Гремучая смесь
Шрифт:
День приближался к концу, и Юра сказал, что должен покинуть квартиру. Не имея сумок, они сложили поклажу в пакеты. В турецких кроссовках и костюме от Бриони он тащил примус, котелок, ноутбук и спальный мешок. Лиза в туфлях на платформе и высоченных шпильках взяла в руки удочки. Выходили из квартиры, держась за руки, смеялись по пустякам, как большие дети.
Они валялись на полу среди бумаг, стаканов, обуви, одежды. А потом они любили друг друга.
На площадке перед подъездом
– Тут недалеко озеро, – сказал Юра, успокоившись. – Хочу там пожить. Пойдем?
Над будущим не властно настоящее
Лиза согласилась на предложение, хотя знала, что ее в любой момент могли вызвать. Говорить Юре, что стоит продлить время, не хотелось.
«Как же мне надоело быть марионеткой! Хочется все бросить и начать жить по-другому! – кричала ее душа. – Но есть ли у меня выбор? И о чем вообще я думаю?»
Все же она пошла с Умником, трепля его волосы и толкая в плечо. Он ответить не мог, так как обе руки у него были заняты. Три автобусные остановки они прошли, не замечая ни расстояния, ни времени. Хотелось забыть о прошлом и не задумываться о будущем.
«А все же интересно, на какое озеро мы идем, на Белое или Черное? – мелькнула мысль. – Странно, будто стоишь перед выбором, на какую полосу ступить».
Она радовалась, как маленький ребенок, которого ведут на прогулку, потому что совсем забыла, когда в последний раз гуляла на природе. Квартиры, ночные клубы, казино, дом… Выскакивала из одной коробки, вдыхала воздух улицы и ныряла в очередную.
Вот они и подошли к озеру. Остановились на самом берегу и, не отрываясь, долго смотрели на воду. Словно ждали ответа или разрешения на дальнейшие действия. Потом глянули друг на друга, улыбнулись и пошли дальше. Это Белое озеро. Они шли вдоль берега между деревьев. Юра вел Лизу за руку, и она полностью ему доверилась, даже не смотрела под ноги, любуясь кронами деревьев. Их тонкие ветки то смыкались, то размыкались. Так и шла с запрокинутой головой, а ветер играл ее волосами.
– Наверно, остановимся тут, – предложил Юра.
Берег под ногами был весь поросший травой, до самой воды. Невысокие, густые деревья и кусты создавали уютное ощущение укрытия. Солнце начало садиться. В Лизе проснулась хозяйственность, и она начала решать вопросы воды, костра, еды, спальных мест и прочего.
– Это обязательно? – постоянно спрашивал Юра.
– А что мы есть будем?
– Ну, не знаю. Может, рыбу?
– Ты что, ничего с собой не взял? Ну ты даешь. Какая сейчас рыба? Темно ведь.
Коварен тот, кто детскими руками вершит свои дела
Лиза устроилась в спальном мешке. Глядя на нее, Юра стал корить себя:
«Надо было заказать еще один. А кто знал, что так будет? Наверное, реальная жизнь не по мне. Ничего не знаю и не умею: ни костер разжечь, ни рыбу поймать. Ушел, называется, от трудностей. Соли нет, хлеба нет… Ноутбук разрядился. Скоро разрядится смартфон. Трудно жить свободным человеком». – Его взгляд остановился на уснувшей девушке. – «Какая она красивая, даже когда спит… Лиза, Лизонька. Моя Веснушка!
«…Весной, когда на деревьях стали появляться листочки, к нам приехала папина сестра, и мы все вместе пошли в мечеть. Там было много народу. Мы с папой пошли в один зал, а мама с тетей в другой. Сначала все встали на колени и начали кланяться. В это время кто-то громко пел. Потом пошли домой. Папа о чем-то спорил со своей сестрой. Я не понимал смысла, но те слова почему-то врезались в мою детскую память.
Папина сестра сказала:
– Нет сомнения, что теракты совершают те, кто не верует в Аллаха и в Последний день. Среди тех, кто верует в Аллаха и в Последний день истинной верой, ты не найдешь способного на столь отвратительное преступление. Подобное могут совершить только люди с сердцем, переполненным злобой, ненавистью и завистью, в ком нет истинной веры в Аллаха и Его пророка!
На что папа ей ответил:
– Ты женщина и твой язык, как у змеи, имеет два жала. Я поклялся истинной верой в Аллаха и Его посланника Магомета поведать всему миру его учение. Мы не террористы, мы совершаем джихад – законное насильственное совместное усилие увеличить размеры территорий, управляемых мусульманами, за счет территорий, управляемых не-мусульманами.
Мама с тетей почему-то плакали и уговаривали папу остановиться. И я тоже попросил его остановиться и купить мороженое. Папа услышал меня и купил. Все шли и кушали мороженое, а потом папина сестра уехала.
Наша семья постоянно переезжала из города в город, и к нам приходили женщины в черных длинных платьях. Тогда меня выводили в другую комнату. Наверное, чтобы не слышал, о чем говорят взрослые. В последние дни мама часто примеряла на меня тяжелую одежду с разноцветными лампочками, обнимала и плакала, подолгу не выпуская из своих объятий. Меня это сильно раздражало. Ведь мне было почти пять лет, и я чувствовал себя мужчиной, способным защитить маму от беды. С папой было интереснее. Он играл со мной в мужские игры: доставал свой пистолет и разрешал помогать его разбирать и собирать. Показывал где боек и рассказывал, как важно, чтобы он был острым. Прикручивал глушитель и объяснял, что он помогает воину стать бесшумным. Больше всего мне нравилось вставлять патроны в обойму. Папа говорил, что мы воины, и если у врага есть танки и самолеты, то у нас есть мужество, вера в победу и пояса бессмертия. Он говорил, что Бог нас выбрал из числа своих воинов, и мы должны прийти к нему, когда настанет время.
И вот это время пришло. Папа купил настоящий мобильный телефон, и я целый вечер любовался им, а на ночь спрятал под подушку. А утром папе позвонили. Они с мамой переглянулись и он сказал: «Пора!» На меня надели тяжелую жилетку с лампочками. Папа подключил проводки к новенькому мобильному телефону и положил его в карман моей куртки. Потом надел на маму толстый пояс. Мамины глаза в мгновение стали какими-то чужими, вроде она закрылась и от папы, и от меня, и от себя.
– Я приду следом! Народ будет гордиться нами! – промолвил отец, и его глаза стали такими же безумными, как у мамы. Мне стало страшно. Страшно не как маленькому мужчине, а как обычному пяти летнему ребенку, понявшему, что это уже не игра. Так нестерпимо захотелось в туалет, что я заплакал, и если бы меня не отпустили, просто обмочился бы.