Греховные клятвы

Харрис Лилиан

— Иди сюда, голубка. Позволь мне облегчить это для тебя.

Мое сердце замирает, слезы затуманивают зрение. И с задыхающимся криком я делаю это. Я иду к нему. Я встаю и бросаюсь в его объятия, как будто все остальное не имеет значения, кроме ощущения их силы, этой мощи и, Боже, этой безопасности.

Он прижимает мою голову к своей груди, крепко обнимая меня, а я позволяю боли отступить, как будто вычеркиваю ее из своего существования. Трудно поверить, что этот человек, которого я должна была ненавидеть, который

отнял у меня свободу, сейчас утешает меня.

— Хочешь поговорить об этом? — спрашивает он, успокаивая меня.

— Нет. — Я тяжело вздыхаю. — Я хочу забыть.

Он отводит от меня лицо, его взгляд тлеет и мягко темнеет.

— Что я могу сделать, чтобы помочь тебе в этом, детка?

Детка. Он назвал меня «деткой», как будто я его. Это слово проникает в мое нутро и расцветает. Но когда я начинаю чувствовать силу этого одного слова, простого слова, я гашу его, как горящее пламя. Я не его ребенок. Я — ничто.

Не позволяй ему обмануть себя.

Он проводит костяшками пальцев по моей щеке, мое лицо покалывает, каждый сантиметр меня дрожит от одного только его прикосновения, от одного только ласкового взгляда в его глазах.

— Ты ничего не можешь для меня сделать.

Он обнимает меня крепче, сильные мужские руки пробегают по моей спине.

С тяжелым вздохом он говорит:

— Давай я уложу тебя в постель. Тебе надо отдохнуть.

Я устала. Так чертовски устала. Моя голова. Мое сердце. Все устало.

Я киваю, и мы вместе выходим из душа. Не сводя с меня глаз, он берет полотенце обеими руками и растирает его по моим рукам, вытирая меня насухо.

Медленно опускает полотенце, обнажая мою грудь, вытирает и ее, переходит к животу, к моей сердцевине. Убедившись, что каждый сантиметр моей кожи сухой, он опускается на пол. И все это время он смотрит прямо на меня, даже когда вытирает мои бедра. Как будто одним взглядом он говорит мне: «Ты больше, чем твое тело и твоя кожа».

Ты больше. Ты моя.

Его голубка.

Он встает, возвышаясь надо мной, ладонями обхватывает мои щеки, полотенце теперь лежит на земле. И я обнаруживаю, что хочу, чтобы он поцеловал меня, как я хотела все эти разы. Этот всплеск потребности настолько силен, что я не могу перестать смотреть ему в глаза, не могу остановить биение своего сердца.

Он долго и глубоко вдыхает, прикрыв глаза, и когда он опускается, чтобы поцеловать меня в лоб, моя нижняя губа дрожит. Это слишком. Я не хочу так сильно чувствовать.

Я хочу сказать ему, чтобы он ушел, и в то же время хочу, чтобы он остался. Между моей головой и сердцем идет борьба, и я не уверена, кто из них побеждает.

Каждый дюйм его тела выглядит так, как будто он тоже борется. Борется за то, чтобы не прикоснуться

ко мне. Поцеловать меня. Он хочет меня, но не позволяет себе обладать мной. Впервые за долгое время мужчина уважает меня настолько, чтобы не принуждать.

— Я отнесу тебя в постель, — говорит он мне, просовывая руки под мои бедра и прижимая меня к своей груди.

Он прижимает меня к себе, как будто я значима. Как будто я важна. Для него.

И в этот момент, когда мое сердце бьется быстрее, мне все равно, что его глаза постепенно блуждают по моему телу. Меня не волнует, что они сужаются, когда он видит мою грудь, изгиб бедер. Я не чувствую себя грязной, когда он смотрит на меня.

В кои-то веки я чувствую себя красивой.

Он выводит меня за дверь, несет к комоду и достает одну из своих футболок. Не одну из моих. Не знаю, может быть, я слишком много в этом вижу, но от того, что он хочет, чтобы я была в его одежде, мне становится немного легче. Он ставит меня на ноги, и я поднимаю руки, чтобы он надел на меня эту футболку.

Когда я опускаю взгляд вниз, то вижу толстые очертания его члена, и у меня подгибаются пальцы на ногах.

Его грудь расширяется от резкого вздоха, и я отвожу взгляд, мои щеки пылают от того, что на них смотрят.

— Давай, детка. Пойдем в постель.

Опять это слово, от которого мой желудок начинает бешено вращаться. Что он делает со мной? и скользит полотенцем по одной ноге, затем по другой.

Он берет мою маленькую руку в свою большую, и я с готовностью иду за ним к кровати. Он обхватывает мое лицо ладонью и смотрит в мои глаза так глубоко, что я чувствую, как его эмоции вырываются из него и попадают прямо в мое сердце.

— Что эти ублюдки сделали с тобой? — шепчет он, нежно поглаживая губы большим пальцем.

— Все, — говорю я со слезами на глазах.

— Элси… — Он задыхается. — Я бы хотел…

— Ты не можешь вернуться и спасти меня. — Я кладу руку на его руку, которая все еще держит мою щеку. — Но ты можешь спасти тех, кто еще страдает. Пожалуйста, Майкл.

Его длинные ресницы опускаются вниз, а глаза на мгновение закрываются.

— Ты думаешь, я не хотел помочь, Элси? Ты думаешь обо мне так?

Мои брови изгибаются.

— Я не знаю, что думать. Но я точно знаю, что ты не помог Кайле.

Его челюсть сжимается.

— Мы подписали с ними договор. Это единственная причина. Мы не вмешиваемся в их деятельность, а они не вмешиваются в нашу.

В его взгляде плещутся эмоции. Ему тяжело. Теперь я это вижу.

— Так мы живем в мире, и если бы не София, я бы разорвал чертово соглашение, которое заключил с ними мой отец, и убил бы их всех. Ради тебя. — В потемневших лужах его взгляда появилась убежденность. — Этот договор — единственное, что обеспечивает безопасность Софии. Они убьют ее, чтобы добраться до меня.