Грешники
Шрифт:
Человек не может жить, если не понимает, зачем он это делает. Можно долго прятаться от большого вопросительного знака, но чем дольше ты прячешься, тем больнее он треснет потом тебя по затылку.
Я и такие, как я, получили паспорта в год начала перестройки и вступили во взрослую жизнь одновременно с распадом СССР. Все прежнее кончилось, а ничего нового еще не началось. Спросить совета было не у кого. Ответы предстояло находить самостоятельно. Именно поэтому большинство из моих сверстников сегодня уже мертвы.
Осенью 1992
Жил я неизвестно зачем… куда занесет, там с утра и просыпался… не за горами был момент, когда я нелепо, как-нибудь случайно бы умер… а те, кто выжил, и дальше стали бы заниматься тем же самым, только уже без меня.
В советские времена на берегу Финского залива, в поселке Комарово, существовала колония творческой интеллигенции. Когда-то государство выделяло там дачи поэтам и композиторам, а к началу 1990-х внуки знаменитостей сдавали эти дачи всем желающим, а сами на деньги от аренды веселились в Петербурге.
Я уехал в Комарово и поселился на одной такой профессорской даче. Совершенно не хочу сейчас об этом вспоминать, но все, что там происходило, было грязно и мерзко. Мы жили большой компанией: бесконечный алкоголь, галлюциногенные грибы, полная деградация. Ниже падать было уже некуда. Разумеется, закончиться это должно было чем-то очень плохим.
Выписка из судебного дела:
Предварительным расследованием установлено:
8 октября 1992 года около 20 часов Чистяков Федор Валентинович, 24 года, после распития спиртных напитков напал на свою знакомую Ирину Л. рядом с ее домом, расположенным в поселке Комарово, повалил ее на асфальт и заранее приготовленным ножом причинил ей телесные повреждения в виде резаной раны мочки левого 'yха, две резаных раны левой боковой поверхности шеи, одну резаную рану передней левой поверхности шеи; пять резаных ран пальцев левой кисти и одну резаную рану правой кисти…
Указанные действия Чистякова непосредственно во время их совершения были пресечены соседями Ирины, которые оттащили от нее Чистякова и вызвали милицию…
Учитывая характер причиненных Ирине Л. повреждений, их локализацию в области шеи, а также орудие — нож, который был применен в процессе нападения Чистяковым, его действия попадают в признаки деяния, предусмотренные ст. ст. 15, 103 УК РФ.
Кто мы, откуда мы, зачем все это… а главный вопрос: зачем нам кто-то еще, если по одному всем нам гораздо проще? Каждому из нас очень неплохо и самому по себе — должны ли мы впускать в свои жизни хоть кого-то еще?
Жить в полном одиночестве нормальный человек не в состоянии. Но и вместе жить мы тоже не можем. Жан-Поль Сартр писал в свое время, что ад — это другие люди. Собираясь вместе, мы, как ежи, раним друг друга растопыренными иголками. Чем теснее мы хотим прижаться друг к другу — тем сильнее боль. Человек так устроен, что не может жить без других людей, а мир так устроен, что мы не в состоянии жить вместе. И как тут быть?
Посоветовать что-нибудь дельное, по идее, могла бы церковь. Стоило рухнуть большой русской империи, и очень многие люди тут же отправились в большую и позолоченную русскую церковь. Вот только момент для этого был не самый подходящий. Высшим иерархам церкви в те годы было не до рядовых прихожан.
Советская империя рухнула, и вместе с ней рухнуло доверие ко всему большому.
К громким словам.
К большим целям.
К фразам, начинающимся со слов «Всем нам следует!..» или «Мы все должны!..»
Кому «всем»? Кто такие эти «все»? Большие цели были оболганы, испачканы, испоганены, и все предстояло построить с нуля. Моим ровесникам хотелось найти всего один камешек, встав на который можно было бы начать строить, — но именно камешек, а не громадную глыбу. Русским слишком долго предлагали любить все огромное и позолоченное. Хочешь послушать музыку — путь тебе в Большой театр. Хочешь литературы — к твоим услугам многотомные классики. Ищешь религию — не сворачивая с пути, отправляйся в величественные русские соборы. В девяностых наступила изжога.
СССР рухнул, и все теперь должно было стать иным. На старые вопросы предстояло отыскать новые ответы. Не вычитанные из пыльных книжек, а найденные самостоятельно. В маленьких клубах группы играли музыку всего для нескольких врубающихся. Им не хотелось стадионов, да и не было тогда никаких стадионов, а были только маленькие компании, но с этого уже можно было начинать.
Расспрашивать меня о девяностых годах — бессмысленно. Первые клубы, новые музыкальные направления — ничего этого я не видел. Сперва я почти не приходил в себя от алкоголя и галлюциногенов, потом была тюрьма, потом сумасшедший дом, а потом меня стали интересовать совсем другие вещи.
В октябре 1992-го я попал в тюрьму. Это было невыносимо. Снаружи я был звездой, главной осью вселенной. А здесь я моментально превратился в «никто». В тюрьме твое прошлое никому не интересно. Свои амбиции и позы можешь оставить при себе.
Вся эта история продолжалась почти пять лет. После суда меня определили в тюремную психиатрическую больницу. Два раза я пытался оттуда сбежать. Оба раза неудачно. На свободу я вышел только в 1996-м. Я очень надеялся, что выйду и все снова станет OK, — однако мои проблемы вышли на свободу вместе со мной.
Я шагнул на улицу и понятия не имел, что дальше. Взяться за баян? Опять начать играть песню про человека и кошку? Смысла в этом было немного. Идти было некуда. Все, во что я верил, предало, сгнило, рухнуло, оказалось ненадежно, оказалось недостойно веры. Сел я совсем молодым, а теперь скоро мне должно было исполниться тридцать, но чувствовал я себя словно новорожденный. У меня не было денег, связей, средств к существованию… от моей предыдущей биографии не осталось вообще ничего.
Для начала я устроился работать на завод. В мои обязанности входило собирать патроны для электрических лампочек, прикручивать к ним провода. Время от времени я брал в руки гитару, пытался что-то играть. Было ясно, что форму я давно утерял.