Грехи Отца
Шрифт:
– Переведите дыхание. Я знаю, это тяжело. Не торопитесь.
– Хорошо. Хорошо. Дайте мне секунду. Это просто... Я просто никогда не думала, что такое может случиться. Этот ублюдок убил моего ребёнка! Мою маленькую девочку. Я тогда только дала ей имя. Не знаю, почему это заняло у меня так много времени. Я просматривала все книги детских имён в течение нескольких месяцев. У меня даже было приложение на моём телефоне, которое поминутно показывало самые популярные детские имена во всём мире. Вы знаете, какое имя было самым популярным в США для девочек, когда родилась моя дочь? София. Вы можете в это поверить? София. Следом шли Эмма и Оливия. Я не могла назвать свою дочь каким-либо из этих имён. Они казались мне такими взрослыми. Не как детские имена, скорее как
– Я уверен, что она была очень красивой малышкой.
– Она была идеальной. Она была абсолютно идеальной. И он уничтожил её. Он забрал её у меня.
– Саманта? Вы можете сказать мне, что он с ними сделал? Что вы видели?
– Младенцам, недоношенным детям нужны были кислородные баллоны, чтобы дышать, их лёгкие были недостаточно сильны, чтобы работать самостоятельно. Были эти прозрачные трубки, которые доходили до их носа и постоянно перекачивали кислород, чтобы они могли дышать. Он взял трубки, несколько раз обернул их вокруг шеи ребёнка, а затем плотно затянул. Он продолжал тянуть, пока узел не становился всё меньше, меньше и меньше, пока голова ребёнка не повисла. Она так висела, как будто собиралась упасть. Шея была сломана, вся вытянута и скручена. Иисусe... Я пыталась забыть всё это дерьмо, понимаете? Но я не могу забыть. Я не могу перестать думать об этом. Это всё, о чём я думаю... о том, что сделал этот человек.
– Мне жаль. Если вы хотите остановиться, мы можем это сделать.
– Нет, я в порядке. Всё нормально. После того, как он убил того первого ребёнка... после того, как я наблюдала, как он это делает... я закричала. Я разбудила всех младенцев. Они плакали во всё горло. Они были напуганы. Они все были так напуганы. Как будто они знали, что с ними вот-вот случится. Как будто они знали, что это за человек. Я видела, как Хорровиц начал ругаться, он просто закричал «бля!», а затем повернулся и посмотрел на меня. Я просто закрыла рот и перестала кричать. Я была напугана до смерти. Я думала, он тоже меня убьёт, понимаете?
Он немного осмотрелся, а затем взял кислородный баллон рядом с инкубатором ребёнка. Он больше не нуждался в тишине. Я уже предупредила всю грёбаную больницу. Может, мне просто нужно было потихоньку вызвать медсестру, чтобы он не узнал. Так он не стал бы торопиться с тем, что делал. Может, у него не было бы времени убить столько? Но было слишком поздно. Он поднял баллон над головой и разбил его о следующий инкубатор. Он пробил стекло и раздавил маленького ребёнка внутри. И он продолжал вот так, шаркая по очереди, ударяя кислородным баллоном по их маленьким телам. Он двигался так быстро. Я думала, что он устанет через несколько минут, но он продолжал.
Я хотела войти и остановить его, хотя бы замедлить его, но мне только что сделали кесарево. Моё тело болело, и я всё ещё носила с собой капельницу. Тут мне пришла в голову мысль: а где, чёрт возьми, медсёстры? Я знала, что в палате для новорождённых всегда должна быть хотя бы одна. Я нашла то, что искала. Он, должно быть, сделал это до меня. Скрывшаяся в углу, в тени, медсестра сидела с закрытыми глазами, прислонившись к стене. Ни крови, ни синяков, как будто он её задушил или что-то в этом роде. Было так тихо. Наконец, две другие медсестры прибежали по коридору и спросили меня, что случилось. Я не могла говорить, поэтому просто показала пальцем. Они увидели, как Хорровиц бьёт младенцев кровавым кислородным баллоном. Они увидели стены, когда-то окрашенные в жёлтый цвет, с которых капала красная жидкость. Медсёстры не замерли, как я, они сразу вбежали. Это заставило меня почувствовать себя виноватой. Он сделал с медсёстрами то же, что и с младенцами. Первая побежала прямо к нему, он развернулся и ударил её баллоном по челюсти. Она поскользнулась на луже крови и треснулась черепом о кафельный пол. Следующая медсестра перепрыгнула через тело своей коллеги и напала на парня. Они не должны были так бежать одна за другой, иначе у них, возможно,
Он перешёл к здоровым младенцам, размельчая их беззащитные тела. Стеклянный инкубатор не был защитой, поэтому их тела просто рассыпались под кислородным баллоном. Было так жутко! Моя собственная дочка была совсем рядом с Хорровицем. У меня даже не было времени подумать, я вырвала иглу из руки и пластырь на груди и подняла металлический стержень, который держал мою капельницу, чтобы использовать в качестве оружия. Но два врача схватили меня за талию и удерживали, когда мимо меня промчались два санитара. Над нами в коридоре горела сигнализация, мигая красным светом. У меня закружилась голова; тревога, казалось, становилась всё сильнее и сильнее. Это было невыносимо.
