Грешница
Шрифт:
Но человеческая анатомия и степень выносливости индивидуальны. В то время как молодая монахиня не выдержала ран, сердце Урсулы продолжало биться, и тело отказывалось отпускать душу. Это не было чудом, просто очередной гримасой судьбы, как бывает, когда ребенок падает с шестого этажа и отделывается царапинами.
— Меня удивляет, что она вообще выжила, — пробормотал он.
— Меня тоже. — Маура посмотрела на Сатклиффа. Рассеянный свет от проектора падал ему на лицо, подчеркивая острые утлы скул. — Эти удары наносили, чтобы убить.
4
«У
Йошима сделал рентгеновские снимки тела еще в одежде. Это была обычная мера предосторожности, чтобы не пропустить пуль и металлических фрагментов, которые могли затеряться в складках. На полученных снимках кусочками металла оказались лишь крестик и английские булавки, скреплявшие одежду на груди.
Маура сняла снимки с экрана, и жесткие пленки свернулись в ее руках с характерным мелодичным звуком. Она разместила на экране снимки черепа.
— Боже, — пробормотал детектив Фрост.
Вид изуродованного черепа был ужасен. Один из ударов оказался настолько сильным, что вогнал фрагменты костей глубоко внутрь черепной коробки. Хотя Маура еще не сделала ни единого надреза, ей уже была предельно ясна картина повреждений. Разорванные сосуды, наполненные кровью пазухи. Деформированный мозг…
— Рассказывайте, доктор, — произнесла Риццоли, как всегда строго и деловито. Сегодня утром она выглядела гораздо лучше и вошла в морг привычной стремительной походкой. — Что вы видите?
— Три отдельных удара, — сказала Маура. — Первый пришелся сюда, в темя. — Она указала на трещину, которая тянулась по диагонали к лобовой кости. — Два последующих были нанесены в затылок. Я думаю, что к тому времени она уже лежала лицом вниз. Беззащитная и покорная. Последний и самый жестокий удар был нанесен именно в этот момент.
Заключительная сцена представлялась чудовищной, и все на мгновение замолчали, воображая женщину, уткнувшуюся лицом в каменный пол. Занесенную руку убийцы, сжимавшую смертельное оружие. Треск костей, взорвавший тишину часовни.
— Прямо-таки избиение младенцев, — проговорила Риццоли. — У нее не было шанса выжить.
Маура повернулась к секционному столу, на котором лежала Камилла Маджинес, все еще в своих пропитанных кровью одеждах.
— Давайте разденем ее.
Йошима, в перчатках и халате, уже был наготове. Пока детективы изучали снимки, он бесшумно словно призрак выкладывал на лоток инструменты, устанавливал свет и готовил контейнеры для образцов. Мауре даже не нужно было ничего говорить, он читал ее мысли по глазам.
Первым делом сняли черные кожаные туфли, уродливые и практичные. После этого немного поколебались, разглядывая многослойную одежду и готовясь к весьма необычной процедуре разоблачения монахини.
— Сначала нужно снять гимп, — сказала Маура.
— Что это? — поинтересовался Фрост.
— Что-то вроде пелерины. Только я не вижу застежек спереди. И на рентгеновских снимках не просматривалось никаких молний. Давайте перевернем ее на бок, чтобы я смогла осмотреть спину.
Тело, уже застывшее в посмертном окоченении, было легким, как детское. Они перевернули его на бок, и Маура разъединила края пелерины.
— Липучка, — сказала она.
Фрост изумленно хмыкнул.
— Да ладно!
— Средневековье с налетом современности. — Маура сняла пелерину, свернула ее и положила на пластиковый поднос.
— Полное крушение иллюзий. Монашки в одежде на липучках.
— Ты хочешь, чтобы они оставались в средневековье? — удивилась Риццоли.
— Просто мне казалось, что они чтят традиции.
— Мне очень жаль разочаровывать вас, детектив Фрост, — сказала Маура, снимая распятие. — Но сегодня многие монастыри имеют свои сайты в Интернете.
— О боже. Монашки в Интернете! Мой разум отказывается это воспринимать.
— Похоже, следующим снимается наплечник, — продолжила Маура, указывая на накидку без рукавов, ниспадающую с плеч до пят. Она осторожно сняла ее через голову жертвы. Ткань, пропитанная кровью, была жесткой. Она выложила наплечник на отдельный пластиковый поднос и следом за ним — кожаный пояс.
Последний слой шерстяной одежды — черная туника, которая свободно болталась на изящной фигуре Камиллы. Ее последний барьер благопристойности.
За долгие годы работы в морге Маура никогда еще не испытывала такого сильного нежелания обнажать труп. Эта женщина сознательно выбрала для себя жизнь вдали от мужских глаз; и вот теперь ее плоть собирались выставить на всеобщее обозрение, бессовестно щупать и потрошить. Перспектива такого надругательства повергала Мауру в смятение, и она сделала паузу, чтобы собраться с силами. И заметила вопросительный взгляд Йошимы. Если он и был взволнован, то не показывал этого. Его невозмутимое лицо было единственным очагом спокойствия в этой комнате, где сам воздух, казалось, был накален от эмоций.
Маура сосредоточилась на предстоящей задаче. Вместе с Йошимой они приподняли тунику и потянули ее вверх. Платье было свободно скроено, и снять его удалось, даже не тронув рук убитой девушки. Под туникой обнаружились очередные предметы одежды — сползший на шею белый хлопковый клобук, концы которого крепились булавками к окровавленной майке. Эти булавки хорошо просматривались на рентгеновских снимках. Ноги монахини были обтянуты толстыми черными колготами. Под ними оказались белые хлопковые панталоны. Они выглядели невероятно скромно, а их фасон предполагал скрыть как можно больше. Это была одежда старухи, но никак не молодой сексапильной женщины. Под панталонами топорщилась гигиеническая прокладка. Как доктор и подозревала, когда увидела окровавленные простыни, у жертвы была менструация.