Гренадер
Шрифт:
Мы за ляхами этими давно приглядываем. Так что надеяться на помощь глупо. Тарзан, конечно, самовольный дурак. Никто не заставлял его валить Кузнеца, сам надумал. Но вы, я думаю, с ним поквитались? Мой мотоциклист видел, как рванули из ресторации в Клуб и дальше… Слышал перестрелку в схроне. Я подумал, что настал удобный момент познакомиться поближе…
Саблин был поражён. И осведомлённостью Слона, и его правильной, почти академической речью. Куда делась звероподобность, личина тупого бугая, пробивающего кулаком стены? Перед ним сидел умный и хитрый.
Единственное, что радовало, – Слон не знает об истинной
– Да, горяч был Тарзан, – продолжал преобразившийся боевик, – но за смерть наших товарищей вы ответите сполна. Тебе, москаль, я не завидую. За кровь братьев примешь смерть лютую. А ты, лях, можешь облегчить свою участь. Кто твой руководитель? Имя, кем представляется, как найти? Ответишь как на духу, получишь смерть лёгкую. Пуля в голову, и никаких страданий. Будешь кочевряжиться, помучаем всласть. Всё равно скажешь, но боль претерпишь адскую. Двадцать секунд на размышление. Панас, налей пока.
За столом принялись разливать водку, подхватывать жменями квашеную капусту. Тот, что был за спиной, тоже двинулся к столу: ничем не примечательный мужичок, но бить умеет, сволочь. Что же делать?
Саблин посмотрел на Мазура. Ежи сидел бледный, закусив губу. Намертво прикрученный к стулу, как и Саблин, поляк не делал попыток освободиться и не смотрел на недавнего товарища. Видно, решал для себя непростой вопрос: сдавать резидента или нет.
А ты не так силён, поляк, подумал Иван Ильич. Глаза бегают, губа закушена. По всему видно, готов заговорить. Но это его беда. А что делать поручику Саблину?
Упасть вместе со стулом, попробовать достать того, который бил по зубам, когда он вернётся? Вернётся обязательно, чужая боль доставляет ему удовольствие, это заметно. А правую ногу прикрутили плоховато, он путы незаметно расшатал. Если сильно дёрнуть и если повезёт, можно освободить… Да, упасть, достать. Если повезёт… А если начнут стрелять, смерть придёт быстро и безболезненно. Как обещано Мазуру.
Такие мысли крутились в голове поручика.
– Слышишь, Слон, а ты на кого работаешь? – Саблин постарался вложить в голос максимум насмешки, но сам не понял, получилось ли.
– Тебе какая разница, москаль? – спросил Слон, выдохнув после рюмки. – Ты в любом случае умрёшь.
– Из чистого любопытства. Напоследок, так сказать. Да, я карта битая. Мне теперь только Бог судья да совесть. Украинцев, народ трудолюбивый и весёлый, – уважаю. Вас, ублюдочных националистов, – ненавижу. А всё равно интересно, зачем тебе поляк?
– Ты труп, поручик, поэтому могу сказать, я борюсь за свободную Украину. И если эта борьба началась здесь, в Галиции, я буду воевать здесь, но в будущем мы погоним и москалей, и ляхов со всей Украины. А твой друг, лях, хочет оставить здешние места за Польшей. Это самое малое, а после аппетит разыграется, и будут они править в Киеве. Поэтому всех их нужно того… под корень. Ясно?
– И чьим оружием сражаешься ты за свободу Украины? А на какие деньги? И у кого получает инструкции Степан Бандера?
– Мы – мельниковцы. – Глаза Слона налились кровью. – Но вас, москалей, будем бить не хуже бандеровцев! И мне плевать, кто даёт стрелялку, – автомат, он и есть автомат.
– Врёшь,
– А всё лучше, чем в москальский! – выкрикнул Слон вне себя. – С немчурой мы потом договоримся, а вас давить будем всегда! Никола, врежь ему!
– Одни уже договорились! До генерал-губернаторства! – кричал Саблин, глядя, как приближается садист Никола. – Теперь дёргают их за ниточки, они и рады!
Одновременно прапорщик изо всех сил напрягал мышцы правой ноги, ослабляя шнур, коим был примотан к стулу. В миг, когда бандит занёс руку для удара, а путы соскользнули к лодыжке, Саблин вырвал ногу и с наслаждением вонзил носок туфли в голень противника. Никола уже начал движение, потому удар в опорную ногу «провалил» его, и Саблин, опрокидывая себя вместе со стулом, на махе добавил боевику сводом стопы прямо в эту разинутую пасть. Как в футболе, в который поручик тоже играл.
Наподобие футбольного мяча, Никола отлетел и обрушился на стол с выпивкой-закуской. В следующий миг единственное в хате окошко, задраенное ставнями, взорвалось осколками стекла, обломками рамы и тех самых ставен. И тотчас начали хлестать выстрелы. Стреляли из «пятёрки», её негромкий бой Саблин не спутал бы ни с чем на свете. Он перекатился вместе со стулом набок.
Всё произошло так быстро, падение Николы и начало стрельбы столь удачно совпали, что никто из боевиков не успел тронуться с места. Лысая голова Слона вдруг вспухла кровавым пузырём и лопнула, обрызгав всё вокруг сгустками серой слизи и тёмной крови.
Повалились Панас и второй, имени которого Саблин не запомнил. По ним, уже мёртвым, продолжали стрелять, и тела дёргались, будто живые. Николе пуля угодила в горло, разбила гортань, зацепила артерию. Оуновец зажимал рану руками, но кровь хлестала из-под пальцев, а изо рта валила розовая пена.
Пальба закончилась, и сразу стало слышно, как по соседству тоже стреляют из «пятёрок». Саблин различал сдавленные крики. Неизвестная сила уничтожала националистов быстро и эффективно.
С пола поручик видел замершего Мазура. Белого как первый снег, с выпученными глазами, но без единой царапины. Сам он сжался, насколько позволял стул, и тоже замер. Хоть мёртвым притворяйся, ей-богу! Что за люди безжалостно положили бандитов? Не примутся ли они теперь за господ поручиков, польского и русского?
Наконец стрельба стихла, наступила тишина. И в этой тишине послышались лёгкие шаги. Вначале Саблин увидел туфли, женские туфли на маленьком каблучке. Потом руку с парабеллумом, тоже женскую. Следом над ним склонилось лицо, столь знакомое и дорогое…
Второй раз за вечер мир опрокинулся, и Саблин полетел в чёрную пропасть – бездонную, бесконечную, безнадёжную.
На этот раз он очнулся легко, без боли, сизого тумана перед глазами, без скрученных за спиной рук и привязанных ног. Его даже уложили на тахту, прикрыли одеялом. И он не жмурился, не играл в беспамятство, сразу распахнул глаза. Рядом сидела Хелена.