаний.
– Еще, – просил мальчик. – Расскажи, как они ели собачатину.
– Они говорили, что твой отец неграмотный! Он, кто прочел тысячи книг, кто целый час мог декламировать наизусть куски из «Pan Tadeusz» [283] , играл на трех инструментах, фармацевт, сам писал стихи, этот человек каждое утро благодарил Бога за наступивший день, если только не пил всю ночь, – и этот же человек не мог доказать им всем, что он вовсе не деревенский мужлан. Не так-то это просто – сохранить в чужой стране себя, свое достоинство и место. Он не умел говорить по-американски, и был слишком горд, чтобы учиться. Так и вышло, что первой его работой оказалась чикагская бойня, семнадцать центов в час, то, что все называют работой для швали. Как же он ее ненавидел! Как он ненавидел других поляков, глупое мужичье, он их называл, галисийцев и литовцев, которые из России, тупы, как подошвы, но он все равно их жалел, такие они были необразованные и наивные, вечно попадали в беду, робкие люди, все говорили, что они грабят и убивают друг друга, а они всего лишь не могли понять, как разговаривают американцы. Они и по-польски почти не говорили – ни по-какому, ни по-русски, ни по-немецки. Несчастные, у них ничего не было – ни страны, ни языка. Американцы звали их всех шваль – литовцев, мадьяр, словаков, рутенцев, русских, поляков, словенов, ховат, герцеговинцев, боснийцев, далматинцев, монтенегрийцев, сербов, болгар, моравийцев, богемцев – какая разница, все одно, шваль. Американцы говорили – эта шваль ест жареных собак, у женщин по десять мужей, вшивые дети, мужчины только и знают, что пить, кругом грязь, такие идиоты, что даже буквы не могут выучить, не чувствуют боли и не устают, как деревяшки, и не болеют, как животные.
283
«Пан Тадеуш» – поэма Адама Мицкевича (1798 – 1855), написанная в 1834 г. и неоднократно переводившаяся на все европейские языки.