Грешница и кающаяся. Часть II
Шрифт:
— Сюда, сюда, моя мать! — воскликнула Маргарита.— Я защищу вас, я рассею ваши ужасные видения. Я прощаю вам все, что было между нами, Бог же дарует вам такие милости, о которых мы, простые смертные, и помышлять не можем.
— Обними меня! У тебя я никого не боюсь! Слышишь ли ты их ужасный хохот? Он раздается все ближе и ближе, это демоны явились за мной, но их руки бессильны схватить меня, если я у тебя — ты меня простила! О, повтори еще раз это слово, оно облегчает мою наболевшую душу и придает мне силу и бодрость!
— Вы у своей дочери! Здесь нет никого! Опомнитесь, забудьте ваши ужасные видения! Бог привел вас сюда, чтобы продлить
Но она не в силах была удержать ее и, с трудом уложив умирающую на скамью, встала перед ней на колени, устремив к небу глаза, полные слез.
Маргарита не заметила в дверях Эбергарда, который, увидев эту трогательную картину, побледнел и не был в состоянии произнести ни одного слова.
— Страшный суд близок! — воскликнула Леона, широко раскрыв глаза, с выражением неописуемого ужаса на лице.— Из пламени поднимается престол Божий, на земле мрак и лишь вокруг Него сияет вечный свет; о, как ослепительно! Горе мне! Вот там стоят праведные и дети; они улыбаются, они протягивают руки ко Всемогущему, и Он благословляет их! А тут, вокруг меня, собрались проклятые, горе мне! «Вы все прокляты!» — слышится мне со всех сторон. Предо мной разверзается адский огонь, пламя высоко поднимается… настал страшный суд, огонь охватывает мое тело… Милосердия, сжальтесь!…
Судорожно сжатые руки Леоны опустились, глаза были полузакрыты, она упала на грудь Маргариты, молившейся за нее.
Эбергард перекрестился; он оказался свидетелем ужасной предсмертной борьбы, мучительных видений своей умирающей жены.
Гордая, некогда могущественная графиня Понинская испустила последний вздох.
Маргарита плакала, закрыв лицо руками. Эбергард подошел к ней.
— Ты молишься за свою мать,— произнес он с грустью,— Господь да благословит тебя!
Маргарита не находила слов. Все случившееся было так неожиданно, так ужасно, что она, тронутая до глубины души, стояла в слезах на коленях перед своей матерью. Уста Леоны навеки сомкнулись, она лежала, как мраморная Юнона; с этого часа предавалось забвению и прощалось все, что она свершила в прошлом!
— Бедняга, ей ни одной минуты не улыбалось истинное счастье,— сказал Эбергард и протянул руку Маргарите, чтобы прижать ее к груди.— Это была заблудшая, не знавшая покоя женщина, она сама себя обманывала, думая отыскать цель жизни в мрачных и глубоких тайниках человеческих страстей; туда она увлекала за собой ослепленных. Она была слишком горда, чтобы вернуться на путь честной осмысленной жизни,— и вот, преследуемая предчувствиями о страшном суде, она бросилась сюда, чтобы умереть в твоих объятиях! Это новое доказательство Божьего к нам милосердия!
— Бог привел ее сюда к нам, отец мой,— прошептала Маргарита и, поцеловав свою покойную мать в щеку, встала.— Исполни просьбу твоей дочери, перевези тело матери в Монте-Веро! В часы уединения мы будем молиться на ее могиле!
— Твоя просьба будет исполнена, Маргарита, дорогое мое дитя! — сказал князь, прижимая дочь к груди.— Пусть будет забыто все, что совершила она в своей жизни, мир ее праху! Все мы грешны, и один Бог нам судья!
XXXII. ПОЕДИНОК
В тот вечер, когда Маргарита с глубокой грустью молилась над телом своей матери, в Гаврской гавани происходила ужасная сцена. Но расскажем обо всем по порядку. От Парижа до Гавра, крупнейшей и важнейшей гавани Северной Франции, около сорока пяти лье. Железная дорога, соединяющая оба эти города, одна из самых старых в Европе.
Сандок мог воспользоваться ею, чтобы помешать бегству преступника, обратившего на себя внимание всей Франции своими многочисленными и дерзкими злодеяниями.
В низших слоях общества этого господина Ренара, как его еще называли, считали союзником самого дьявола, а в высших сферах удивлялись его проделкам и посмеивались над тем, что старания правительства арестовать его до сих пор безуспешны и он так легко водит всех за нос.
Некоторые полагали, что Фукс, или Ренар, давно перебрался в Америку, другие же уверяли, что он, напротив, живет в Париже, так как давно известно, что преследуемому лучше всего скрываться в большом городе с его многочисленными трущобами, куда редко заглядывает полиция.
Сандок слышал подобные разговоры, когда спешил по улицам и площадям Парижа. Он посмеивался над спорами, которые доносились до его ушей, так как лучше всех знал, где искать Фукса.
Сандок отказался взять кого-нибудь с собой в качестве помощника. Поединок с опасным преступником должен был происходить один на один — не только потому, что Сандок ни с кем не хотел делить чести захватить его, но и потому, что отлично понимал: такой хитрый и опытный беглец, как Фукс, тотчас догадается о преследовании, если заметит двух человек. Между тем, одному легче следовать за ним по пятам, самому оставаясь незамеченным. Сандоку и без того надо было быть крайне осторожным, так как Фукс хорошо знал его в лицо.
Разумеется, и наш черный друг позаботился о том, чтобы его нельзя было узнать с первого взгляда, чему как раз способствовала холодная дождливая погода. Он надел длинную солдатскую шинель с большим отложным воротником, старую шляпу с широкими полями; уши повязал темным платком.
Под шинелью же наряд Сандока был совершенно иным: короткие брюки, в них заправлена красная шерстяная рубаха с широким поясом, на котором висели револьвер и кинжал. В многолюдном месте он вряд ли произвел приятное впечатление, если бы вдруг снял верхнюю одежду.
Сандок не решался отправиться в Гавр по железной дороге, не узнав сперва, каким путем намерен добираться туда Фукс. Но как выследить его в огромном Париже, как напасть на след?
Наконец после недолгих размышлений он направился на железнодорожный вокзал. Приехав в Гавр, он зайдет в трактир, непременно поблизости от места стоянки «Германии», и пробудет там до наступления вечера, а с приходом темноты отправится на корабль.
Сандок был до того озлоблен и исполнен жаждой мести, что не собирался просить о помощи никого из членов экипажа «Германии». Кроме того не исключено, что ловкому и хитрому преступнику удастся подкупить кого-нибудь из матросов, который тотчас сообщит ему о появлении негра. Поэтому Сандок решил пробраться на «Германию» в последнюю минуту, когда Фукс будет воображать себя в полной безопасности.
Занятый этими мыслями, Сандок достиг вокзала, жизнь на котором была в самом разгаре. Экипажи, фиакры с багажом теснились у подъездов; мужчины и женщины сновали взад-вперед; тут и там раздавались голоса носильщиков, принимавших багаж и просивших публику посторониться.
Сандок зорко осматривал густую толпу, чтобы убедиться, не следит ли за ним кто-нибудь и не догадается ли о его намерениях. Он пребывал в таком беспокойстве, будто сам был преступником, скрывающимся от преследователей.