Хорровиц продолжал идти по очереди, как будто он чертовски играл в крота или что-то в этом роде. И он приближался к моему ребёнку. Я боролась с хваткой доктора. Я просто хотела в последний раз взглянуть на своё маленькое чудо. Я молилась, чтобы санитары остановили его. Я имею в виду, что они были мужчинами, и их было двое. Они должны были остановить его, верно? Я имею в виду, он был просто парнем, верно? Он был грёбаным сумасшедшим парнем.
Сигнализация громко ревела. Я больше не могла видеть своего ребёнка, у меня кружилась голова. Я прислушивалась к её плачам, но сквозь крики других детей, крики пациентов и врачей и чёртову сигнализацию не могла разобрать её плач. Я думала, что мои материнские инстинкты сработают. Например, как животные могут различать звук щебетания или писка своего потомства в толпе других. Но я не могла. Я просто не могла. Я только родила её накануне, и всё ещё принимала обезболивающие из-за кесарева сечения, у меня не было времени выучить её голос. Я не знала, как звучит мой собственный ребёнок.
Я видела, как умер первый санитар. Хорровиц сделал ему захват шеи. Он покрутил баллон в ладони и ударил насадкой по углу стола. Раздался пронзительный свистящий звук. Это было достаточно громко, чтобы разорвать хрупкие барабанные перепонки этих младенцев. Хорровиц затолкал кислородный баллон, всё ещё извергавший воздух, в рот мужчине и держал его там. Мне потребовалось некоторое время, прежде чем я поняла, что он делал. Глаза у санитара вылезли, он царапал грудь, копал окопы ногтями. Хорровиц зажал мужчине нос и смотрел, как лёгкие его жертвы разрываются. Мужчина расслабился в руках Хорровица, а затем упал на пол. Когда он вынул баллон изо рта мертвеца, я увидела, как его грудь опустилась, а затем изо рта потекла кровь.
На мгновение появилась надежда, когда я увидела, как один санитар - тот, что был ещё жив - выбил кислородный баллон. Но эта надежда улетучилась, когда я увидела, как Хорровиц сломал этому санитару шею. Знаете, Хорровиц склонил голову, как делают собаки, когда слышат странный шум. Он стоял совершенно неподвижно, вот так склонив голову, и смотрел на ещё живых младенцев. Как будто кто-то нажал на нём кнопку паузы. Затем он просто вышел из этого состояния и снова начал двигаться, теперь быстрее, более осознанно. Он начал сворачивать шеи детям, которых пропустил. Я потеряла сознание, когда он полез в кроватку моей малышки. Я не видела, чтобы он её убил. Когда я проснулась, я снова была в своей палате реабилитации. Я всё ещё думала, что она жива. Может быть, кто-то остановил его, прежде чем он смог причинить ей боль.
– Когда вы узнали?
– Вся моя семья была вокруг меня, просто наблюдая за мной со слезами на глазах. Я всё поняла прямо тогда. Им не нужно было ничего говорить, я могла судить по их внешнему виду. Я знала, что в том момент начну плакать. Я чувствовала, как это приближается. Ком в горле. Слёзы прямо у меня под веками. Но я этого не сделала. Вы хотите знать почему?
– Почему же?
– Потому что вместо этого я разозлилась.
– Разозлились на Хорровица?