Грешница
Шрифт:
Последовала пауза.
— Хорошо, доктор Айлз, — откликнулась наконец Луиза, и в ее голосе явственно прозвучала обида.
Маура впервые позволила себе резкость по отношению к секретарю, и теперь ей предстояло каким-то образом загладить свою вину. Разговор выбил ее из колеи. Она перевела взгляд на тело Камиллы Маджинес, пытаясь сосредоточиться на насущной задаче. Но в мыслях царил переполох, и рука уже не так твердо сжимала скальпель.
Это было заметно всем.
— Почему вас донимает «Одна Земля»? — поинтересовалась Риццоли. — Выпрашивают пожертвования?
— Это не имеет никакого отношения к «Одной Земле».
— Тогда в чем дело? — не
— Просто я избегаю его.
— Похоже, он чересчур настойчив.
— Вы даже себе не представляете.
— Хотите, я мигом отошью его? Пошлю куда следует? — В Риццоли уже говорил не полицейский, а женщина, которая терпеть не могла назойливых мужчин.
— Это личное дело, — сказала Маура.
— Если вам нужна помощь, только скажите.
— Спасибо, я сама справлюсь. — Маура прижала лезвие скальпеля к коже. Больше всего ей сейчас хотелось закончить этот разговор. Она глубоко вдохнула и, по иронии судьбы, запах мертвой плоти показался ей не таким отвратительным, как одно лишь упоминание о Викторе Бэнксе. Она подумала о том, что живые причиняют ей больше страданий, чем мертвые. В морге ее никто не мог ни обидеть, ни предать. В морге она была сама себе хозяйкой.
— Так кто этот парень? — напрямую спросила Риццоли.
Она озвучила вопрос, который в этот момент был у всех на уме. Вопрос, на который Мауре пришлось бы рано или поздно ответить.
Она вонзила скальпель в тело и теперь наблюдала за тем, как подобно белому занавесу расползалась кожа.
— Мой бывший муж, — произнесла она.
Маура сделала привычный Y-образный надрез и откинула лоскуты бледной кожи. Йошима с помощью обычного секатора прорезал ребра, потом поднял треугольник из ребер и грудины, под которым открылись нормальное сердце и легкие, здоровая печень, селезенка и поджелудочная железа. Чистые, не пораженные болезнями органы молодой женщины, которая не злоупотребляла ни табаком, ни алкоголем, и прожила так мало, что ее сосуды не успели сузиться и закупориться. Маура давала скупые комментарии, извлекая органы и выкладывая их в металлический контейнер, и с нетерпением ожидала следующего этапа: изучения органов малого таза.
Тотальную тазовую экзентерацию она проводила лишь в случаях изнасилования со смертельным исходом, поскольку эта операция предполагала полное иссечение половых органов, не предусмотренное обычным вскрытием. Процедуру нельзя было назвать приятной, учитывая то, что речь шла о содержимом таза. Поэтому ее нисколько не удивила реакция Фроста, который отвернулся, когда они с Йошимой принялись пилить лонную кость. Но и Риццоли шарахнулась от стола. Теперь уже никто не вспоминал о звонках бывшего мужа Мауры, никто не выуживал у нее подробности личной жизни. Вскрытие зашло слишком далеко и стало чересчур мрачным фоном для разговоров, чему Маура втайне радовалась.
Она извлекла весь блок тазовых органов, наружные гениталии, лонную кость и выложила все это на препаровочный столик. Ей хватило одного взгляда на матку, чтобы понять: худшие опасения подтвердились. Орган был увеличен, дно поднималось гораздо выше уровня лонной кости, а стенки были губчатыми. Она раскрыла матку, обнажая эндометрий, еще толстый и напитанный кровью.
Она взглянула на Риццоли. И резко спросила:
— Эта женщина покидала аббатство в течение последней недели?
— Камилла уезжала из монастыря в марте, чтобы навестить родных на Кейп-Коде. Во всяком случае так сказала мне Мэри Клемент.
— Тогда
— Зачем? Что мы ищем?
— Новорожденного.
Риццоли словно током ударило. Побелев, она уставилась на Мауру. Потом перевела взгляд на труп Камиллы Маджинес.
— Но… она была монахиней.
— Да, — сказала Маура. — И на днях родила.
5
Когда Маура вышла из морга, снова шел снег. Кружевные снежинки, порхая мотыльками, мягко ложились на припаркованные автомобили. Сегодня она подготовилась к непогоде, обувшись в поношенные полусапожки на рифленой подошве. Но все равно была предельно осторожна, пока шла через автостоянку: она аккуратно ступала по припорошенному снегом льду, сгруппировавшись на случай внезапного падения. Наконец добравшись до своей машины, она с облегчением вздохнула и полезла в сумку за ключами. Увлеченная поисками, она не обратила внимания, как хлопнула дверь соседнего автомобиля. Только услышав шаги, она обернулась и увидела приближавшегося к ней мужчину. Преодолев расстояние в несколько шагов, он остановился рядом, не говоря ни слова. Просто стоял и смотрел на нее, держа руки в карманах своей кожаной куртки. Снежинки ложились на его светлые волосы, липли к аккуратно подстриженной бородке.
Он посмотрел на ее «Лексус» и сказал:
— Я так и думал, что черная — это твоя. Ты всегда тяготела к черному. Предпочитаешь держаться темной стороны. И кто еще может содержать машину в такой чистоте?
Маура наконец обрела дар речи. Голос прозвучал хрипло и даже ей показался чужим.
— Что ты здесь делаешь, Виктор?
— Похоже, это был единственный способ наконец встретиться с тобой.
— Устраиваешь мне засаду?
— У тебя такие ассоциации?
— Ты сидел в машине, караулил меня. Как это еще назвать?
— Ты не оставила мне выбора. Ты мне так и не перезвонила.
— Мне некогда.
— Ты даже не оставила мне своего нового номера телефона.
— Ты и не просил.
Он задрал голову вверх, полюбовался снегом, похожим на конфетти, и вздохнул.
— Хорошо. Как в старые добрые времена, правда?
— Слишком похоже. — Она повернулась к машине и щелкнула кнопкой на пульте. Замки открылись.
— Ты не хочешь узнать, почему я здесь?
— Мне нужно ехать.
— Я так долго летел в Бостон, а ты даже не спросишь, зачем.
— Хорошо. — Она подняла на него взгляд. — Зачем?
— Три года, Маура.
Он приблизился к ней, и она уловила его запах. Кожи и мыла. Снега, таявшего на теплой щеке. Три года, подумала она, а он совсем не изменился. Все так же по-мальчишески вздернут подбородок, те же лучики вокруг смеющихся глаз. И даже в декабре его волосы выглядят выгоревшими — не искусственно осветленные пряди, а по-честному выцветшие от долгого пребывания на солнце. Виктор Бэнкс обладал какой-то особой силой притяжения, устоять перед которой было совершенно невозможно. Вот и сейчас она ощутила забытое влечение.
— Неужели ты ни разу не задумывалась: может, это было ошибкой? — спросил он.
— Развод? Или наш брак?
— Разве непонятно, что я имею в виду? Уж если я стою сейчас перед тобой.
— Ты слишком долго ждал, чтобы сказать мне об этом. — Она отвернулась к машине.
— Ты ведь еще не вышла замуж.
Она помолчала. Потом обернулась к нему.
— А ты не женился?
— Нет.
— Тогда, наверное, мы оба не годимся для семейной жизни.
— Тебе некогда было разобраться в этом.